Смерть короля Тсонгора - Лоран Годе

Потом, когда солнце наконец зашло, он сел в седло и уехал. Теперь он знал, что ему делать. Он нашел место, куда придет умирать. Такое место должно быть у каждого человека. У каждого есть земля, которая ждет его. Вторая родная земля, в которую он ляжет. Она должна быть и у Тсонгора. Есть же где-то место, которое подходит ему. Надо только поездить еще. И в конце концов он найдет его. Он ничего не добился, построив гробницы. Ему никогда не удастся создать полный и правдивый портрет своего отца. Он должен продолжать свои скитания. Такое место существует. Он сжимал свой амулет. Ведь он нашел землю, которая накроет его, Субу. Теперь нужно найти землю Тсонгора. И он найдет ее. Он чувствовал это. Обязательно найдет. И тогда его миссия будет завершена.

Глава шестая

Последнее пристанище

1

Проезжая в седле по королевству на своем муле, Суба поглядывал на свои руки. Ремешки кожаной уздечки свисали между его пальцами, и на них появилось множество маленьких морщинок. Прошло уже много времени, и оно оставило свой след на его руках. А еще Субу неотвязно преследовала мысль, что он очень одинок. И он сидел в своем седле, понурив голову, целыми днями поглощенный размышлениями о том, что жизнь его так и будет проходить в этом седле, и ему никогда не удастся завершить свою миссию, если он будет один. Королевство такое огромное. Он не знает, где искать. А он слышал разговоры об оракуле, который живет в серных землях. И решил найти его.

На следующий день он отправился в эти земли и вскоре оказался в самом центре страны с высокими скалами. Сера придавала этой земле желтый цвет. Из скалы вырывался пар. Можно было бы сказать, что эта вулканическая земля вот-вот изрыгнет высокую струю лавы. Он нашел оракула. На этой иссушенной местности. Оказалось – это женщина. Она сидела на земле. Лицо ее было скрыто безликой деревянной маской. Под тяжелыми истертыми ожерельями колыхались груди.

Суба сел напротив нее. Он хотел назвать себя и задать ей вопрос, ради которого пришел, но она движением руки сделала ему знак молчать. Потом протянула ему чашу с каким-то напитком, и он выпил его. А она переложила лежащие перед ней обожженные косточки и корешки и потерла их друг о друга. Предложила Субе намазать свое лицо и руки жиром. И наконец он почувствовал, что может задать ей свой вопрос.

– Меня зовут Суба. Я сын короля Тсонгора. В огромном королевстве моего отца я ищу место, где его похоронить. Место, где земля ждет его. Я ищу и не могу найти.

Старая женщина ответила не сразу. Сначала она тоже отхлебнула немного своего напитка, но вдруг выплюнула его на большой сноп, который растворился в воздухе. И только тогда Суба услышал ее голос. Голос резкий и повелительный, от звука которого вокруг Субы задрожала земля.

– Ты не найдешь того, что ищешь, – сказала она, – потому что сам станешь Тсонгором. И тогда будешь стыдиться себя. – Она в упор посмотрела на Субу и начала хохотать, повторяя: – Да, стыдиться. Ради этого я помогу тебе. И ты познаешь стыд, поверь мне.

Она продолжала хохотать. Суба в растерянности молчал. Он чувствовал, как в нем растет гнев. Старуха не ответила на его вопрос. Ее смех, ее желтые зубы – все это оскорбляло его. Она смеялась над ним. Но его отцом был король Тсонгор. И ему не стыдно знать об этом. Нет ничего постыдного в том, что имя Тсонгор передается от отца к сыну. Ее слова абсурдны и оскорбительны. Старуха, что смеется над ним, просто сумасшедшая. Он хотел встать и уйти, но прежде задать ей еще один вопрос. Пересилив себя, он снова обратился к ней. Он хотел знать, что происходит сейчас в городе. В Массабе. Конечно, до него доходили слухи о ней. Но это всегда были одни и те же слова: «Там все еще воюют». И эти слухи ни о чем больше не говорили. Никаких подробностей. И не было никого, кто бы знал, кто начал последнюю атаку, кто ее отбил. Идет война. И больше он ничего не знал. Он спросил оракула о своих близких, и снова старуха выплюнула в небо синюю жидкость, которая тут же растворилась в воздухе. А потом прорычала ему в лицо:

– Мертвые. Они все мертвые. Твой брат Либоко – первый. Как крыса. Остальные последуют за ним. Они умрут все. Каждый в свою очередь. Как крысы. Один за другим. – И снова захохотала ему в лицо.

Суба был ошеломлен. Он заткнул уши, чтобы ничего не слышать, но ему казалось, что даже камни под его ногами хохочут. Издевательский смех старухи преследовал его. Он представлял себе своего брата Либоко, лежащего в пыли. И в нем вспыхнул гнев. Он рывком вскочил, схватил толстую сучковатую палку и со всех сил обрушил ее на оракула. Прозвучал глухой удар. Он ударил старуху прямо по голове. Смех прекратился. Старуха рухнула всем телом. И застыла в неподвижности. Суба ничего больше не слышал. Ничего не видел. Он продолжал сжимать в руках палку. Его гнев еще не угас. Либоко. Его братья. Он ударил снова. Он бил еще и еще. Наконец, весь в поту, задыхающийся, он отбросил палку и пришел в себя. У его ног лежало бесформенное тело. Безжизненное тело. Его охватил ужас, и он убежал.

Он погонял своего мула, сам не зная, куда двигаться. Он никак не мог избавиться от видения: лицо старухи. Он убил. Ни за что. Только за смех. Из чувства гнева. Он убил. Смех старухи. Ее голос. Все это глухо звучало в нем. Затопляло, словно волной. Он убил. Оказывается, в нем это жило. Ярость, достаточная для того, чтобы убить. Кровавое убийство. Он был Тсонгором. И он тоже способен на все это.

Несколько дней он отдавался на волю своего мула, сам не в силах выбрать, куда направиться, блуждая по случайным тропам. Он ни с кем не разговаривал. Его охватила безмерная усталость. Ярость. Он испытал ее. Это была дикая ярость Тсонгоров. То самое, что вошло в кровь его братьев. Да. И он тоже со страстным наслаждением поддался гневу. Он убил оракула. Теперь он знал, что и он не лучше своих братьев. Он тоже мог бы убивать ради Массабы. И только приказ отца удержал его вдали от бойни и от лихорадки сражений.

Он блуждал по дорогам, он не ел, не останавливался, измученный усталостью и ужасом. Он блуждал по дорогам с поникшей головой, инстинктивно избегая всего, что напоминало о жизни. Он хотел быть один. Чтобы никто не видел его. Ему казалось, что его преступление читается на его руках. Иногда он плакал и бормотал: «Я – Тсонгор. Я – Тсонгор, сторонитесь меня».

2

Самилия покинула Массабу. Словно беглая пленница. Одна. В первые дни она думала, что Санго Керим и Коуаме тотчас же бросятся за ней в погоню, ей придется кричать, чтобы они ее отпустили, отбиваться, и она приготовилась к этому. Она была настроена решительно. Она не хотела больше ни в чем уступать. Но шло время, а ни Санго Керим, ни Коуаме не появлялись. Было ясно, никто не бросился ей вслед. Она была права. Она уже ничто. А ведь именно из-за нее они начали эту войну. Но после первой смерти, после первой мести за эту смерть она уже перестала быть ставкой в этой битве. Кровь вызывала кровь, и те, кто сражался, в конце концов забыли о ней. И теперь никто не преследовал ее, разве только ветер с холмов.

С тех пор ее жизнь превратилась в долгие скитания кочевницы. Она переходила из одной деревни в другую, живя только Милостыней, которую ей подавали. На дорогах королевства селяне переставали копать своими заступами землю, чтобы взглянуть на эту необычную всадницу. Они разглядывали странную женщину в траурном одеянии, с поникшей головой. Она проезжала через страны. Никогда ни с кем не разговаривала. Никогда не просила у жизни ничего, кроме силы продолжать свой путь. Она старела на дорогах. Все время двигалась прямо вперед. Наконец она достигла границ королевства Тсонгора. И, даже не догадываясь об этом, даже не бросив взгляда на страну, которую покидала, она пересекла эту последнюю границу и углубилась в неисследованные земли. Идя еще дальше, чем прошел в свои молодые годы король Тсонгор. Оставляя за собой земли своего королевства и свое прошлое. Она и правда стала никем. У нее не было ни имени, ни прошлого. Для тех, кто встречался ей на пути, она была всего лишь какой-то странной женщиной, с которой почти не осмеливались заговорить и на которую смотрели со странным чувством, будто в ней таилась такая сила, что лучше ее сторониться. Ее просили не останавливаться. И Самилия не останавливалась. Она упорно следовала по дорогам и тропам. Оставаясь для всех всего лишь силуэтом, который исчезал вдалеке.

3

Коуаме и Санго Керим превратились в две иссохшие, изможденные тени. С отъездом Самилии они оба немного помутились в уме. Ни о чем не думали. Ничего не желали. Им хотелось только убивать и орошать землю кровью. Долгие годы войны закончились для них вот таким образом. Они пережили столько убийств, столько надежд, и теперь им оставалось лишь вспоминать и оплакивать былые сражения. Казалось, даже собаки смеялись при виде их. Безумие, которое до тех пор охватывало их лишь иногда, теперь обоих поглотило полностью.