Приснись - Юлия Александровна Лавряшина

вот: «Взгляните на это моими глазами: у меня есть брат-близнец. И когда мне было два года, один из нас — другой — был похищен. Его увезли далеко-далеко, и с тех пор мы не виделись. Я считаю, что мой главный герой — это тот самый близнец. Часть меня, но не я, мы не виделись много лет. Это альтернативный вариант меня самого. По ДНК мы одинаковы, но наше окружение различно, так что и наш образ мыслей тоже будет различаться. Каждый раз, когда я пишу книгу, я словно оказываюсь в чужой шкуре. Потому что иногда быть собой я устаю. Если у вас нет фантазии, то зачем писать книгу?»

— Брат-близнец?

Я представляю Макса — полную свою противоположность. Делаю шаг к нему, воображаемому, и вижу изумление на красивом лице: «Что нужно этой толстухе? Сестра-близнец?! Это кошмар или шутка?»

— А если это не фантазия, а сон, — бормочу я, не глядя на Гошу.

С чего я вообще решила довериться едва знакомому человеку?

На его открытом лице не заметно и тени усмешки, кажется, он воспринимает всерьез все, что я говорю. И на все у него готова цитата из кого-то великих…

— Артур Шопенгауэр говорил, что жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги. Что-то вроде этого. Значит… Не понял? Тебе смешно?

Мне и вправду смешны люди, прикрывающиеся чужими мыслями. Моя бабушка вела тетрадь, в которую выписывала афоризмы великих. Где она добывала их в пору до интернета? Может, были такие рубрики в газетах? После ее похорон тетрадка досталась мне… Столько пафоса на меня никогда не обрушивалось — выспренные фразы, в которых зачастую красивостей больше, чем смысла. Почему бабушке это нравилось? Неужели ее собственные мысли были настолько плоскими? Впрочем, мне ли удивляться, я и сама не мудрец!

— Извини, — мне кое-как удается подавить смех. — Я просто вспомнила кое-что…

— Из своего сна? Ты так хорошо его помнишь?

Тут уж мне становится не до смеха:

— Это целая серия снов. Или один, но с продолжением. У тебя такое бывало?

Гоша качает круглой головой:

— Нет. Кажется…

— Поверь, ты запомнил бы!

— Возможно. И что тебе снится?

Отвечаю уклончиво:

— Чужая жизнь.

Не огорошивать же его сразу тем, что вижу во снах чертовски красивого парня!

— Совершенно незнакомые люди, живущие в Москве. Я там бывала-то всего раз…

В Гошином взгляде проступает интерес:

— Странно… Обычно людям снится то, о чем они думали или… Ну, в общем, это как-то связано с их жизнью.

Это прописные истины, но — к чести Гоши! — он и сам тут же понимает это и скороговоркой извиняется за то, что произносит банальности. Мне хочется погладить его по голове, так виновато он смотрит на меня, и в ясных глазах — детская робость. В этот момент он неожиданно напоминает Макса! Только выражением взгляда, но все же… Наверное, во мне говорит нереализованный материнский инстинкт, но мужчина с глазами несчастного ребенка может очаровать меня мгновенно.

Уже дома, перебирая в памяти фрагменты этого вечера, я понимаю, как обидела Гошу, отвергнув его попытку поговорить о приятном для него — о детстве. Почему я не стала слушать его? На меня это непохоже… И становится до того не по себе, что тянет позвонить Гоше и попросить прощения.

Телефон остается на тумбочке. Мне неловко от того, что я так заморочила Гоше голову своими снами, до которых ему нет никакого дела. Странные люди отталкивают… Я не считаю себя странной, но Гоше наверняка показалась таковой. Уже понятно: больше он не решится ко мне приблизиться, разве что по делу. Ну что ж. Излишняя откровенность сгубила не меня первую, недаром одна наша старая соседка наставляла свою внучку:

— Запомни, Ирка, муж не должен видеть выше коленочки. Не будет тайны, не будет и мужа…

Ирка, с которой мы учились в одной школе, я — на год младше, со смехом пересказывала мне «бабкины бредни», и мы хохотали от души. А теперь мне кажется, что ее бабушка не такую уж чушь несла… От Ирки уже второй муж недавно сбежал, о чем она гневно вопила на весь двор.

Правда, я за это время так и не вышла замуж. Да и не придется уже…

* * *

Сегодня я не собираюсь к моим старичкам. Когда утихнет дождь, заеду в магазин, чтобы купить самый большой пакет кошачьего корма, какой смогу унести, и подарю его приюту неподалеку от нашего дома. Мне не слишком часто удается подкармливать «хвостиков», как называют их волонтеры, потому что у нас разом сломались стиральная машинка и холодильник. Пришлось брать в кредит новые, что существенно сократило наш с папой бюджет…

Но кошкам нет дела до этого, они хотят есть каждый день. И не один раз.

— Ты еще здесь? — Нина заглядывает в мой кабинет и по-свойски усаживается в кресло.

Честно говоря, для меня оно узковато, я с трудом втискиваюсь между подлокотниками, поэтому всегда выбираю стул. Или диван — вот подходящее кресло для такой, как я.

Откинув голову, Нина закрывает глаза:

— Ничего себе дождина, да? Я из-за него на родительское собрание опоздаю. А надо быть — все-таки первое!

Она меня удивляет:

— Твоя машина ведь у школы!

— За школой, — уточняет Нина. — До парковки еще добежать надо. И потом плыть по брюхо в воде — такое себе удовольствие…

— Может, начало отложат? Все же в такой ситуации оказались.

— Вот и проверим училку на вменяемость.

— Мы сами — училки.

— Не, не сравнивай. В общеобразовательных совсем другого поля ягоды.

Я сдаюсь: ей лучше знать, у Нины пошла в школу уже вторая дочь. Обе такие же длинноногие и глазастые — мальчишки обречены!

Она вдруг выпрямляется в кресле:

— Слушай, я тут подумала… А не свести ли нам мою маму с твоим отцом? Оба одинокие, симпатичные.

— В каком смысле — свести? Они же не собаки…

— Ой, не цепляйся к словам! Ну, познакомить. Но с намеком!

— Папа не согласится.

— Значит, ему намекать не будем.

Я упрямо качаю головой:

— Не стоит.

— Да неужели?! Твоему отцу сколько лет? Пятьдесят пять? Молодой же мужик по нынешним меркам. Разве что моя мама ему староватой покажется… Но это выяснится при знакомстве. Так-то она у меня в полном ажуре — укольчики красоты, все что полагается.

— Я… Я не хочу лезть в его личную жизнь. Может, у него уже есть кто-то?

— Ну конечно!

— Раз он не говорит об этом, значит, не считает нужным афишировать.

— Да нет у него никого!

Нина заявляет это так уверенно, что мне становится обидно за папу: неужели он видится