Противостояние - Сергей Ченнык

Тотлебен остроумие князя оценил, убыл к Корнилову, который, оказавшись безошибочно прозорливым, педантичного лифляндца успокоил и прикомандировал подполковника к своему штабу.{354} А тут вскоре союзники высадились, ситуация закрутилась, и о «горячей встрече» Тотлебена не вспоминал уже даже сам Меншиков, к чести, высоко оценивший многие дарования офицера.

Наверное, Севастополю исключительно повезло, что этот, без сомнения, выдающийся фортификатор и не менее выдающийся организатор оказался в крепости в этот драматический период. Благодаря его (и, конечно, не только его) профессионализму при, казалось, бесконечно проигрываемых полевых сражениях от Альмы до Черной речки, крепость смогла держаться почти год.{355} При этом даже трудно сказать, какие из его качеств оказались важнее: организаторские или инженерные. Тотлебен был нужен, как воздух, именно в тот момент, когда вся Россия, поняв, что «…в Крыму разыгрывается теперь, а всего вернее что уже разыгралась страшная драма»,{356} замерла в ожидании — как оно там все повернется.

Все без исключения участники защиты крепости с высочайшим уважением отзываются о Тотлебене. Командир батареи П.Н. Глебов, будущий генерал-лейтенант: «Тотлебен, по уму не орел, но человек в высшей степени храбрый, практический и с верным взглядом. Главная заслуга его в том, что он всегда отгадывал намерения неприятеля, всегда предвидел то, на что может и должен решиться неприятель в известных случаях, вследствие чего, всегда успевал предупредить его своими работами. Шарлатанства в нем никакого, и теперь, едва поднялся с постели».{357}

Не будем идеализировать действия военного инженера. Не потому, что они не были гениальными, а потому, что и он совершал ошибки. Но в отличие от ошибок союзных и русских генералов, они не были глобальными и позволяли себя быстро устранять. Главное было то, что он действовал, в то время как самой страшной ошибкой могло быть только бездействие, пассивное ожидание развития событий. Для идеальных решений у него не было времени. И потому «…в этих условиях нужно было лишь организационное руководство, которое бы помогло развертыванию богатых артиллерийских средств Севастополя. Таким организатором обороны явился инженер Тотлебен; важнейшая заслуга последнего заключалась в беспрерывном вооружении новых батарей на сухопутной линии обороны; всего здесь перебывало до 2500 орудий, наиболее тяжелых из обширного имевшегося запаса».{358}

Лучшая оценка — это оценка из уст противника. Впоследствии маршал Пелисье признал, что именно идея Тотлебена по опоре на бастионы позволила русским, в том числе, столь долго удерживать Севастополь.{359}

Сочетание инженерного ума и тактического чувства позиции, свойственного многим талантливым артиллеристам, стало отличительной чертой таланта Тотлебена.{360}

Со «снобами» труднее. Проваливший кампанию английский инженерный генерал Бургойн, когда говорит о быстроте возведения русскими оборонительных соединений, никак не хочет признавать, что те оказались умнее его, заставив потащить союзную армию к Балаклаве. Потому утверждает, что никакого искусства фортификации русские не показали. Просто они оказались более энергичными, быстрыми, и им на руку оказался пересеченный рельеф местности под Севастополем, в который они удачно вписывали систему укреплений,{361} что, кстати, русские не опровергают совсем.{362}

Кстати, а что же тогда считать искусством?

Для того чтобы окончательно понять, кто же в этом споре прав, снова вернемся назад.

СЕВЕРНОЕ УКРЕПЛЕНИЕ: ПЕРВАЯ ПОБЕДА ТОТЛЕБЕНА

Инженерные работы в Севастополе начались до первых выстрелов Альминского сражения. Причем, не просто грунторазработка по принципу: кирка-лопата, земля-ров. Началась фортификационная битва, полностью и безоговорочно выигранная русскими. Наверное, именно с этого времени начинается «эпоха Тотлебена» в Севастопольской обороне. Сам он называет это просто: «приступил к исполнению собственного проекта».{363}

В сражение вступил новый, но, одновременно, такой древний, вид оружия, который при всей своей простоте и незатейливости доказал способность побеждать или нейтрализовать многократно сильнейшего неприятеля. Это — лопата. В мировой военной истории этот скромный шанцевый инструмент недооценивают, а ведь с его помощью если не выигрывались войны, то решались судьбы кампаний.

Сторонний наблюдатель может с полным правом сказать: а что там стоило оборонять крепость, которая по утверждению иностранных военных специалистов (Делафилд) была одной из трех сильнейших морских крепостей мира (Кронштадт, Севастополь, Шербур).{364}

Во время упомянутой выше беседы с Тотлебеном, Наполеон III, которого эти мысли мучили как минимум уже три года, прямо спросил Эдуарда Ивановича: «Скажите, возможно ли было, по вашему мнению, овладеть северным укреплением немедленно после Альминского боя?».

Думаю, что ответ последнего сильно расстроил императора: «Северное укрепление имело слабую профиль, было не сильно вооружено, занято одним батальоном пехоты и поддержано двенадцатью батальонами флотских экипажей, которые только что были сформированы с судов и неудовлетворительно вооружены. Если, ваше величество, после Альминского сражения значительные силы союзников были бы направлены вслед за нашими отступающими войсками против северного укрепления, то штурм увенчался бы, по всей вероятности, успехом».{365}

Тотлебен прав, уж кому, как ни ему знать то, что действительно скрывалось за теми, казавшимися грозными фортификационными новообразованиями, столь озадачившими подходившего неприятеля.

Если бы императору доложили, что некоторые оборонительные сооружения Севастополя не выдерживают «атак» домашних животных, он, думаю, был бы расстроен еще больше. Действительно, у севастопольцев еще на слуху рапорт, в котором один из военных чинов инженерного ведомства просил полицмейстера «принять зависящие меры против козла, принадлежащего священнику, который уже в третий раз, в разных местах на правом фланге Малахова кургана, рогами разносит оборонительную стенку».{366} В свою очередь полицмейстер издал приказ, запрещавший выпускать скот на улицу, «так как он разрушает городские укрепления».{367}

Но это все более анекдот, реальность была скорее грустной, нежели смешной: из семи верст оборонительной линии Северной стороны к концу 1853 г. была построена только четвертая часть. Но и на той вооружение почти отсутствовало. В результате не только эти укрепления, но и береговые батареи могли стать легкой добычей неприятеля.{368}

Как бы то ни было, «по непонятным причинам союзники отказались от штурма наиболее слабой Северной стороны».{369}

То, что смог сделать козел священника, у них не получилось.

Еще в первые дни кампании, когда противник только высадился в Крыму, и не было ясности ни в ходе, ни в исходе первых дней, а в воздухе витало священное русское «авось», предприняли попытку укрепить Северную сторону. Работы сводились к утолщению брустверов и дефилированию внутренности укрепления. Темп был настолько медленным, а предполагаемый объем таким большим, что, по мнению Тотлебена, «…они могли быть окончены не ранее, как по истечению нескольких месяцев».{370}

Идея заставить союзников без единого выстрела оставить в покое Северную сторону Севастополя зиждилась на гениальной простоте. Понимая, что одно лишь, пусть и мощное укрепление, не является препятствием, способное задержать союзные войска, рискни они атаковать Северную сторону, Тотлебен лишь развил имевшийся сильный опорный пункт в крепкую фронтальную позицию. Считая бессмысленным расходовать рабочую силу на одном месте, он принял решение расширить оборонительную линию системой полевых укреплений, опирающихся своими флангами на Северное укрепление, чтобы иметь возможность, расположив в них наибольшее количество батарей и стрелков, артиллерийским и ружейным огнем взять под обстрел всю прилегающую местность. Другие фланги предполагали опору на естественный рельеф, на места, исключавшие применение больших масс пехоты. При этом, оборонительная позиция сокращалась до минимальной, а неприятель принуждался растягивать фронт, рассеивая силы. В основу инженерного плана Тотлебен положил идеи своего учителя Теляковского: «Я ничего нового не создал, — писал ему Тотлебен, — я только, Аркадий Захарович, проводил ваши идеи в жизнь».

Генеральная суть замысла состояла в том, чтобы направить неприятельское наступление по маршруту оставившей Севастополь армии с последующим выходом на южную сторону. В полном соответствии с идеей Клаузевица: «Располагаясь за сильными укреплениями, мы заставляем противника искать решение в другом месте».