Кто воевал числом, а кто – умением. Чудовищная правда о потерях СССР во Второй Мировой - Борис Вадимович Соколов

Крайне неблагоприятное соотношение потерь России с Германией выравнивается за счет потерь германских союзников. Чтобы получить общие безвозвратные потери России в Первой мировой войне, надо добавить к потерям убитыми потери умершими от ран, умершими от болезней и умершими в плену – соответственно 240 тыс., 160 тыс. (вместе с жертвами самоубийств и несчастных случаев) и 190 тыс. человек. Тогда общие безвозвратные потери русской армии можно оценить в 2,2 млн человек. Общее же число русских пленных оценивается в 2,6 млн человек[196]. В русском плену умерло примерно 15,5 тыс. германских и не менее 50 тыс. австро-венгерских солдат, а также около 10 тыс. турок. Общее число умерших от ран в германской армии оценивается в 320 тыс. человек. Учитывая, что на Восточный фронт приходится около 21,5 % всех убитых германских солдат, потери Германии в борьбе против России умершими от ран можно оценить в 69 тыс. человек. Число умерших от болезней и несчастных случаев в германской армии определяется в 166 тыс. человек. Из них на русский фронт может приходиться до 36 тыс. человек. Австрийцы потеряли умершими от ран 170 тыс. человек и умершими от болезней – 120 тыс. человек. Поскольку на русский фронт приходится 51,2 % всех потерь Австро-Венгрии (4273,9 тыс. человек из 8349,2 тыс.) [197], то число умерших от ран и умерших от болезней, относящихся к русскому фронту, можно оценить соответственно в 87 тыс. и 61 тыс. человек. Турки потеряли 68 тыс. умершими из ран и 467 тыс. умершими от болезней. Из них на русский фронт приходится соответственно 25 тыс. и 173 тыс. человек[198]. Общие безвозвратные потери противников России в Первой мировой войне составили около 1133,5 тыс. человек. Соотношение общих безвозвратных потерь оказывается 1,9:1. Оно становится еще более благоприятным для русской стороны, чем соотношение только по убитым, за счет значительной смертности от болезней в турецкой армии.

Соотношение потерь в Первую мировую войну было значительно благоприятнее для русской армии, чем во Второй мировой войне, только благодаря тому, что в 1914–1918 годах на русском фронте главным образом воевали не германские, а гораздо менее боеспособные австро-венгерские войска.

Столь неблагоприятное для России (СССР) соотношение потерь в двух мировых войнах по отношению к потерям германских войск объясняется прежде всего общей экономической и культурной отсталостью России по сравнению с Германией и с западными союзниками. В случае со Второй мировой войной ситуация усугубилась вследствие особенностей сталинского тоталитаризма, разрушившего армию как эффективный инструмент ведения войны. Сталину не удалось, как он призывал, преодолеть в десять лет отставание от ведущих капиталистических стран, которое он определял в 50-100 лет[199]. Зато он вполне остался в русле позднеимперской традиции, предпочитал побеждать не умением, а большой кровью, поскольку в создании высокопрофессиональной армии видел потенциальную угрозу режиму.

Тоталитарная система обеспечила устойчивость государства в период самых тяжелых поражений. Поражения не вели к революции, и Советский Союз смог одержать конечную победу. Но тот факт, что Германия напала на СССР в период фактического отсутствия Второго фронта в Европе, привел к тому, что основные сухопутные силы германской армии, в отличие от Первой мировой войны, на протяжении 1941–1945 годов сражались против Красной Армии (при том, что основные силы люфтваффе и германского флота всю войну дрались против западных союзников). Это привело к тому, что безвозвратные потери Красной Армии в Великой Отечественной войне на порядок превышали потери русской армии в Первой мировой войне. Потери же англо-американских войск убитыми были равны или даже меньше германских потерь на тех фронтах Второй мировой войны, где вермахту приходилось сражаться против западных союзников[200].

Интересно, что, в отличие от Первой мировой войны, в Великой Отечественной войне Красная Армия израсходовала больше боеприпасов, чем германская армия и ее союзники на Восточном фронте – 8,0 млн т против 5,6 млн т[201]. Здесь сказалось то обстоятельство, что германская артиллерия вела в основном прицельный огонь, тогда как советская стреляла больше по площадям. Как отмечает В.И. Спасибо, «германские сухопутные войска с 22 июня 1941 года по 31 июля 1942 года израсходовали 745 тыс. т артиллерийских боеприпасов (около 57 тыс. т ежемесячно), а с учетом других видов боеприпасов расход составлял в среднем 85 тыс. т – почти в два раза меньше, чем у Красной Армии» [202]. Вопреки распространенному мнению, гораздо лучшая обеспеченность боеприпасами советских войск по сравнению с русской армией в Первую мировую войну не привела к снижению людских потерь Красной Армии.

Относительная военная слабость СССР по сравнению с Германией, как это ни парадоксально, помогла Сталину выиграть войну. В выборе между двумя тоталитарными режимами западные демократии неизбежно должны были оказаться на стороне слабейшего, как представлявшего наименьшую для них угрозу, и тем самым обеспечить ему победу. Западные союзники не только отвлекали на себя значительную часть германских сухопутных сил (в последний год войны – до 40 %), почти весь флот и более [203]/3 германской авиации[204], но и поставками по ленд-лизу обеспечивали способность Советского Союза вести войну. Западные поставки обеспечили основную часть высокооктановых бензинов для советской авиации, свыше половины всего потребленного в СССР в период войны алюминия и меди, почти полностью покрывали потребности советского железнодорожного транспорта[205]. Из США поступали наиболее сложные станки и оборудование, значительная доля потребляемых советской промышленностью взрывчатых веществ.

В чисто военной сфере отсталость русской царской армии от германской кайзеровской армии определялась прежде всего ошибками в подготовке русского офицерского корпуса. В российских военно-учебных заведениях, в отличие от германских, упор делался на теорию, а не на практическое применение командных навыков и умение вести реальный бой. Усугубляла отставание низкая функциональная грамотность солдатской массы, неумение большинства солдат и унтер-офицеров принимать правильные самостоятельные решения. Передовые, мыслящие офицеры понимали опасность сложившегося положения. В 1910 году профессор Академии Генштаба Н.Н. Головин, будущий генерал и активный участник Русского Освободительного движения генерала Власова, написавший Устав внутренней службы РОА, начал внедрять прикладной метод обучения тактике, основанный на опыте французской, германской и других западных армий. Он также ввел курс службы Генерального штаба, т. е. курс обучения техники штабной работы, ранее офицерам не преподававшийся. Однако к началу Первой мировой войны Головин, его покровитель генерал Д.Г. Щербачев, начальник Академии, и другие прогрессивно мыслящие преподаватели были из Академии удалены, причем их заподозрили чуть ли не… в революционных настроениях[206].

Реформа армии так и не началась, а вскоре началась Первая мировая война, в которой недостатки русской армии катастрофически усугубились недостатком снарядов (основные потери в двух мировых войнах войска несли от артиллерийского огня). Чрезмерно большие людские потери стали одним из предпосылок для революции и последующей катастрофы исторической России. В то же время, значительно проигрывая германской армии, русская императорская армия на равных и даже с некоторым превосходством по числу пленных сражалась с австро-венгерской императорско-королевской армией, считавшейся одной из сильнейших в Европе. Как писал Н.Н. Головин, «в зависимости от способности, степени подготовки и даже вкусов того или другого лица у нас обращалось внимание на тот или иной вопрос; этот вопрос так или иначе разрешался, но того научно обоснованного синтеза, который имелся налицо во Франции или Германии, у нас не было» [207]. При этом «перед войной 1914 года доктрины у нас разработано не было. Были попытки копировать немцев или французов. Но ввиду того, что доктрина всецело обуславливается свойствами своей вооруженной силы и местными условиями, это положение еще более придавало стратегии нашего высшего командного состава и Генерального штаба характер беспочвенности и схоластичности». По мнению Головина, «тактика у нас была на должной высоте; хромала стратегия». И за отсутствие должной стратегии, как и за недостаток военной техники, «пришлось платить реками крови» [208].

Советскому Союзу пришлось платить десятками миллионов человеческих жизней не только за сталинский тоталитаризм сам по себе, но и за сталинское стремление к расширению империи. Реки лишней крови теперь пришлось проливать не только за отсутствие грамотной стратегии, направленной на сбережение солдатских жизней, но и за порочную тактику. В отличие от царских генералов Первой мировой войны Сталин и его генералы и маршалы, не задумываясь, бросали на убой абсолютно необученное пополнение. Кроме того, если в Первую мировую войну русская армия платила кровью за недостаток техники, и прежде всего артиллерии, то во Вторую мировую войну советская армия платила кровью за ее переизбыток. Стремление к гигантомании, к тому, чтобы иметь как можно больше танков и самолетов, приводило к тому, что танков и самолетов оказывалось больше, чем летчиков и танкистов, которые умели ими управлять.