Смерть короля Тсонгора - Лоран Годе

– Это невозможно. Это надо прекратить.

Утром он приказал всем приготовиться к спуску в долину Массабы. Он послал гонца сказать Санго Кериму, что ждет его. И просит его прийти с Самилией. Он дал слово, что сегодня ему не грозит никакое коварство.

Обе армии уже были готовы к сражению, как и столько раз до этого. Но каждый из воинов, облачаясь в свои кожаные доспехи или седлая лошадь, чувствовал, что сегодня произойдет что-то совсем не похожее на все предыдущие дни беспрерывной бойни.

Обе армии медленно спустились в долину. Лошади на пути дробили своими копытами черепа и кости. Когда между противниками оставалось несколько десятков метров, они остановились. Там были все. Со стороны номадов Рассамилаг, Бандиагара, Ориос, Данга и Санго Керим. Напротив них молча стояли Сако, Коуаме, Гономор, Барнак и Аркалас. Рядом с Санго Керимом была Самилия. На черном как смоль коне. В траурном одеянии, под покрывалом, она сидела прямо и выглядела невозмутимой.

И тогда Коуаме вышел вперед. Сделав несколько шагов в сторону Санго Керима и Самилии, он громко, чтобы все могли слышать его, заговорил.

– Мне странно, Санго Керим, снова стоять лицом к лицу с тобой, – сказал он. – Не отрицаю этого. Я долгое время считал, что ты рожден от трупа и что мне достаточно толкнуть тебя, чтобы увидеть, как твои кости будут валяться в пыли. Но мы уже давно беспрерывно сражаемся, и ни одна моя атака не сразила тебя. И вот я снова перед тобой, могу дотянуться до тебя рукой, и мне хочется броситься на тебя, настолько, мне кажется, тебя сейчас легко убить. И я сделал бы это, если бы не знал, что боги снова нас разведут и я не смогу смочить свои губы твоей кровью. Я ненавижу тебя, Санго Керим, не сомневайся в этом. Но я знаю, победа меня не ждет.

– Ты верно сказал, Коуаме, – ответил Санго Керим. – И я даже подумать никогда не мог, что могу стоять так близко от тебя и не постараться перерезать тебе горло. Но и мне боги нашептывают, что сегодня я тоже не дождусь от них подарка.

– Я смотрю на твою армию, Санго Керим, – снова заговорил Коуаме, – и с радостью вижу, что она в таком же состоянии, как и моя. Это две изнуренные усталостью орды, которые опираются на свои копья, чтобы не упасть. Нам надо признаться, Санго Керим, что мы оба уже на последнем издыхании и что в этой долине продолжает торжествовать только одна смерть.

– Ты верно сказал, Коуаме, – повторил Санго Керим. – Мы идем на битву словно сомнамбулы.

– Вот об этом я и подумал, Санго Керим, – помолчав, сказал Коуаме. – Ни один из нас, сколько бы ни было битв, не согласится уступить Самилию. Слишком позорно было бы капитулировать. Значит, выход только один.

– Я слушаю тебя, – сказал Санго Керим.

– Пусть Самилия поступит так, как поступил ее отец. Пусть она сама уйдет из жизни. Чтобы вернулся мир.

По рядам обеих армий прокатился негодующий ропот. Это громко с возмущением повторяли слова Коуаме. Санго Керим побледнел, не в силах ответить. Наконец он переспросил:

– Что ты сказал?

– Она не будет ничьей, – повторил Коуаме, – ты тоже знаешь это. Мы все умрем, не добившись ее. Самилия – олицетворение несчастья. Пусть она сама перережет себе горло, на которое никто из нас никогда не поднял бы руку. Не думай, что я приговорил ее с легкостью. Никогда я так не мечтал, чтобы она стала моей женой, как сегодня. Но со смертью Самилии обе наши армии прекратят войну и избегнут смерти.

Коуаме говорил с горячностью. Лицо его пылало. Видно было, что сказанные им слова жгут его. Он буквально корчился, сидя на своей лошади.

– Как ты смеешь говорить такое?! – вскричал Санго Керим. – Я подумал вначале, что ты здравомыслящий человек, но теперь вижу, что годы войны лишили тебя разума.

Коуаме ликовал. Не только из-за того, что сказал ему только что Санго Керим. Он едва слышал его. Нет. А из-за той ярости, которую он вызвал в нем. То, что он сказал, он совсем не хотел говорить. Он видел Самилию, она была перед ним, невозмутимая, и он приговорил ее к смерти, в то время как желал сжать в своих объятиях. Но он сказал это. В какой-то лихорадке. И теперь ему надо было идти до конца. Даже если он сойдет с ума от горя.

– Не делай вид, что ты так уж оскорблен, Санго Керим, – снова заговорил Коуаме. – Ты защищаешь Самилию. Это делает тебе честь. Но то, что я открою тебе сейчас, заставит тебя изменить свое мнение. Она отдалась мне, эта женщина, которой ты так дорожишь. Хотя она и выбрала твой лагерь, она однажды ночью отдала свое тело мне. В твоем лагере. Я не лгу. Она здесь. Она может подтвердить. Ведь это правда, Самилия?

Наступило гробовое молчание. Даже стервятники перестали клевать останки мертвых и обернули головы в сторону толпившихся воинов. Самилия не выразила никакого волнения. Ее лицо по-прежнему было скрыто покрывалом.

– Это правда, – сказала она.

– Я взял тебя силой? – словно безумный, спросил Коуаме.

– Никто никогда не брал меня силой, и никто никогда не сможет сделать это, – ответила Самилия.

Санго Керим переменился в лице. Холодная ярость парализовала его. Он не мог ни двинуться, ни говорить. А Коуаме продолжал все с большей горячностью:

– Ты понимаешь, Санго Керим? Никогда она не будет принадлежать ни одному из нас. И мы будем продолжать убивать друг друга. Только так может быть. Пусть она убьет себя. Пусть сделает это, как сделал ее отец.

И тогда Санго Керим развернул свою лошадь в сторону Самилии и обратился к ней перед всеми своими застывшими от потрясения воинами.

– Все это время я сражался ради тебя, – сказал он. – Сражался, верный прежней клятве. Чтобы предложить тебе мое имя, мое ложе и город Массабу. Я выставил ради тебя армию номадов, и они все из дружбы ко мне согласились прийти сюда умирать. Сегодня я узнаю, что ты отдалась Коуаме. Что он насладился тобой. В таком случае я становлюсь на его сторону и вместе с ним требую твоей смерти. Посмотри на всех этих людей, посмотри на эти две армии, что стоят рядом. И скажи, что одним движением руки ты можешь сохранить им жизни. Несмотря на твой позор, я никогда не соглашусь отдать тебя Коуаме. Потому что тогда я буду вдвойне унижен. Но если ты убьешь себя, ты уже станешь ничьей. И ты услышишь, когда твой ум будет затуманиваться, когда твои волосы обагрятся кровью, ты услышишь радостные крики всех воинов, которым ты спасешь жизнь.

Коуаме слушал Санго Керима, и на лице его блуждала безумная улыбка. Он ходил взад и вперед вдоль рядов своих воинов и всех спрашивал: «Вы хотите, чтобы она умерла? Вы хотите, чтобы она умерла?» И со всех сторон все громче и громче слышались голоса: «Пусть она умрет!» Сначала это были десятки голосов, потом сотни, потом уже кричала вся армия. Казалось, эти люди вдруг прозрели. Они смотрели на эту хрупкую фигурку в черном, которая неподвижно сидела неподалеку от них на своей лошади, и понимали, что достаточно ей исчезнуть, и все кончится. И каждый из них во весь голос кричал: «Да!» Все громче и громче. Кричали все. С радостью. С яростью. Да, пусть Самилия умрет. И война кончится.

Движением руки Санго Керим восстановил тишину, и тогда все повернулись к молчащей женщине. Она медленно подняла свое покрывало, и все смогли увидеть лицо той, ради которой они столько времени шли на смерть. Она была красива. Она заговорила, и пески долины до сих пор еще помнят ее слова.

– Вы хотите моей смерти, – сказала она. – Сейчас, перед вашими воинами, которые собрались здесь, вы хотите закончить войну. Ладно. Перережьте мне горло и заключите мир. И если ни у одного из вас не хватит на это мужества, кто-нибудь из стоящих здесь воинов сделает то, чего не решаетесь сделать вы. Я одна. Перед множеством мужчин, которые окружают меня. Я не стану убегать и не стану сопротивляться, вам недолго придется возиться со мной. Давайте. Вот она – я. Пусть один из вас подойдет ко мне, и все закончится. Но нет. Вы не решаетесь. Вы молчите. Не этого хотите вы. Вы хотите, чтобы я убила себя сама. И вы осмеливаетесь говорить мне это в лицо. Никогда этого не будет. Вы слышите меня. Я ни о чем не просила вас. Вы предстали перед моим отцом сначала с подарками, потом с армиями. Развязали войну. Что я выиграла от этого? Ночи траура, морщины и немного грязи. Нет. Никогда я не сделаю того, чего вы хотите. Я не желаю покидать жизнь, хотя она не сулит мне ничего радостного. Я была богата, теперь мой город разрушен. Я была счастлива, теперь мой отец умер, мой брат похоронен. Я отдала себя Коуаме. Да. Накануне того дня, когда, если б не приход Мазебу, мы увидели бы, как пала Массаба. Я сделала это потому, что мужчина, который предстал передо мной в ту ночь, был уже мертв. Я ласкала его, как ласкают голову покойника. Чтобы он, уходя в вечную тьму, как можно дольше чувствовал запах жизни. Ты пришел сюда, Коуаме, и рассказал это всей армии. Но это не тебе я отдалась. Я отдалась твоей побежденной тени. Вы оба осмеливаетесь желать, чтобы я убила себя, так будьте вы оба прокляты. А вы, мои братья, вы молчите. У вас ни слова не нашлось, чтобы дать отпор этим двум трусам. Вы ничего не имеете против моей смерти, я вижу это по вашим глазам. Вы надеетесь на нее. Так будьте и вы прокляты вашим отцом, королем Тсонгором. Слушайте внимательно, что говорит вам Самилия. Никогда я не возьму в руки нож, чтобы убить себя. Если вы хотите увидеть меня мертвой, убивайте сами, обагрите моей кровью свои руки. Я скажу еще больше. С сегодняшнего дня я больше не принадлежу никому. Я плюю на тебя, Санго Керим, и на наши детские воспоминания. Я плюю на тебя, Коуаме, и на твою мать, которая дала тебе жизнь. Я плюю на вас, мои братья, которые уничтожают друг друга с ненавистью, ведь она гложет ваше нутро. Я предлагаю вам иной способ закончить войну. Я не буду больше принадлежать никому. Даже за волосы вы не затянете меня в ваши тенета. Больше ничто не побуждает вас к войне. Потому что с сегодняшнего дня если вы будете воевать, то это не из-за меня.