Венеция – это рыба. Новый путеводитель - Тициано Скарпа

также ситуацией, которой можно было избежать; вещи, доступные для понимания даже ребенку, еще не умеющему говорить; достаточно просто показать их, они у него перед глазами. Однако «Не Заходить на Рамо Чимезин Ни За Что На Свете» было моим первым табу, состоящим из одних только слов, в ста метрах от Запретной Вещи. Это была первая проба силы языка. Я усвоил Закон. Усвоил так хорошо, что, пока описываю его сейчас, понимаю, что соблюдал Закон всю жизнь. Я ни разу не заходил на рамо Чимезин.

Но почему я заговорил с тобой о детских играх в главе, посвященной носу? Потому что они исчезли. Вместо них в воздухе витает только призрак, дух. А призраков чуешь носом. Духов вдыхаешь и выдыхаешь.

Венеция битком набита призраками. Писатели, писательницы, режиссеры повсюду улавливали их запах. Блуждая по ее калле, они подвергались нападению демонов из Злых Щелей, Мадонны Лизетты, Отелло, Дездемоны, Лунардо, графини Ливии Серпьери, мисс Бордеро, Густава фон Ашенбаха, Андреаса фон Фершенгельдера, Корто Мальтезе, Мэри и Колина. Список мог бы быть бесконечным. Ну вот хотя бы для примера: на кампо Сан-Барнаба в канал падала Кэтрин Хепберн в фильме «Летнее время» (1955); из специально вырытого колодца выскакивал Харрисон Форд в фильме «Индиана Джонс и последний крестовый поход» (1989). Заметь, речь идет лишь о второстепенном кампо, а не о площади Сан-Марко. Зато водный великан поднимается из Большого канала, крошит мост Риальто, рыбный рынок, палаццо дей Камерленги и сносит колокольню Санта-Мария-Формоза, сражаясь с Мистерио и Человеком-пауком в фильме «Человек-паук: вдали от дома» (2019).

Венеция сплошь покрыта воображением. Ее камни скрипят под грузом видений. В мире нет другого такого места, которое выдерживало бы на своих плечах все это фантасмагорическое бремя. Периодические опасения за устойчивость города не имеют отношения к его архитектурному ансамблю. Он-то при всеобщей поддержке, авось, выстоит. Венеция рухнет, раздавленная образами, фантазиями, историями, героями и обонятельными грезами, которые она навеяла.

Глаза

«Не волнуйся, я вас заберу», – сказал дядя Эннио моей маме, узнав, что отец не сможет приехать в больницу, так как его не отпускают со смены.

Я родился за несколько дней до этого. В те годы родильное отделение находилось недалеко от площади Сан-Марко, в отдельно стоящем здании городской больницы делла Пьета. Там родились многие венецианцы. Роды принимали в тех же самых палатах, в которых столетиями ранее находился приют для сирот и подкидышей из бедных семей.

Дядя Эннио прибыл на своей веретенообразной лодке. Мама поднялась на борт, держа меня на руках. Черный корпус лодки с ростральным носом медленно двигался вперед, входя в акваторию Сан-Марко. Лодка повернула направо, проплыла мимо пьяццетты, в нескольких метрах от колонн льва и Теодора, затем мимо стрелки Таможни и базилики делла Салюте и вошла в Большой канал.

Дядя греб стоя на корме, уверенно орудуя одним веслом. Он делал это каждый день, в течение многих лет, возил парочки, а может, и художников-участников биеннале, звезд кинофестиваля. Дядя свернул в малые боковые рио, пригибаясь под арками мостов, чтобы не удариться головой, и высадил нас на ближайшей к дому риве. Потом вернулся к обычной работе на Сан-Марко, к туристам.

Так я впервые увидел свой город – с борта гондолы. И не столько увидел, сколько обратил зрачки к свету, размеченному бессмысленными формами, зыбкими отражениями, зияющими хлябями, стремительно уносящимися ввысь. Мои распахнутые новорожденные глаза были озарены этим фантасмагорическим видением воды, камня и неба.

Надень солнечные очки потемней, береги себя. Венеция бывает смертельно опасной. В самом центре уровень эстетической радиоактивности очень высок. Каждый ракурс источает красоту, с виду непритязательную, а в глубине коварную и неумолимую. Благообразие льется с церквей ручьями. Но и калле, на которых нет памятников, или мостики через рио как минимум живописны. Фасады дворцов отражаются на лице, как проступь отдает в ступню. Тебя как следует прикладывают о красоту, хлещут, колотят ею. Андреа Палладио оглоушивает, Бальдассаре Лонгена и Мауро Кодусси кладут на обе лопатки, Филиппо Календарио и Пьетро Ломбардо окончательно изничтожают. Тебе плохо. Подобное недомогание испытал в свое время месье Анри Бейль. Знаменитое расстройство вошло в историю под названием «синдром Стендаля».

Не усугубляй положение. Хватит гоняться за статуями и картинами по бесчисленным собраниям и музеям. Ты рискуешь попасть в ловушку. Меня самого дважды чуть не сгубила красота этого города. В первый раз этого следовало ожидать. Во второй дело было куда хуже. А все потому, что тебя застают врасплох. Город действует исподтишка, хлоп – и нет тебя. В поисках сильных ощущений, я иду смотреть на ошеломляющий цикл Витторе Карпаччо в Скуола ди Сан-Джорджо дельи Скьявони и на фрески, изъятые с виллы в Дзианиго на материке и выставленные в Ка-Реццонико: Джандоменико Тьеполо написал их для своего загородного дома и провел старость в окружении этих изображений. И каждый раз на короткое время впадаю в стендалевскую кому. Однажды я прохаживался этаким щеголем по Скуола Гранде ди Сан-Рокко, наивно полагая, что от огромного Тинторетто у меня не вылезет даже эстетический прыщик. Так вот, перед деревянными резными фигурами Франческо Пьянты меня хватил апоплексический удар. Это в высшей степени таинственное, наполненное иносказанием, наделенное тончайшей символикой барочное пиршество, о котором никто никогда и не упоминает.

Чтобы дойти до подобного состояния, тебе достаточно одной прогулки в течение нескольких часов. Что же говорить о венецианцах? Туристам повезло: они нейтрализуют эстетическую радиоактивность прекрасного памятника архитектуры, консервируя ее в фотографии или на видео. А жители? Избыток великолепия крайне вреден для здоровья. Обращенные с утра до вечера на чудеса, несчастные глаза венецианцев впитывают эстетическую радиоактивность, называемую иначе пульхроактивностью[90]. Radium pulchritudinis[91] – луч красоты ослабляет в них всякий жизненный порыв, обессиливает, притупляет, подавляет их. Неслучайно венецианцев прозвали «светлейшими». Это все равно что сказать «малахольные, придурковатые, сомнамбулические». В другом романе Генри Джеймса лондонский анархист совершает путешествие по Европе. В Венеции он потрясен красотой города. Потолочные росписи Веронезе меняют его жизнь. Анархист возвращается в Лондон, чтобы совершить покушение, но он уже порвал с терроризмом. Ему предстояло убить герцога, однако, в решающий момент он кончает с собой. Так повлияла на него Венеция.

К счастью, за последние десятилетия изобрели несколько гениальных противоядий от этой заразы. Первое средство, слабое, временное, но широко распространенное – это строительные леса. Во время реставрационных работ их затягивают синтетическим материалом, а еще и обивают планками. Вот почему реставрация тянется так долго. Это всего лишь повод для того, чтобы как