Дерзкая - Крис Кеннеди

Мысленно улыбнувшись, он вздохнул. Будучи слишком упрямым, слишком несговорчивым, он мало годился для жизни священнослужителя, но Малден этого, по-видимому, не понимал. Осознание, что он завоевал уважение торговца рабами, не было для отца Питера лестным, поскольку бросало тень на весь его жизненный путь.

Видимо, внутренняя борьба отражалась на его лице, потому что Малден всматривался в него со смесью насмешки и холодной оценки.

– И каким вам видится конец моих стремлений, святой отец?

– Возможно, вас поразит стрела, или кто-то из недоброжелателей раньше времени узнает о нашем местонахождении, или мой кашель окажется губительным для вас – да мало ли что может произойти.

Малден непроизвольно отодвинулся, а отец Питер довольно улыбнулся. Болезнь, что съедала его изнутри, не относилась к тем, которые можно излечить свежим воздухом или пиявками. Он чувствовал, что она поселилась у него глубоко в душе и дни его на этой земле сочтены.

Малден тем временем переключился на одного из воинов:

– Кто-нибудь вас останавливал по пути, возможно – преследовал, спрашивал, чем занимаетесь?

Оторвавшись от поглощения куска вяленого мяса, в который впивался зубами, тот сказал:

– Нет, сэр. В Лондоне и Виндзоре всю работу сделали уличные беспризорники, которым мы раздали послания. Нас никто не видел.

Малден кивнул, но оказалось, что воин еще не закончил:

– Единственным, кто вообще что-то заметил, был мальчишка-грум в конюшне постоялого двора.

Отец Питер почувствовал, как в его кровоточащую, незащищенную грудь что-то вонзилось – всего на секунду, – потом помчалось вниз по руке быстрым, сжимающим приступом боли и затихло.

– Мальчик? В конюшне? – Малден резко повернул голову.

– Ну да, скорее подросток – лет пятнадцати-шестнадцати. Ничего особенного. Он пытался остановить нас, но мы от него отделались.

Отец Питер постарался дышать спокойно и сохранять на лице фальшивую улыбку, словно эта новость совершенно ничего для него не значила.

Малден медленно повернулся к нему и с убийственным спокойствием в голосе процедил:

– Вам что-то известно об этом, отец?

– О груме из английской конюшни? – Священник откашлялся. – Мальчик-грум, Малден? Вы уже опустились до этого? Ваша безнравственность губит вам мозг, полностью его разлагает.

– Боже правый! – Малден в упор смотрел на священника. – Правду говорят: где служитель Господа, там и наследники. – Он стремительно повернулся к воину. – Отправляйтесь обратно, вместе с теми, кто видел мальчика. Куда им идти, святой отец? На постоялый двор? В порт?

– В ад.

Лицо Охотника окаменело, все следы иронии пропали.

– Тот день недалек.

– Ангелы рыдают.

– Так он на постоялом дворе?

– Не понимаю, о чем вы…

Малден повернулся к своим людям.

– Нам нужен пятнадцатилетний мальчик. – Он бросил хитрый взгляд на Питера. – А девушка… теперь уже женщина: она тоже там?

– А вы как думаете? – усмехнулся отец Питер, скрестив руки на груди.

– Я думаю, нельзя рисковать тем, что уже имеешь. Мы с вами продолжим путь, а остальные вернутся.

– Вы никогда не найдете ее, – холодно отрезал отец Питер, больше не видя смысла притворяться.

– Нам не нужно искать ее, священник: достаточно взять его, а она придет сама, верно? Как всегда…

– Напрасно на это рассчитываете.

Малден задумался.

– И что это может означать?

Питер пожал плечами – прямо-таки образец полного безразличия. С таким великолепным наставником он стал настоящим мастером демонстрировать бесстрастность: Ева раздавала подобные навыки как пилюли, по пять-шесть за то время, что сгорает свеча на одну отметку. Даже сейчас, в темноте и на холоде, подвергаясь опасности, он не мог думать о Еве без улыбки. Боже, как он по ней скучает!

– Возможно, мальчик не один.

– Вы имеете в виду ту девушку? – Взгляд Малдена сделался еще пристальнее.

– Нет, не ее.

Они некоторое время молча сверлили друг друга взглядами, а потом Малден щелкнул пальцами и его воины шагнули вперед.

«Выстроились в ряд как утки», – подумал отец Питер, а Малден тем временем отдал приказ:

– На юг, потом на запад, к постоялому двору, и смотрите в оба. Схватить обоих и доставить ко мне в Грейшес-Хилл.

С топотом воины ушли, оставив с Малденом одного охранника.

– Мне становится нехорошо, когда я вижу, что погибают добрые люди, – покачал головой отец Питер, но затем просиял: – Но ведь ваши люди не добрые.

– Нет, они не добрые. – Натянув до подбородка тонкое шерстяное одеяло, Малден лег на бок.

Священника снова настиг приступ кашля. Он знал, что умирает: это тянулось вот уже несколько лет – сначала было легкое покашливание, потом к нему добавилось немного крови, затем кашель стал постоянным, и сколько бы Ева ни готовила разных настоек и чаев, ничего не помогало. Ему надоели чаи, надоело бояться: теперь мысль о смерти вызывала… грусть. Белый рыцарь на коне, скачущий к нему, больше не пугал. Что пугало его, так это мысль, что Ева и Роджер останутся незащищенными и, что еще хуже, неподготовленными.

Малден, не открывая глаз, заговорил:

– В окружении всех этих заблудших душ вы, святой отец, должно быть, испытываете желание сгореть в пламени праведного гнева.

– Мне случалось видеть души и пострашнее этих, Малден. Вы не производите на меня впечатления.

– Когда, священник?

– При дворе Иоанна.

– Значит, вы, должно быть, надеетесь, что повстанцы предложат лучшую цену, – хрипло рассмеялся Охотник.

– Я надеюсь, что вам попадут стрелой в глаз и вы свалитесь с лошади в глубокую реку.

Малден открыл глаза, взглянул на священника и, снова опустив веки, проговорил:

– Возможно, когда-нибудь ваше желание осуществится.

Отец Питер, глядя в ночное небо, заметил:

– Это не желание, это молитва.

Малден повернулся и натянул одеяло на грудь.

– Господь не слушает таких, как мы, святой отец: я понял это много лет назад. Доказательства вокруг вас. А теперь спите: нам предстоит долгая дорога. Когда доберемся до Грейшес-Хилла, я покажу вас одной женщине, повивальной бабке, – она вылечит ваш кашель.

Глядя в темное небо, Питер прислушивался к затихающему топоту копыт. Как далеко могли быть Ева и Роджер? Ему казалось, что его сердце так сжато, что с неимоверной силой растягивает накинутую на него веревочную петлю. И есть ли у них шанс спастись, если эти опытные вояки все-таки их обнаружат?

Оставалось только надеяться, что его завуалированные угрозы имели зубы и способность сделать так, чтобы Ева, с которой Господь сыграл злую шутку, дав ей один божественный дар: нести свет в любую тьму, – а затем погрузив ее в эту тьму, нашла настоящего защитника, который не только заботился бы о ней самой, столь необычной, но и о Роджере, храбром юноше, а также был бы беспощаден – да, он называл это жестокостью – к их врагам.

Глава 24

Ева молча сидела у костра, закутавшись в плащ Джейми, а он сам, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева, вытянув перед собой длинные ноги и положив сплетенные пальцы на живот поверх прикрывавшей его легкой накидки, спал. Во всяком случае, глаза его были закрыты, но Ева знала, что при малейшем шорохе он тотчас проснется.

Из-под черного сюрко на мускулистых руках выглядывала кольчуга, и ее плоские металлические звенья походили на чешую какого-нибудь земноводного. Даже в столь расслабленном состоянии выглядел Джейми монументально.

Совсем не к месту у нее появилось желание просунуть руку между его бедер, как засовывают маленький кусочек пергамента между дверью и косяком, и почувствовать его тепло: «А оно там есть», – с тоской подумала она.

Как долго можно чего-то хотеть, даже не зная об этом? Ева хотела очень долго, и теперь все ее тайные мечты были перед ней, воплощенные в нем, Джейми.

Она чуточку скосила глаза на его переплетенные пальцы, покоившиеся на твердом плоском животе. Что он сделает, если она сейчас подойдет и опустится на колени возле него? Выхватит нож и приставит ей к горлу? Схватит ее как рыбу? Потребует ответов, которые позволял до сих пор утаивать?

Ева была не настолько глупа, чтобы думать, что обманула его своими рассказами. Но и себя не обманывала. Она не была наивной и понимала, когда мужчина хочет женщину, и знала, как женщина может хотеть мужчину. И в данный момент Ева была как раз именно такой женщиной. Да, желание просунуть руку между его бедрами соблазнительно; вопрос в том, что она намерена делать потом.

На этот вопрос ответа не было. Конечно, она никогда не посмеет признаться Джейми, что жаждет его прикосновений, но этот порыв, это желание приводили ее в крайнее замешательство – как уроки отца Питера, направленные на то, чтобы заинтересовать, начинались с малой крупицы знания, в котором она была уверена, а затем уже приводили к осознанию, что, оказывается, ей абсолютно ничего не известно о самых обыкновенных вещах.