Дневники Фаулз - Джон Фаулз

Приятно, что Терри не ответил — и я знал, что не ответит, — заезженной банальностью (у него как раз намечалась полоса спада в череде немыслимых постельных побед), а всего-навсего кивнул. ясное дело, ты псих, но мне понятно, что ты имеешь в виду. Ведь сквозь все его неистовое сквернословие просвечивает свойственная ему обостренная чувствительность — не просто безошибочный выбор непечатных слов и ругательств, но инстинктивная безошибочность эмоционального отклика. Вот почему в свое время он станет поистине великим киноактером.

Ему присуща жестокость гения — гения его профессии, игры. Ирония состоит в том, что он столь же несомненно представитель Меньшинства (то есть того разряда людей, к которому относится Миранда), сколь несомненна принадлежность Сам к Большинству (то есть тем, в числе которых Фредди). Само собой, он сразу же это почувствовал, не облекая в слова.

Сегодня (во вторник) над нами весь день витают имена актрис. Список возглавляет Натали Вуд, за ней следует Мимье, за которую голосуем мы с Джоном. Инге Стивенс, Хоуп Лэндж, Сьюзен Плешетт, досужие разговоры о том, как бы заставить Сару разорвать контракт со студией «МГМ», а также многие другие, о которых я никогда не слышал. Теперь все зависит от Вуд. Книга, говорят, «ей полюбилась», но никто не даст гарантии, что ей понравится сценарий. Если она так умна, как о ней отзываются, то вряд ли. Ее имя произносится с придыханием: система звезд отнюдь не отдала концы.

Сам, по имеющимся данным, вылетела в Палм-Спрингс зализывать раны. Однако в восемь вечера она вдруг звонит мне в номер и просит зайти к ней. Якобы в гостях у нее приятель из Лондона, актер Том Стерн. На самом деле ей хотелось через меня провентилировать ситуацию. Я поцеловал ей руку, похвалил ее за отвагу (отнюдь не греша против истины). Уайлер привел ее в ярость: «Он оказался таким лицемером». Сама же она — воплощенная наивность.

— Терри ненавидит Сару, я точно знаю, он сам мне как-то сказал.

Когда я изложил ей реальное положение дел, она воззрилась на меня с обиженным видом. Что до Тома Стерна, то он явно от нее без ума.

— Сам — великая актриса, — постулировал он. — Такой, как она, им ни в жизнь не найти. Самое здравое, что они могут сделать, — это перезаключить с ней контракт. — И продолжал: — Я прочел сценарий. Эта девушка в подземелье — не кто иная, как Сам. Ей и играть нечего. Это просто ее натура.

Ничто во мне не обнаруживало, что я придерживаюсь другого мнения.

— Сам и я очень близки, — поведал он. — Нас даже сняли вместе на первой странице «Ивнинг ньюс»[796].

Последнее утро. Еще раз проиграли эпизод с тетей Энни. Прощаясь, Уилли сказал:

— Я хочу, чтобы вы были на завтрашней вечеринке, там будут все звезды.

— Увы, не получится, — ответил я. — Сегодня вылетаю.

Последние десять минут потратил на то, чтобы убедить его снять с картины Рида и занять Кеннета Мора, но он был, как всегда, уклончив:

— Посмотрим.

Зашла Робин, и я подписал ей книжку: «Робин Заккарино, живому человеку в городе, где недостает живых». Милая женщина, она тут же заговорила о своем муже и дочери-подростке. Я взял с нее обещание, что она пришлет мне рисунок Лос-Анджелеса.

Мое последнее утро в этом городе. Джад с Сюзанной и Стивеном отвезли меня в «Маринленд». Вниз по бесконечному автобану Сан-Диего через пустыри Редондо, минуя раскинувшиеся повсюду ярмарки автомобилей, над которыми в раскаленном воздухе пылают красные и желтые флажки гадкого неестественного оттенка. Над въездом на каждую красуются объявления. «Крутые (читай: «низкие») цены». И так до самого Палас-Вердес, с поблескивающим сквозь эвкалипты морем и живописными крытыми дранкой домишками, тонущими в бугенвиллеях. «Маринленд» разместился на голом холме; это по-римски роскошное заведение, цирк, учрежденный на потребу жаждущих масс. Такое пришлось бы по вкусу Тиберию и Нерону, только, стремясь сделать зрелище еще «острее», они запустили бы в бассейн не дельфинов, а акул, а в качестве наживки — не мертвых сельдей, а живых рабов. Особенно впечатляет, какие чудеса выучки проявляют здесь дельфины, киты и тюлени. Дрессировка животных — изобретение римлян; любовь к ним — привилегия греков. В глазах древнего грека такого рода подведение несчастных представителей животного мира под «человеческий» знаменатель, когда их обучают играть в бейсбол, целоваться, плавать наперегонки друг с другом, — занятие не менее тошнотворное, нежели занудное комментирование. Речь не о какой-то явной жестокости: дельфины, в частности, проделывая свои номера, демонстрируют видимое удовольствие, радость, которую не объяснишь одним лишь желанием добиться поощрения. Джад склонен объяснять это исходя из павловской теории, а я думаю, что животным так же, как людям, нравится резвиться, нырять и играть.

За день до того я купил Стивену на Фермерском рынке молоденькую черепашку. Он упрямо носит ее повсюду с собой в маленьком бумажном пакетике. Джад и Сюзанна не прекословят ему, и меня это раздражает. Как бы то ни было, сыну они позволяют делать все, что вздумается. Когда в здешних местах ребенок делает что-то не так, родители отмалчиваются и отправляют его к аналитику — «скорректировать» поведение отпрыска.

— Коррекция поведения детей — вещь, требующая специальной подготовки: ребенка направляют к специалисту, — одобрительным тоном по отношению к этому обыкновению калифорнийцев заметила на днях Сюзанна.

Не могу сказать, чтобы я был определенно против. Дело лишь в том, что это слишком легкий выход для родителей.

Джад ввел меня в курс позднейшего развития событий с фильмом. Франкович отверг кандидатуру Натали Вуд, давшей согласие сниматься. За свое участие та запросила четыреста тысяч долларов плюс десять процентов прибыли — гонорар отнюдь не астрономический по голливудским стандартам. Однако Джад думает, что Ф. по-прежнему не может смириться с тем, что «его девушке» указали на дверь, и исполнен решимости перекрыть Джаду и Джону кислород в кинобизнесе.

— Теперь уж мы точно не будем сотрудничать со студией «Коламбиа». Ни одна из сторон на это не пойдет.

На прощание мы выпили с Джадом и Сюзанной в аэропорту, затем я сел на рейс до Сан-Франциско. Там студия «Коламбиа» зарезервировала для меня номер в гораздо более дорогом отеле, нежели мне хотелось, но даже это не смогло развеять очарование города, многообразие и человечность которого вмиг ошеломляют подобно оазису по контрасту с оставшейся на юге безводной пустыней.

А отсюда, через все Соединенные Штаты, в Бостон. Таксист провез меня по всему городу до отеля на берегу реки Чарльз — старомодного заведения, где я с восторгом убедился, что из горячего крана течет холодная вода и наоборот, и не без облегчения констатировал, что краска на стенах облупилась, а ковры на полу протерлись до дыр. Спустившись в чуждый помпезной роскоши бар, я заказал гамбургер и пиво и, в противоположность Западному побережью, почувствовал себя почти в Англии. Бостон не назовешь красивым городом, но и вылощенным, ультрасовременным, напрочь оборвавшим связи с прошлым он тоже не является.