По следам минувшего - Ирина Яковлева

Как же ставят раскоп? Именно «раскопом» называют палеонтологи то место, откуда берут они остатки растений и животных. Место это обычно предварительно бывает тщательно расчищено, как говорят — «вскрыт пласт». Сейчас, если позволяет местность и средства, «пласт вскрывают» бульдозером. Он счищает верхние, ненужные слои, и, таким образом, большая площадь оказывается доступной для исследования палеонтологов. Дальше копают кирками и лопатами. А потом идут осторожно, с молотком, молоточками и ножами. Очень важно не повредить находку! Ведь кости, пролежав в земле так долго, могут стать твердыми, как камень, а могут рассыпаться от одного неосторожного прикосновения. Но вот кость нащупана. Ее осторожно разметают щетками-метелочками, если порода вокруг мягкая. А если твердая, то продолжают работать молотками. Очень осторожно. Не всегда удается вынуть кость или часть скелета благополучно. Скажем, порода вокруг рыхлая. Надеяться на то, что кости не растрескаются тут же и не превратятся в труху, не приходится. Тогда палеонтологам ничего не остается, как брать ее «в пироге» или в монолите.

Изготовление «пирогов» — это целое искусство! Сначала кости со всех сторон осторожно окапывают. Потом заливают их гипсом и ждут, пока он затвердеет. Потом получившийся «пирог» подкапывают снизу и осторожно переворачивают. Заливают гипсом обнажившуюся нижнюю сторону. Опять ждут, пока гипс затвердеет. Теперь «пирог» можно класть в ящик, предварительно как следует завернув его в вату и в бумагу, и отправлять к месту назначения. Ясно, что «пироги можно печь» сравнительно небольшие и не очень тяжелые.

Если же речь идет о большом скелете, который из породы заведомо целым, не разрушившимся, не извлечь, то приходится делать монолит. Скелет берется с большим количеством породы, чтобы не повредить кости. Его окапывают со всех сторон на почтительном расстоянии от костей. Из досок, по размерам наметившегося монолита, делают крышку и боковины. Облекают во все это монолит, предварительно залив его ещё сверху гипсом, а потом начинают медленно подкапываться снизу, одновременно загоняя под него доски. Когда подкоп окончен, монолит осторожно переворачивают, и он оказывается в деревянном ящике. С обнажившейся стороны его снова заливают гипсом и заколачивают крышкой. Теперь только не забыть надписать ящик, указать, что в нем и из какого слоя добыт монолит. Бумажную этикетку с более подробными сведениями обязательно кладут внутрь ящика. Но бывало так, что гипсовой заливки оказывалось недостаточно, чтобы уберечь кости от растрескивания, и наученные горьким опытом, палеонтологи теперь берут с собой в поле специальные пропитки и клей, чтобы предварительно обработать ими выступающие из породы части скелетов и отпечатки. Но вот представьте себе, что монолиты наши готовы. Весят они сотни килограммов. Чтобы погрузить такой ящик на машину без помощи подъемного крана, приходится проявить немало изобретательности.

Потом в препараторской института, куда придут наши монолиты и «пироги», их вскроют и начинается кропотливая, тонкая и очень долгая работа, которая всегда предшествует детальному изучению ископаемого материала. Кости с великой осторожностью очищают от породы. Причем иногда используют для этого специальные вибрационные аппараты. Чем ближе к кости, тем внимательнее работает препаратор. При расчистке приходится подбирать отдельные кусочки костей друг к другу. Склеивать и пропитывать, пропитывать без конца.

Но вот кости очищены и пропитаны. Теперь их нужно подобрать одну к другой. Специалисты считают это дело ответственнейшим. Здесь нужно хорошо знать сам принцип построения скелета тех или иных животных.

Наконец скелет перед нами. Хорошо, если целый! Чаще недосчитываются ребер, фаланг пальцев, позвонков, частей черепа и т. д. Но тем не менее, все, что можно, мы сделали. Теперь дело за немногим! Описать животное. Узнать о его образе жизни, о том, чем оно питалось и как долго жило. Одним словом, все выяснить по скелету.

Теперь вы представляете себе, сколько задач пришлось решать Амалицкому, который нашел не то что кость или череп, а целое стадо ископаемых животных. Около десятка полных и почти полных скелетов, тридцать отдельных черепов и тысячи костей и обломков скелетов. И копать ему приходилось не рыхлую, а очень твердую, просто каменную породу.

Вот что пишет сам Амалицкий: «Летом 1899 г. были произведены палеонтологические раскопки на правом древнем склоне Северной Двины в 12 км выше железнодорожной станции Котлас у д. Ефимовской, в местности, называемой Соколки. Здесь на крутом склоне обнажены полосатые рухляки, в толщу которых включено несколько мощных чечевиц песка и песчаника. В этих чечевицах можно наблюдать нависшие глыбы шарообразной формы очень твердого песчаника (конкреции); внутри их и заключаются окаменелые кости и листья… Для добычи этих конкреций была вырыта в самой чечевице галерея в 7 м длиной, 4 м шириной и столько же высотой. В центре чечевицы скелеты-конкреции лежали наиболее скученно. Сначала мы нашли здесь три рядом лежащих скелета, принадлежащих, вероятно, хищникам, а под ними лежали еще три более или менее полных скелета — парейазавры».

Для того чтобы добыть из этих конкреций скелеты, Амалицкому пришлось специально пригласить каменотесов. Обычные зубила тупились и отскакивали от породы.

Это было вовсе не просто — организовать такую работу в суеверной и дикой тогда губернии. По округе распространились слухи, что профессор раскопал старое падалище, а в то же лето в окрестных деревнях начался падеж скота от сибирской язвы. Крестьяне решили, что зараза от трупов, которые раскопал профессор, перешла на скот. Однако падежа в деревне, около которой велись раскопки, не было. Местные крестьяне говорили Амалицкому: «Будем бога благодарить за то, что ты, нас жалеючи, не напускаешь на нас этой заразы». Рабочие отказывались работать на раскопках. Положение становилось угрожающим. Могли погибнуть находки, стоившие такого труда. И тогда Амалицкий пошел на крайнюю меру. Он пригласил местного священника отслужить службу и освятить кости. Это подействовало. Работа на раскопе возобновилась.

Саблезубые иностранцевии — первые гигантские хищники в истории древних континентов Земли. Длина их тела достигала трех метров. В болотистых долинах рек пермской эпохи, 240 миллионов лет назад, они охотились на растительноядных пресмыкающихся за десятки миллионов лет до появления крупных динозавров. Необычен облик этих зверозубых рептилий — строением конечностей, зубов, слюнными железами, жесткими усами они напоминают хищных млекопитающих. Многие специалисты считают, что зверозубые были теплокровными. Высшие зверообразные стояли на уровне современных утконоса и ехидны, а низшие, найденные недавно в карбоновых отложениях, действительно оказались почти амфибиями. Из уже знакомых нам четвероногих перми настоящими рептилиями были только парейазавры. На одного из них и охотится зубастая иностранцевия, изображенная здесь.

Находки Амалицкого, ставшие главным делом его жизни, образовали так называемую «Северодвинскую галерею», которая и по сей день является лучшим украшением и гордостью Палеонтологического музея Академии наук СССР. С нее, собственно, и начался музей, как таковой, и по существу вся палеонтология позвоночных в России. А изучение находок Амалицкого длится по сей день и приносит все новые и новые открытия.

БОЛЬШИЕ ЗАБОТЫ МАЛЕНЬКОЙ ДВИНИИ

Кончилась короткая прохладная ночь пермского лета. Как всегда, первым проснулся ветер, вдруг всколыхнувший сонные лапы вальхий и седые от росы веера папоротников. Затем проснулась вода, поймавшая еще неяркие перламутровые отблески облаков. Небо и вода стали розоветь, алеть, отливать багрянцем, мерцать золотом и кармином. И вдруг солнце хлынуло дымными пологими струями сквозь бесконечную колоннаду леса.

Утих ветер, и утих лес. Он еще не обрел собственного голоса — голоса птиц, а животные, что проснулись в зарослях папоротников, встретили утро молчанием. Молчала и двиния — маленькое усатое существо, затаившееся между корнями вальхий. Оцепенение ночи спадало с нее волнами, в такт участившимся толчкам сердца, и с каждым ударом возвращались ощущения дня, главным из которых было ощущение голода. Особенно острым оно было сейчас, когда вместе с ее сердцем стучало сердце детеныша, бережно зажатого набрякшими складками брюха.

Только одно, желтоватое и шершавое, как пергамент, яйцо откладывала двиния в период дождей и не доверяла его ни влажной хвое, ни теплому прибрежному песку. Детеныш проклюнулся вчера. Слепой и беззубый, он не только не мог начать свою собственную охоту, но и просто прожить самостоятельно несколько часов в жаркой сухости дня. Материнская сумка как бы возвращала его в сытую и влажную темноту яйца. Она давала спасительную отсрочку перед окончательной встречей с миром опасностей и борьбы. Зато двойная тяжесть этой борьбы за жизнь ложилась теперь на маленькую двинию.