Дочь Империи - Раймонд Фейст

За сомкнувшимися рядами своих защитников Мара сумела увидеть группу вооруженных мужчин, бегущих к фургонам. Худые, грязные, одетые в лохмотья, эти бандиты, тем не менее, повели атаку в хорошо организованном порядке. Нападающие обладали многократным численным перевесом: это стало очевидным с первых же секунд. Ущелье огласилось криками. Напоминая себе, что ее отец и брат попадали и в худшие переделки, когда воевали в варварском мире, Мара всеми силами подавляла невольную дрожь каждый раз, когда раздавался стук скрестившихся мечей. Всю эту сумятицу звуков перекрывал голос Папевайо; его офицерский плюмаж был виден отовсюду. Он подал сигнал, и воины Акомы, закаленные в сражениях и приученные к безоговорочному повиновению, отступили.

Нападающие заколебались. Поскольку отступление никому не прибавляло чести, обычная цуранская тактика всегда была чисто наступательной. Поэтому вид фургонов, брошенных солдатами, которые оставили их почти без сопротивления, насторожил разбойников, в они несколько ослабили напор.

Солдаты эскорта живой стеной заслонили паланкин Мары. За обращенными к ней спинами ратников в зеленых доспехах ей мало что было видно, во она услышала гортанный выкрик, и топот атакующих сразу стих. У фургонов остались только безоружные погонщики в съежившийся от страха водонос. В глазах разбойников это могло означать только одно: воины получили приказ отойти от фургонов, чтобы защитить нечто более ценное.

Теперь бандиты приближались медленно и осторожно. В просветах между своими защитниками Мара увидела, что нападающие, которых было по крайней мере в пять раз больше, чем воинов Акомы, образовали широкую дугу вокруг родника.

К журчанию воды примешивались и другие звуки: поскрипывание доспехов и учащенное дыхание ратников, застывших в напряженном ожидании. Папевайо занял позицию у носилок Мары. Прошла томительная минута. Затем человек, стоявший позади вражеских рядов, выкрикнул команду; двое оборванцев выступили вперед и перерезали бечевки, связывающие края матерчатой крыши фургона. У Мары холодок пробежал по спине, когда жадные руки сдернули материю и открыли на всеобщее обозрение товары Акомы. Наступил самый трудный момент: какое-то время ее воины должны были сохранять строй, не поддаваясь ни на какие оскорбления иди провокации. Солдаты Акомы ответят ударом на удар только в том случае, если Маре будет угрожать непосредственная опасность.

Мгновенно смекнув, что можно не опасаться контратаки, бандиты с торжествующими воплями принялись вытаскивать из фургонов мешки с тайзой. Другие подтягивались поближе к эскорту Акомы, пытаясь разглядеть, что за сокровище удостоилось такой защиты.

Пока они приближались, Мара успела рассмотреть их перепачканные лица, убогую одежду и грубо сработанное, да еще и плохо подобранное оружие. В том, как они дер-жали клинки, безошибочно угадывались годы тренировки и настоящее искусство… Однако неумолимая нужда довела этих людей до такой степени отчаяния, что они готовы убивать и умирать ради фургона скверной тайзы. Команда, поданная властным голосом, положила конец ликованию вокруг фургона:

— Стоп! Подождите!

Мгновенно смолкнув, бандиты отвернулись от своей добычи, хотя некоторые так и остановились, прижимая мешки к груди.

— Давайте-ка поглядим, что еще нам послала сегодня удача, — сказал стройный бородач, который несомненно был главарем шайки.

Проложив себе дорогу сквозь толпу притихших бандитов, он дерзко зашагал в сторону паланкина. На полпути между обоими отрядами он остановился, держа меч наготове; при этом вид у него был столь самоуверенный, что Папевайо подтянулся и выпрямился.

— Спокойно, Вайо, — прошептала Мара не столько для того, чтобы удержать командира авангарда от необдуманных действий, сколько ради поддержания собственной бодрости.

Рукой, сжимающей меч, бандит сделал насмешливо-пренебрежительный жест:

— Это что же такое? Почему мужчины с мечами и в доспехах, разделяющие честь знатного дома, не сражаются?

Разбойничий вожак переступил с ноги на ногу, выдавая этим движением внутреннюю неловкость. Любой цуранский воин без колебаний бросался в атаку, даже если при этом его ждала неминуемая гибель, ибо высочайшей честью, которой мог удостоиться воин, считалась смерть в бою.

Еще один шаг — и главарь оказался достаточно близко к носилкам, чтобы разглядеть в паланкине Мару. И теперь, когда его недоумение разрешилось, он весело заорал:

— Женщина!

Мара застыла на месте. Смертельно бледная, она сидела прямо, с высоко поднятой головой, с каменно-бесстрастным лицом, тогда как главарь бандитов заулыбался во весь рот. Словно не удостаивая вниманием дюжину воинов, готовых оказать ему сопротивление, он обратился к своим товарищам:

— Удачный денек, друзья! И караван, и пленница в придачу… и ни единая капля крови не пролилась во имя Красного Бога!

Любопытствующие разбойники — из тех, кто стоял поближе, — побросали мешки с тайзой и сгрудились толпой, однако их оружие было угрожающе нацелено на гвардейцев Акомы. Снова повернувшись к Маре, вожак провозгласил:

— Госпожа, я надеюсь, что твой отец или муж привязан к тебе и богат, а если и не привязан, то хотя бы богат. Ибо ты теперь наша заложница.

Мара откинула занавеску паланкина. Приняв руку Папевайо, она встала со словами:

— Возможно, ты рано обрадовался, бандит.

Ее уверенность поубавила гонору предводителю, и он, несколько обескураженный, отступил на шаг. Но в толпе его соратников воодушевление не угасло, и к ним прибавилось еще несколько отщепенцев, вышедших из лесной засады, чтобы лучше видеть происходящее.

Взглянув поверх спин своих гвардейцев в лицо стройного вожака, Мара потребовала ответа:

— Как тебя зовут?

Снова надев личину насмешливого добродушия, он оперся руками на свой меч.

— Люджан, госпожа. — Он все еще держался почтительно с особой несомненно высокого ранга. — Поскольку мне суждено на некоторое время стать хозяином для столь благородной гостьи, не могу ли я поинтересоваться, с кем имею честь беседовать?

Разбойников рассмешила шутовская учтивость их главаря. Гвардейцы из эскорта Мары оцепенели от этого оскорбления, но сама девушка сохраняла полнейшую безмятежность:

— Я Мара, властительница Акомы.

Целая вереница противоборствующих чувств отразилась на лице Люджана: удивление, насмешка, озабоченность… но в конце концов он призадумался, а потом произнес:

— Значит, у тебя нет ни мужа, ни отца, властительница Акомы. Тебе придется самой вести переговоры о собственном выкупе.

Даже когда он говорил, его глаза обегали край лесной чащи позади Папевайо и Мары, потому что ее уверенная осанка и малочисленность свиты наводили на мысль, что дело тут нечисто. Женщины-властительницы из знатных домов не подвергают себя риску без весомых причин. Что-то в его позе встревожило и прочих бандитов, а ведь их было, по примерному подсчету Мары, около полутора сотен. Их нервозность возрастала: некоторые оглядывались по сторонам, пытаясь уловить признаки опасности; другие, казалось, доведены уже до такого состояния, что были способны атаковать позицию Папевайо, не дожидаясь приказа.