Лето, бабушка и я - Тинатин Мжаванадзе

— Помаши над углями, а то жар уйдет, — скомандовала она, продолжая колдовать на рыбой.

Уложила в кеци[24] листья, потом рыбу, сверху насыпала горошины черного перца и пару лавровых листьев, закрыла куском жести и поставила на угли.

— Ты сверху насыпь углей, а я быстро мчади испеку, — велела бабушка.

Ее коричневые руки в пигментных пятнах молниеносно зачерпнули просеянной кукурузной муки и принялись месить шар влажного теста.

— Тут самое главное — угадать, сколько воды, — не упускала она шанса научить меня премудростям, — мало нальешь — получится сухо, много — не пропечется и развалится.

— А как угадать? — почесывая комариные укусы, озаботилась я.

— А это уже от твоего мастерства зависит: чаще будешь руками работать, сама всему научишься, — ввернула бабушка.

Тем временем от нашего кеци со свистом повалил ароматный парок.

Бабушка попробовала пальцем раскаленную чугунную сковороду (та зашипела), бережно выкатила из миски шар теста и уложила на дно, потом быстро-быстро растоптала пальцами тесто в ровный блин.

— А посередине сделаем дырочку, чтобы пар выходил, — ткнула пальцем бабушка в центр мчади и накрыла его крышкой.

— Прямо как в детстве, — довольно сказал папа после завтрака, надевая шляпу. — Давно я так вкусно не ел — рыба и мчади!

— В следующий раз я всю ночь спать не буду!!! — прокричала я вслед папе.

Бабушка только хмыкнула.

Как папа строил дом

Наш старый дом, который состоял из одной перегороженной занавесками на четыре отсека комнаты, явно стал мал для разросшейся семьи.

Для начала немного о папе.

На моей памяти он всегда был толстым.

Ходил всегда в сером костюме и шляпе, которую у нас называют «цилиндром».

— Хорошо Людмиле Гурченко, — вздыхал папа, — у нее штаны небось не падают.

Вообще-то в молодости он был штангистом и крал сердца прекрасных одесситок — в студенческие годы, а потом женился, стал вечным тамадой и приобрел медвежьи ухватки.

Я однажды увидела его издалека, он ждал нас на углу, и сказала маме — смотри, папа как будто арбуз проглотил!

Мама меня дернула и предупредила, чтобы я не смела такую ересь еще раз сказать, папа может обидеться. Видимо, тактичность не входила в список моих сильных сторон, но поскольку я — папина копия, то и что за претензии, я не понимаю?!

Папу все зовут Мурадович. Это в Грузии форма грубовато-ласкового обращения к старшим, которые вроде как свои в доску — не пилят мозг молодежи наставлениями.

А уж папа-то! Он ни разу не начальник по натуре, совсем.

Итак, пришла необходимость, как ни противились наши с папой души, расширять старый дом.

— Есть два варианта, — рассуждал папа, — либо новый дом строим где-то рядом, а пока живем в старом, либо — новый дом строим вокруг старого!

— И все равно живем в старом, — заключила мама утомленно: она жила в деревне только по выходным, поэтому все решения относительно дома принимал папа.

— Я тоже люблю старый дом, — насупилась я.

Итак, папа принялся строить дом.

Выглядело это так: все члены семьи наперебой предлагали свои варианты, папа слушал, делая вид, что дремлет, потом говорил, что это все баловство и городские штучки.

— Па, винтовую лестницу перед домом, а?

— Я и по прямой еле хожу, вы хотите, чтобы я шею себе свернул?

— Ну тогда широкий балкон вкруговую!

— Зачем вам балкон со стороны коровника — навоз нюхать? Будет кафедра со двора, и хватит.

— Па! Ну давай сделаем плоскую крышу!

— Дом без крыши — как безрогая корова, — заключал папа.

— Ну оттуда же на море можно будет смотреть!

— Хочешь смотреть на море — иди на море. — Спорить с папой было бесполезно.

Он выбрал второй вариант, как сберегающий средства и полезную площадь: старый дом остается в неизменном виде, а новый отрастает от него в виде пристроек. Никаких профессиональных услуг он не признавал:

— Веками наши предки строили дома сами, и никто им проектов не чертил, — надменно отметал он наши робкие предложения сначала хотя бы вообразить реальные границы будущего строения в метрах. — И вообще — тут не принято выделяться. Как люди строят, так и я!

Папа приглашал домой двух соседских пьяниц — Ахмеда и Рифата, ставил на стол чачу, они сначала стеснялись бабушки, которую безмерно уважали, и вели чинный разговор, но, видя кроткое выражение ее лица и постепенно наливаясь алкоголем, смелели и переходили на привычный ор.

— Они все тут малость туги на ухо, — морщилась бабушка на кухне, нарезая помидоры для салата.

Папа вместе со своими строителями чертил план очередной комнаты, которую просто пририсовывали к имеющемуся дому.

— Это будет гостиная, — покачиваясь, указывал он перстом на листочек в клетку, выдранный из моей школьной тетради.

Утром Ахмед и Рифат приходили, рыли фундамент, заливали бетон, замешивали раствор и резали брикеты. Через неделю гостиная была готова.

— Мурадыч! — орал следущим вечером Ахмед. — А гараж тебе не нужен?

— Как не нужен, — спохватывался папа, — гараж для меня — первое дело!

На стол выкладывался дежурный чертеж, три головы сталкивались в архитектурных муках, гараж пририсовывался к гостиной.

— Нет, — осеняло вдруг папу. — Между гаражом и жилой комнатой должен быть холл!

Ахмед и Рифат влюбленными глазами смотрели на папу — еще бы, он знал слово «холл»! Наливая очередную стопочку чачи, они одобряли любые поправки к проекту.

Бабушка несла на стол каурму[25] и ничем не выражала своего отношения к происходящему.

— А лестница наверх? — задумывался папа, почесывая лысину. — Надо было гостиную чуть побольше делать… Ничего, лестницу сделаем поуже!

Вечер неизменно завершался арией «Смейся, паяц!», которую папа предварял беседой об Одесском оперном театре и своей мечте о певческой карьере. Ахмед и Рифат подавленно молчали, во-первых, они не разбирались в опере, во-вторых, понимали, что скоро идти домой, в темноте и по злым собакам.

Мама, приехав на выходные, увидела бетонный лабиринт и предъявила ультиматум: либо папа приведет нормальных рабочих и будет строить хотя бы второй этаж по проекту, либо она отказывается жить в этом модернистском кошмаре.

— Мало того, что выходит не дом, а избушка на курьих ножках, — вещала мама, — так еще и ты с этими ханыгами сопьешься! Образованный человек, что у тебя с ними общего?!

Я ничего не понимала ни в архитектурных тонкостях, ни в социальной дистанции и просто радовалась, что у нас будет большой дом, а у меня лично — собственная комната.

Но все-таки мне пришлось принять в строительстве самое живое участие.

— Русико только что родила, бабушка ей помогает, у мамы — экзамены, потом полевая практика, — перечислил папа все причины, по которым выходил единственный расклад: кормить рабочих, занятых на стройке дома, придется мне.

— Па!!! У меня каникулы! — ошарашенно напомнила я.

— Тебе уже одиннадцать, — парировал папа. — В мое время такие девочки уже всё хозяйство вели!

— О-о-о-о-о, — разочарованно протянула я, впрочем — не слишком яростно, потому что папа меня уважал и даже намерен был доверить такое важное взрослое дело.

— Не переживай, — утешил папа, — на море будем ходить, или… или лучше на речку, и мороженое покупать, а с детьми ты и так играешь.

— Па, ну я же не умею, — неуверенно попыталась я выложить последний козырь.

— Ты у меня самая толковая, — прикрыв веки, побил все козыри папа. — Я бы сам готовил, но днем-то мне работать надо, а без обеда рабочие такого понастроят, что не дай бог.

Кажется, мне никто ничего не предлагает, а просто ставят перед фактом.

— Этот ребенок будет ваших рабочих кормить? — не скрыли неодобрения соседки. — Попросил бы нас — что мы, не люди, что ли?!

— Эта девочка получше вашего все умеет, — надменно отрезал папа.

Я смутилась и стала размером со спичечный коробок.

На обед я пожарила курицу с картошкой и нарубила огромную миску салата из помидоров и огурцов.

Рабочие ждали обеда, повесив носы: глядя на лохматую козявку в шортах, они ждали максимум горелой глазуньи.

— Ва, — восхитились они при виде старательно сервированного стола.

Старший мастер Ниаз недовольно пожевал крылышко и громко пожаловался на гастрит.

Я съежилась и пошла на свое тунговое дерево ждать папу.

— Хозяин, — высказал вечером претензии Ниаз, — я не нанимался в бирюльки играть, у меня тяжелая работа, и питание должно быть горячее — я без первого не могу!

Папа смерил его взглядом и пообещал:

— Будет тебе первое.

Утром папа дал мне подробные указания по поводу борща: я запоминала с ходу, в конце концов столько раз наблюдала живой процесс!