Опимия - Рафаэлло Джованьоли

но энергично, пытаясь показать, насколько предлагаемый декрет незаконен, несправедлив к великому гражданину и гибелен для Республики.

После Павла Эмилия слово взял Гай Теренций Варрон. Он говорил с огромным подъемом, зажигательно и очень искусно. Он сказал, что не из ненависти к Фабию Максиму, а только ради спасения Республики трибуны просят, чтобы начальник конницы был уравнен в правах с диктатором – в качестве стимула для избавления последнего от апатии и неэффективности. Безнаказанно разграблены самые лучшие области Италии. Ганнибал с тридцатью пятью тысячами разноязычного сброда стал хозяином Самния и Кампании. Армия диктатора силой в пятьдесят тысяч латинских солдат не в состоянии положить конец бесчинствам карфагенянина. Едва лишь Фабий уехал из лагеря, как Минуций, человек более энергичный и менее ленивый, победил врага. Полагая Фабия человеком проницательным и осторожным, а также считая Минуция слишком пылким и отважным, мы бы уравняли одного и другого в правах командования, чтобы трусливая инертность одного была бы смягчена необдуманной храбростью другого, а когда названные качества гармонично слились бы в единое целое, это стало бы благом для Республики и привело бы к гибели Ганнибала.

Великолепной речи Гая Теренция Варрона горячо аплодировали близко стоявшие к нему люди; что же до находившихся в отдалении, то они, как ни напрягали слух, так ничего и не услышали.

Когда Варрон закончил говорить, трубач дал сигнал к голосованию; глашатаи, следуя приказам трибуна Метилия и преторов, созвавших комиций, объявили, что пришло время выбора. Глашатаи начали вызывать людей из Горацианской трибы, которой выпала первая очередь при голосовании. Было девять часов утра.

Гай Варрон из первых рядов своей трибы, Галереи, с трепетом смотрел на Лициния Севера: а вдруг тот использует высшее право трибунов[37], а вдруг наложит вето на закон… Но Лициний думал о любимой Ветурии и о неудовольствии, которое испытал бы Ветурий Филон, если бы декрет был отклонен; он посмотрел на Варрона, потом застыл на месте и смолчал.

Первым в реестре Горацианской трибы был Авл Капеций.

Вызванный оказался тридцатилетним земледельцем, одетым в грубую тунику из шерсти темно-каштанового цвета; он вышел к преторам и трибуну и громко сказал:

– Как ты просишь, хочу.

Это был первый голос, и он был благоприятен декрету, предложенному народными трибунами.

Потом стали быстро вызывать других. После того как назвали имена пятидесяти граждан, из которых только семнадцать ответили на призыв, проголосовав утвердительно, нашелся наконец шестидесятипятилетний патриций, который ответил:

– Того, что просишь, не хочу.

Но впоследствии голоса «за» в три раза превысили отрицательные ответы, так что через три четверти часа, после сигнала трубача, был объявлен результат голосования Горацианской трибы, которая приняла декрет, предложенный народными трибунами.

Следующей голосовала Корнелиева триба, которая большинством голосов также приняла декрет, предложенный трибунами. За нею следовала Пупиниева триба, почти единогласно проголосовавшая за декрет. Четвертой должна была высказать свою волю Пуллиева триба. Уже половина ее граждан проголосовали, причем четыреста тридцать шесть голосов были благоприятны декрету и шестьдесят восемь – против, когда глашатай вызвал Марка Ливия Салинатора.

Выйдя вперед, угрюмый и возмущенный горожанин, с взъерошенной бородой и растрепанными волосами, одетый, как обычно, в темную тогу и очень грязную тунику, ответил громовым голосом:

– Не хочу, не хочу, не хочу, потому что я, консуляр, был неправедно осужден несправедливейшим римским народом. Я никогда не одобрю преступные законы, цель которых состоит в подрыве власти и нанесении вреда Республике. И я никогда не отдам свой голос в поддержку тех, кто признает правыми кучку злодеев, дорвавшихся до власти, несправедливых к достойнейшим и любимейшим родиной людям, которые правы в каждом своем поступке, в любом своем декрете.

Так говорил Марк Ливий, и его жесткая, вызывающая, но убедительная речь привела к тому, что Поллиева триба отдала пятьсот шесть оставшихся голосов против декрета, и только пятьдесят четыре высказались в его пользу. Таким образом, Поллиева триба большинством в 574 голоса против 490 отвергла предложение Марка Метилия.

Сергиева и Папириева трибы почти единогласно приняли декрет; Фабиева – в честь своего патрона – единодушно, кроме пяти человек, отклонила его. Галериева триба, к которой принадлежал Гай Теренций Варрон, единодушно, за исключением немногих, проголосовала против Фабия; также против диктатора большинством голосов высказались Клавдиева, Палатинская и Субуранская трибы.

Вейетинская, Стеллатинская и Мециева незначительным большинством голосов высказались против представленного трибунами декрета. Эсквилинская, Менениева, Крустуминская, Лукеренская, Вольтинийская и Фалеринская – все, одна за другой, поддержали предложенный декрет.

Казалось, что выдвинутый врагами Фабия декрет уже получил явную поддержку комиций: пятнадцать триб его приняли и только пять из двадцати вызванных отвергли.

Тем не менее оставались еще пятнадцать триб, и они могли бы, если все проголосуют против декрета Метилия, полностью изменить результат голосования; если же еще хотя бы три трибы из оставшихся проголосуют за декрет, трибуны отпразднуют победу.

Так и случилось.

Тациенская и Коллинская большинством голосов высказались против Фабия, Квирииская, также большинством голосов, в пользу диктатора. Все теперь зависело от Рамненской трибы, которую выкликнули двадцать четвертой. Если бы граждане этой трибы высказались за декрет, то судьба плебисцита была бы решена, и голоса одиннадцати оставшихся триб становились ненужными. Можно себе представить, с каким напряжением ждали голосования Рамненской трибы, которая была городской, да еще и первой в порядковом списке всех триб.

Двадцать три уже проголосовавших трибы все перешли в предназначенные для них отделения налево от того места, где сидели преторы, трибуны, предложившие декрет, и консул Атилий Регул; одиннадцать еще не высказавшихся пока находились в своих отделениях направо от магистратов, и граждане, как с одной стороны, так и с другой, столпились у изгороди, чтобы следить за воло[38] и ноло[39] Рамненской трибы, которые должны были решить спор.

– Молчание царило глубочайшее, слышен был только голос глашатая, вызывавшего последовательно граждан, при-писанных к Рамненской трибе, волеизъявление которой вдобавок разделилось: за одним воло следовало ноло, а новое ноло немедленно влекло за собой воло. Среди пятидесяти тысяч горожан нарастало несказанное волнение, хотя многие из отдавших свой голос уже разошлись по домам.

После почти получасового ожидания голосование Рамненской трибы закончилось: 1894 гражданина высказались за принятие декрета, 1888 – против. Рамненская триба приняла предложение трибунов, чем и решила судьбу плебисцита, став восемнадцатой среди проголосовавших за декрет.

Толпа зашумела, посыпались комментарии, послышались восклицания всякого рода; порядок нарушился, вмиг рассеялись еще не проголосовавшие трибы, их мнение теперь уже стало ненужным. Даже если бы все одиннадцать пока не вызванных триб высказались против декрета, он бы все равно был принят большинством в восемнадцать триб против семнадцати.

Уже стало смеркаться, и все направились разными дорогами в