Чудо-мальчик - Ким Су

Благодаря дыхательным упражнениям дяди Мугона мои силы заметно выросли. Я усиленно, не ленясь, тренировался, словно солдат регулярной армии или член Олимпийской сборной страны, независимо от погоды закалял свое тело физическими упражнениями утром и вечером. По мере того как тело становилось крепче, а душа — чувствительнее, я начинал лучше слышать мысли других людей.

Я и раньше удивлялся своим способностям, но теперь во мне проснулось особое любопытство. Например, пытаясь узнать, могу ли слышать мысли животных, я упорно гонялся за желтой собакой; или, желая определить, могу ли улавливать радиоволны, я взбирался на вершину горы позади дома и, раскрыв руки, словно антенны, вставал лицом в сторону севера столицы или в сторону моря, на юг; или, зажав в руке монету в сто вон, старался увидеть по порядку лица людей, которые держали ее до того, как она попала ко мне.

В результате выяснилось, что собака все время думала только о том, как бы съесть где-нибудь чье-нибудь дерьмо, и что из радиоволн, кроме сигналов общественной телевизионной сети, принимать было нечего. Но что касалось попыток рассмотреть людей, касавшихся монеты, то в основном рано или поздно я добивался успеха. Теперь я мог почувствовать все, что было у человека на душе, если концентрировал свое внимание на нем.

Однако еще более удивительным, чем эта способность, стало для меня открытие того факта, что чем размереннее я дышу и чем большим количеством чувств воспринимаю этот мир, тем медленнее идет время. Если можно было бы управлять скоростью течения времени по своему усмотрению, удалось бы выполнить намного больше дел. Например, тем маем я мог взобраться на вершину горы, что позади дома, за десять минут.

Как утверждал дядя Мугон, дело было в том, что я находился в возрасте, когда можно было даже жевать камни, и в том, что научился дышать как следует. Может, он был и прав. Но, как бы там ни было, фактом являлось то, что мое время текло иначе, чем время других людей. «Конечный вывод: мертва или жива кошка — зависит от вашей позиции как наблюдателя» — так когда-то сказал мне отец.

Я решил, что если скорость течения времени зависит от моего дыхания, то дышать надо как можно медленнее — настолько, насколько это возможно. Медленно, насколько это возможно, дыша, жить не торопясь, чтобы узнать все тайны каждого уголка мира.

Незаметно наступило лето. Если в ясный день в лесу поднять голову, то можно было увидеть, как листья клена, камелии, белого дуба, имбиря и других деревьев, каждое со своей неповторимой формой листа, — все они, словно пойманные в один и тот же сон зеленого цвета, прозрачно отсвечивали на фоне голубого неба. Пока зрели слива и инжир, мое дыхание становилось длинным: за один вдох у меня получалось сосчитать до цифры двенадцать. Когда я концентрировался на дыхании, я мог наблюдать за мелькавшими в голове мыслями, словно за листьями, плывущими по реке.

Я думал, что все мои воспоминания, возможно, со временем поблекнут и сотрутся из памяти. И все-таки было одно лицо, которое не стиралось. Когда оно всплывало в сознании, мне становилось грустно. Тогда я поднимался на самую высокую гору в окрестностях и долго смотрел на дальние поля. Шагая по горной тропинке, вдоль которой расцвели розовые цветы дикого шиповника и белые цветы мелколепестника, я отчаянно старался вытащить на поверхность воспоминания об одном человеке — женщине, похожей на меня, с таким же большим носом и густыми бровями. Честно говоря, в реальности я не мог помнить то лицо, но, несмотря ни на что, тот образ сохранялся в глубине моей души.

Я слышал, что мать, что бы ни происходило, любила и поддерживала меня. Но я даже не мог представить, какой она была. Временами, думая о ней, я не мог уснуть даже глубокой ночью и долго бродил по дороге.

В конце той дороги находилась автобусная остановка, всегда ярко освещенная уличными фонарями. Когда я смотрел на них издалека, их желтый свет казался мне очень теплым… Странно, но, доходя до этого места под фонарем, я всегда вспоминал брата Кантхо, курящего сигарету. Поздней ночью я долго сидел на скамейке автобусной остановки, как человек, ожидающий членов семьи, еще не вернувшихся домой.

Была середина июня, суббота. Сдавшись распиравшему меня любопытству, связанному с матерью, я позвонил в дом полковника Квона. Набирая номер, я был уверен в себе. Если завяжется разговор, решил я, спрошу что-нибудь о матери, он, услышав мои слова, о чем-то подумает, и я смогу прочитать его мысли. По сравнению с тем, каким я был, когда убегал из Института по развитию талантов, я стал намного сильнее. Однако поднял трубку мальчик, как я сразу догадался, примерно моего возраста. Скорей всего, в комнате был включен телевизор, потому что с того конца провода доносился громкий звук транслируемой спортивной передачи. Я смутился.

— Полковник Квон дома? — спросил я.

«Вот черт, как не вовремя. Говори быстрее, быстрей!» — раздался его голос в моей голове, но вслух он сказал:

— Отца нет дома. Что передать ему, когда он вернется? Кто звонил?

На мгновенье я растерялся, не зная, как представиться. Я подумал, что, если скажу: «А, приятно познакомиться. Не бойся. Мы должны сочувствовать друг другу. Потому что я тоже сын полковника Квона», тот мальчик, настроившийся в спокойствии посмотреть спортивную передачу тихим субботним деньком, наверное, испытает страшный шок. Может быть, было бы лучше заявить: «Я человек, которому твой отец задолжал деньги. Сумму не назову, но деньги мне нужны, поэтому ты, пожалуйста, передай отцу, чтобы он послал мне дневники моего отца»? Что будет, если я признаюсь: «Мне действительно не хочется это говорить, но ведь неизвестно: возможно, одежда на тебе и еда на твоем столе хотя бы частично были куплены на деньги, причитавшиеся моему погибшему отцу»? Не зная, что ответить, мысленно ругаясь, я медленно дышал и считал про себя: один, два, три…

— Меня зовут Ким Чжонхун. Если назвать имя полковнику Квону… возможно, он вспомнит меня, — произнес я, но этот слабый голос совсем не походил на тот, что звучал в моем воображении.

— Хорошо. Когда отец придет, я скажу ему, — пообещал он и подумал: «Быстрей заканчивай, прошу тебя!»

Возможно, как раз в это самое время по телевизору показывали, как дзюдоист из Кореи, перебросив через себя соперника из Японии, готовился победить его уже в первой схватке. Я быстро добавил:

— Приятно было познакомиться.

— Что… — начал мальчик, в его мыслях мелькнуло: «Почему со мной?» — но вслух он ответил: — Да, мне тоже.

Так неловко я закончил свой телефонный разговор. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что у такого человека, как полковник Квон, может быть сын. Положив трубку, я не вышел из телефонной будки, а остался там и некоторое время бился головой о стенку от злости на себя. Откуда вдруг взялись слова «Приятно было познакомиться»? Это невозможно было понять. Я решил, что больше не надо звонить полковнику Квону. Я не знал почему, но у меня возникло ясное ощущение, что, если я еще раз позвоню, его мирная семья разрушится. Я вообразил дом полковника Квона. Зал, стены которого обшиты деревом с сохранившейся текстурой, маленькая люстра, телевизор с большим экраном, старинный телефон и другие вещи, похожие на те, что я видел когда-то в одной телевизионной драме в гостиной богатого человека. Я представил, как, усевшись на мягкий диван в той гостиной, смотрю спортивную передачу. Обо всем этом я размышлял в течение пяти-шести секунд, пока стоял в телефонной будке.

Вдруг подул ветер, да с такой силой, будто хотел поднять меня в воздух, и тут в моей голове возникла картина абсолютного спокойствия. Вокруг стало тихо, не было слышно ни ветра, ни других звуков. Я словно своими глазами видел, как волна, огромная, будто цунами высотой с гору, готовится накрыть меня с головой. И я был беспомощен перед ее мощью. Я погрузился в воды, в которых без всякой на то причины скопилась одна печаль, и начал медленно тонуть.

Печаль, меланхолия поглощает тебя совсем иначе, нежели отчаяние. Если считать, что отчаяние подобно погружению в реку, когда, проплыв немного, можно снова нащупать почву, то меланхолия сравнима с падением в глубокое море, у которого трудно даже представить дно.

Закончив говорить по телефону, я шагал по тропинкам между поливными рисовыми полями, стараясь держаться дороги вдоль низкого забора, и думал о том, куда мне теперь идти. Я не знал, стоит ли возвращаться в низкий, с покрытой шифером крышей домик фермера, и спрашивал себя, сможет ли ферма стать моим домом. Иногда останавливаясь, я молча смотрел, как ветер с запада, вызывая рябь на поверхности воды заливного поля, гонит волны в одну сторону.

Вспомнив, что, если перейти через гору, стоящую перед деревней, и постоянно идти прямо, можно добраться до моря, я принял решение пойти и посмотреть на него и, не думая ни о чем, начал взбираться по склону. Когда я одолел примерно половину пути, у меня перехватило дыхание и обмякли ноги.