Базар житейской суеты. Часть 4 - Уильям Теккерей

Само-собою разумѣется, что образованіе Джорджиньки, подъ руководствомъ такого всеобъемлющаго педагога, двигалось впередъ исполинскими шагами, какъ объ этомъ ясно значилось въ аттестатахъ, доставляемыхъ еженедѣльно мистеру Осборну въ его Россель-Скверскій палаццо. Имена нѣсколькихъ дюжинъ искусствъ и наукъ печатались на классной табличкѣ, и профессоръ собственною рукою отмѣчалъ степень успѣховъ, сдѣланныхъ его учениками въ той или другой отрасли человѣческаго вѣдѣнія. Мастеръ Джорджъ въ греческомъ языкѣ оказался ἇριςος, въ латянскомъ optimus, во французскомъ trиs-bien, и такъ далѣе. Къ концу академическаго года, всѣ и каждый получали награды, соотвѣтственныя блистательнымъ успѣхамъ въ той или другой наукѣ. Даже мистеръ Шварцъ, шелковисто-курчавый джентльменъ, сводный братецъ высокородной мистриссъ Мак-Муллъ, и мистеръ Блаккъ, двадцати-трехъ-лѣтній недоросль съ тупою головою, и этотъ молодой верхоглядъ, вышеупоминутый мастеръ Тоддъ — даже они получили маленькія книжечки по восемнадцати пенсовъ за штуку съ греческой эмблемой «Аѳины», и пышной латинской надписью отъ профессора молодымъ его друзьямъ.

Семейство мастера Тодда связано было съ домомъ Осборна безчисленными благодѣяніями. Отецъ его былъ первоначально конторщикомъ Осборна, и возвысился впослѣдствіи до степени младшаго товарища богатой фирмы.

Мистеръ Осборнъ былъ крестнымъ отцомъ мистера Тодда, который, на этомъ основаніи, кончивъ курсъ наукъ, писалъ на своихъ визитныхъ карточкахъ: «мистеръ Осборнъ Тоддъ», и сдѣлался мало-по-малу однимъ изъ самыхъ модныхъ джситльменовъ. Миссъ Мери Тоддъ приходилась крестницей миссъ Осборнъ, которая каждый годъ, въ день именинъ, дарила ей значительную коллекцію назидательныхъ трактатовъ, брошюрку новѣйшихъ стихотвореній поучительнаго содержанія и другія, болѣе или менѣе драгоцѣнныя сокровища въ этомъ родѣ. Повременамъ миссъ Осборнъ вывозила въ своей каретѣ юныхъ членовъ фамиліи Тоддъ, и когда кто-нибудь изъ нихъ былъ боленъ, долговязый лакей, въ плисовыхъ панталонахъ, и красномъ жилетѣ, относилъ жене и другія цѣлительныя лакомства изъ Россель-Сквера на улицу Корамъ. Корамская улица трепетала передъ Россель-Скверомъ, и смотрѣла на него подобострастными глазами. Мистриссъ Тоддъ, прославившаяся необыкновеннымъ искусствомъ поджаривать баранину и выдѣлывать цвѣточки изъ рѣпы и моркови, довольно часто путешествовала на Россель-Скверъ и завѣдывала приготовленіями къ парадному обѣду, не думая сама добиваться чести присутствовать за джентльменскимъ банкетомъ. Старикъ Тоддъ получалъ приглашеніе на обѣдъ только въ томъ случаѣ, когда кто-нибудь изъ гостей не являлся въ урочный часъ. Мистриссъ Тоддъ и миссъ Мери прокрадывались обыкновенно вечеркомъ, безъ стука и безъ звона, на дамскую половину уже послѣ обѣда, когда миссъ Осборнъ и другія леди подъ ея конвоемъ удалялись въ гостиную въ ожиданіи джентльменовъ. И когда, наконецъ, являлись джентльмены, миссъ Мери садилась за фортепьяно и начинала пѣть романсы и сонаты. Бѣдная молодая леди! Какъ тяжко работала она надъ этими романсами и сонатами въ своей одинокой комнатѣ на Корамской улицѣ; прежде чѣмъ осмѣливалась представиться джентльменской публикѣ на Россель-Скверѣ.

Мастеръ Джорджъ рѣшительно владычествовалъ надъ всѣми, съ кѣмъ только сталкивала его судьба. Пріятели, родственники, друзья, всѣ слуги и служанки, казалось, готовы были преклонить колѣна передъ юнымъ джентльменомъ, и мы обязаны признаться, что мастеръ Джорджъ, какъ и многіе другіе смертные, весьма охотно подчинился этимъ распоряженіямъ судьбы. Роль полновластнаго господина пристала къ нему какъ-нельзя лучше.

Всѣ и каждый на Россель-Скверѣ боялись мистера Осборна, но мистеръ Осборнъ, въ свою очередь, боялся мастера Джорджа. Необыкновенная юркость мальчика, его смѣлыя манеры, болтовня о книгахъ и ученыхъ предметахъ, его чрезвычайное сходство съ покойнымъ отцемъ, не получившимъ родительскаго благословенія передъ смертью: все это озадачивало стараго джентльмена, и безусловно подчиняло его капризамъ маленькаго внука. Старикъ вздрагивалъ при взглядѣ на какую-нибудь наслѣдственную черту, безсознательно обнаруживаемую внукомъ, и повременамъ мерещилось ему, будто онъ опять видитъ въ мальчнкѣ старшаго Джорджа. Снисходительностью и благосклонностью къ своему внуку, мистеръ Осборнъ надѣялся загладить, нѣкоторымъ образомъ, свои проступки въ отношеніи къ его отцу. Всѣ удивлялись и недоумѣвали, отчего старикъ обнаруживаетъ такую нѣжность. Онъ былъ обыкновенно суровъ въ присутствіи своей дочери, и попрежнему ворчалъ на безотвѣтную миссъ Осборнъ, но угрюмое лицо его мигомъ прояснялось, и онъ улыбался, когда Джорджинька садился за столъ завтракать или обѣдать.

Миссъ Осборнъ, тётушка Джорджа, была теперь въ полномъ смыслѣ перезрѣлая старая дѣва, согбенная подъ тяжестію сорока лѣтъ скуки, тоски, несбывшихся мечтаній и надеждъ. Командавать ею было весьма удобно и легко. Какъ-скоро Джорджинька хотѣлъ у нея выманить какую-нибудь вещицу — баночку съ вареньемъ изъ буфета, или завялый цвѣтокъ изъ альбома (то былъ старинный, дорогой альбомъ, заведенный еще въ ту поэтическую эпоху, когда миссъ Осборнъ училась живописи у мистера Сми, незабвеннаго друга ея сердца) — вещица немедленно переходила въ его владѣніе, и удовлетворивъ такимъ-образомъ своему желанію, мастеръ Джорджъ уже не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на свою тетку.

Всѣ его сверстники и пріятели, посѣщавшіе школу, благоговѣли передъ юнымъ джентльменомъ, такъ-какъ старшій ихъ учитель вѣжливо раскланивался и почтительно разговаривалъ съ мастеромъ Джорджемъ. Леди, посѣщавшія домъ мистера Осборна, всѣ безъ исключенія ласкали хорошенькаго мальчика. Мистриссъ Тоддъ съ очевиднымъ удовольствіемъ оставляла съ нимъ свою младшую дочи Розу Джемиму, прелестную малютку восьми лѣтъ.

— Какая чудесная парочка! говорила мистриссъ Тоддъ своимъ задушевнымъ пріятельницамъ, которыя однакожь никогда не посѣщали Россель-Сквера, вслѣдствіе чего нѣжная мать могла вполнѣ положиться на ихъ скромность. — Какая чудесная парочка! Сердце не нарадуется, когда смотршь на няхъ. И кто знаетъ, что можетъ случиться?..

Дѣдушка съ матерней стороны, разбитый горемъ старикъ, прозябавшій на Аделаидиныхъ Виллахъ, безусловно, также подчинился самовластному джентльмену. И могъ ли онъ не уважать мальчика въ такомъ прекрасномъ платьѣ, разъѣзжавшаго на чудесной лошадкѣ въ сопровожденіи грума? Джорджинька, напротивъ того, безпрестанно слышалъ самыя злыя сатиры, обращенныя на Джона Седли его старымъ и закоснѣлымъ врагомъ. Мистеръ Осборнъ обыкновенно называлъ его старымъ нищимъ, старымъ угольщикомъ, старымъ банкрутомъ, и весьма нерѣдко названія этого рода сопровождались другими сильнѣйшими эпитетами, обличавшими необузданный гнѣвъ и глубоко затаенную злобу. Весьма немудрено, что, при такихъ обстоятельствахъ, Джорджинька совсѣмъ пересталъ уважать несчастнаго отца мистриссъ Эмми. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ водворенія его на Россель-Скверѣ, старушка мистриссъ Седли умерла. Мальчикъ питалъ къ ней очень слабую привязанность, и равнодушно выслушалъ печальную вѣсть о кончинѣ своей бабушки. Онъ сдѣлалъ визитъ своей матери въ прекрасномъ траурномъ костюмѣ, и былъ очень недоволенъ, что не могъ въ тотъ вечеръ ѣхать въ театръ, гдѣ давали одну изъ любимыхъ его пьесъ.

Болѣзнь старушки поглощала въ послѣднее время всю дѣятельность мистриссъ Эмми, и, быть-можетъ, служила для нея спасительнымъ развлеченіемъ послѣ разлуки съ сыномъ.

Изъ креселъ въ гостиной старушка перешла въ постель, съ которой уже не суждено было ей встать. Мистриссъ Осборнъ переселилась также въ спальню больной матери, и отлучалась отъ нея на короткое время для свиданія съ Джорджемъ. Старушка бранила ее даже за эти рѣдкія отлучки, и брюзгливость ея, казалось, возрастала съ увеличеніемъ предсмертнаго недуга. Кто бы могъ подумать, что мистриссъ Седли, нѣкогда добрая, нѣжная, улыбающаяся мать, превратится въ капризную и подозрительную старуху, какъ-скоро бѣдность, нищета и физическіе недуги истребятъ изъ ея души всѣ лучшія человѣческія свойства? Но болѣзнь и горкіе упреки матери не могли сокрушить чувствительнаго сердца мистриссъ Эмми. Совсѣмъ напротивъ: она тѣмъ легче переносила другое бѣдствіе, тяготѣвшее надъ ея душой, и безпрестанныя жалобы страдалицы отвлекали ее отъ другихъ безпокойныхъ и тревожныхъ мыслей! Предупредительная и нѣжная, Амелія всегда готова была отвѣчать на сварливый голосъ немощной старушки, всегда утѣшала ее словами небесной надежды, исходившими прямо отъ этого чистаго сердца, и наконецъ ей суждено было закрыть навсегда эти глаза, которые нѣкогда смотрѣли на нее съ материнской любовью.