Час мёртвых глаз - Гарри Тюрк

- Боже мой..., - сказал он Биндигу, - как же только эта женщина пришла к тому, чтобы стать такой?

- Нам надо было бы еще раньше зайти к ней, - сказал Биндиг.

- Давай, - пригласил Цадо батрака. Он знал, что мужчина не понимал его, что в его мозге не было ничего, что передало бы ему дар понимать смысл вещей, которые происходили вокруг него. Но он сказал ему: - Давай, выпей еще стаканчик, прежде чем она вернется. Кто знает, как долго ты еще проживешь, старина... Он подал ему полный стакан, и слуга закатил глаза, когда взял его.

Женщина снова зашла на кухню. Она приносила стеклянную банку вишен и открыла ее.

Цадо смотрел на нее, ничего не думая и ничего не говоря. Тут он сразу вспомнил об обоих полевых жандармах. Он сказал Биндигу: - Что ты себе думал, когда затеял ссору с теми двумя цепными псами?

- Ничего. Это они повели себя так, как будто имеют право мне что-то приказывать.

- Такие люди могут прикончить тебя быстрее, чем ты думаешь.

- Возможно. Но они не должны вести себя так, раз уж приезжают на передовую...

- Они доложили об этом Альфу.

- Да. Они, наверное, арестуют меня в эти дни. Ну и что? Пусть спокойно арестовывают, они же ничего не могут против меня доказать.

- Они тебя не арестуют, - сказал Цадо. При этом он посмотрел на Биндига и поставил стакан со шнапсом на стол возле тарелкой. Женщина следила за их беседой, но по ней не было видно, интересовалась ли она их разговором. Она хлопотала у плиты, а батрак наслаждался содержимым его стакана.

- Даже так? – спросил Биндиг. – Но это мне тоже все равно.

- Это тебе не все равно, мой мальчик, - сказал Цадо, - у тебя сейчас очень большое мужество, но это не мужество, это только страх. Стоит тебе оказаться у них в лапах, это мужество исчезнет, ты это точно знаешь. Не строй из себя, будто тебя это не волнует. Но они не арестуют тебя, тебе снова повезло. Они оба мертвы.

Женщина еще поджаривала куски сала на сковороде. Они шипели на огне.

- Они мертвы? – спросил Биндиг. Он смотрел на Цадо с недоверием.

Он кивнул. - Да. Они мертвы. Они вон там, на углу леса, между двумя командными пунктами, наехали на мину.

Биндиг довольно долго молчал. Только потом он покачал головой и произнес: - Они заехали на минное поле? Одни? Я думаю, ты был при этом? Я думаю, ты привел их туда? С тобой при этом ничего не произошло? Или...

- Они наехали на мину, - сказал Цадо, - и я смотрел на это с некоторого удаления. Со мной ничего не могло произойти.

- Тогда ты их...

- Я сопроводил их до минного поля, - прервал его Цадо, - и они двинулись дальше. Что я должен был с этим сделать?

- Я понимаю, - произнес Биндиг с пересохшим горлом. Голос его был хриплым и сдавленным. Он протянул Цадо руку, но тот не посмотрел на нее.

- Если ты снова встретишь цепного пса, то соизволь подумать, с кем ты имеешь дело, - грубо сказал он Биндигу, - Потому что может статься так, что меня в тот момент не будет поблизости. И было бы чертовски жаль, если они тебя вздернут.

Биндиг молчал. Женщина принесла еду на стол. Она раздала ее и поставила маленькую миску с вишнями к каждой тарелке.

- Я варила их без сахара, - сказала она извиняющимся тоном. – Сахара совсем не было. Надо надеяться, они вам понравятся.

- А Альф? – спросил Биндиг. - Что говорит Альф?

- Он ничего не скажет, - спокойно объяснил Цадо, - он знает, что мы ему нужны, и он ничего не скажет. Он будет даже рад, что все закончилось именно так.

- Оба мертвы, - произнес Биндиг. – Вот так неожиданность.

- Да. Оба мертвы, чтобы один болван остался жив. Он вспомнил о женщине и повернулся за нею. Она закрывала дверку печи. Цадо сказал: - Простите, дорогая сударыня, мы тут совсем забыли о вас. У вас нет сахара, вы говорили?

- Нет, - ответила женщина, - надо надеяться, вишни понравятся вам и без сахара.

- У нас есть повар, - сказал Цадо, - у него лежат несколько мешков сахара. Мы притащим вам кое-что оттуда, если вы не возражаете...

Женщина отказалась. Она села к столу, и попросила батрака тоже сесть.

Женщина посмотрела на мужчин и сказала: - Я надеюсь, это вам понравится. Забудьте при этом обоих мертвецов и все остальное тоже.

Цадо взял свой столовый прибор и кивнул ей. Она рассматривала Биндига странным, задумчивым взглядом, который говорил Цадо, что эта женщина была не так неприступна и недружелюбна, какой она казалась внешне. Он принялся за еду, и при этом он слышал, как Биндиг тихо говорил женщине: - Мне сегодня вечером очень повезло. Я познакомился с вами, и, кроме того, я теперь еще знаю, что меня в ближайшие дни не арестует полевая жандармерия. Мне действительно очень повезло...

- И с надежным другом тоже, - ответила женщина. Цадо сделал вид, будто не слышал этого. Через некоторое время он начал хвалить еду.

По ночам снова стало сильно холодно. Небо оставалось чистым и полным беспокойно мерцающих звезд, которые гасли поздно, так как ночи были длинными. Воздух был ясен и холоден. По этому ясному холодному воздуху сюда доносился шум с фронта. Фронт становился с каждым днем более подвижным. Казалось, что он не собирается погружаться в зимнюю спячку. Он как бы просыпался к шумной, чреватой опасностями жизни. Утром, когда над пашнями еще стоял пар и дневной свет был бледным, так как солнца не было, до Хазельгартена с фронта доползал грохот легких пушек. В это время Красная армия вела огонь по целям. Не сильные удары, не крупные калибры, только что-то вроде беспокоящего огня, который часто длился часами. Иногда он прекращался на довольно долгое время. Но потом, через несколько минут, иногда через полчаса, со свистом и грохотом снарядов прилетал следующий залп. Пехотинцы в ячейках в это время не поднимали головы. Они сгибались и курили, дремали начинающимся утром. С немецкой стороны отвечали только редко несколькими отдельными выстрелами. Легкая артиллерия едва ли имелась у них в наличии.

Иногда подключались несколько штурмовых орудий, стоявших где-то хорошо скрытыми. Но в остальном на немецкой стороне все оставалось спокойно.

Незадолго до того как советская артиллерия прекращала огонь, начинали лаять 20-мм пушки. Днем, и в утренних сумерках их светящихся следов не было видно. Не видны были запутанные линии и кривые скрещивающихся огненных шаров, и, собственно, можно было слышать только шум выстрелов, так как маленькие снаряды почти беззвучно исчезали в мягкой земле, если они не свистели где-то далеко в воздухе.

Когда 20-милимметровки прекращали свой шум, то почти автоматически начинали стрелять советские стрелки из их ячеек. В большинстве случаев из пистолетов-пулеметов и больше ради шума, чем ради попадания. Для этого расстояние было слишком велико и дальность стрельбы маленьких пуль слишком мала. Немцы отвечали отдельным ружейно-пулеметным огнем, ружейными гранатами, несколько ящиков которых какими-то загадочными путями добрались до передовой. Иногда они стреляли в сторону противника и из панцерфаустов, довольно бесцельно, и радовались, если граната, по крайней мере, взрывалась. Позже стали отчетливо замечать время, когда на позиции привозили кофе. Это происходило примерно в одно и то же время с обеих сторон фронта. Становилось тише. Время от времени отдельный выстрел, больше ничего. И до полудня почти ничего не происходило, кроме случайного артиллерийского огня время от времени. Только во второй половине дня огонь становился снова ощутимым. Тут и там советская артиллерия обстреливала целые участки территории, выпускала пару десятков снарядов по самому узкому пространству и наблюдала за воздействием или движением, спровоцированным огневым налетом. Стороны прощупывали друг друга. Медлительные бипланы с красной звездой и хриплым мотором качались над фронтом, и наблюдатели стреляли по земле из медленно тарахтящих пулеметов, установленных на турелях. Также случалось, что они бросали бомбы. Они просто брали бомбы руками и бросали их через борт. Они попадали в какую-то цель очень редко, но эти самолеты, которые давно созрели для превращения в металлолом, были неприятны. Услышать их можно было только тогда, когда они были уже очень близко. Их шум моторов обманывал посты подслушивания, так как самолеты эти летали очень медленно. Это делало их опасными ночными бомбардировщиками. Современные машины, которые во время наступления русских кружились над отходящими немецкими колоннами, казалось, стояли далеко от фронта на безопасных аэродромах. Они применялись очень редко. Было похоже, что их берегли для будущего наступления.

Если на фронте было довольно долго тихо, пехотинцы могли слышать шум моторов за советскими линиями. Машины постоянно прибывали и уезжали. Но они почти никогда не появлялись в пределах видимости. Всегда было только слышно их двигатели, и никто не знал, были ли это всегда одни и те же машины, или же речь шла о бесконечных колоннах, подвозивших вооружение, технику, боеприпасы, войска и питание к траншеям.