Гойда - Джек Гельб

со своего места, тотчас же отведя взгляд. Генрих глубоко вздохнул и, коротко кивнув, оставил Басмановых. Фёдор взял чарку для отца, налил ему водки, а опосля – и себе. Бросив короткий взгляд, Фёдор позвал Басмана сесть подле себя.

Под тяжёлой поступью отца пару раз скрипнул пол. Алексей сел да глубоко вздохнул, глядя на сына, сидевшего к нему вполоборота, чуть подавшись вперёд. Фёдор заламывал себе руки, будто бы почуяв взор его, унялся, но сам не заметил, как руки вновь принялись заламываться. Алексей молча мотнул головой, устремляя свой взор куда-то в тёмный угол пустого кабака.

– А сам как думаешь, – наконец вопросил Басман-отец, – злюсь ли я на тебя?

Фёдор свёл брови и кивнул.

– Ага, – с глубоким выдохом протянул Алексей. – И того словами не передать. От же ж сука, не думал я, что и вовсе способен ко злобе такой лютой. Много грехов на роду нашем… И нынче, и братоубийца, – продолжил Басман, глядя на сына. – И теперь это на всю жизнь с тобой, до самого гробу и там на Судилище страшном. Али думаешь, и Царь Небесный не спросит с тебя?

На сих словах Фёдор поднял взгляд на отца, не смея молвить ни слова поперёк, и голова его невольно мотнулась из стороны в сторону. Алексей умолк на пару мгновений, и то дало будто бы короткую передышку тому закипающему отчаянию в душе Фёдора.

– И сердце моё страждущее до сих пор оплакивает убиенного, и вместе с тем нету мочи мне смерти желать тебе. Нет мне покоя посему. И едва ли будет. Ох уж ты и подкинул забот мне на старости лет, от уж спасибо тебе, сынок, – вздохнул Алексей, постукивая пальцами по столу.

– Прости, – в глухой беспомощности выговорил Фёдор сквозь ком в горле.

Его волнение заглушало всё, и сколь бы ни было глупо да наивно, он всяко молвил своё. На дрожащих губах Фёдора горело столь многое, столь пламенное, терзающее и рвущее, но воли нынче не хватало на то. Алексей глубоко вздохнул, поглядев на сына.

– А от ещё… – молвил Алексей, взяв чарку водки.

Фёдор сглотнул да кивнул, готовый внимать и боле.

– А сам как думаешь, – вопрошал Басман-отец, – дам ли я хоть одной мрази на тебя рот разевать?

Фёдор свёл брови, переводя взгляд на отца. Алексей глубоко вздохнул да поджал губы, мотнув головою и подымая чарку. Сын дрожащей рукой взял свою. Они согласно стукнулись и выпили разом.

– Ты – мой сын, Федь, – Алексей обрушил руку на плечо опричника.

Фёдор аж вздрогнул от сего прикосновения, а внутри всё металось и спуталось, и никак не хватало воздуха.

– И я своими руками порву пасть каждой шавке, пусть токмо вякнет, – молвил Алексей, откинувшись назад. – И мне плевать, за кем будет правда. Плевать, Федь.

– Отче… – молвил Фёдор, сам не ожидая, сколь сильна дрожь в его голосе нынче.

– За тебя, Федь, – молвил Алексей, наливая им ещё водки.

Басман-отец пролил мимо, и вовсе не оттого, что рука его дрогнула, а с того, что сын его вскочил с места да крепко обнял своего старика.

* * *

Евдокия напрягала глаза, читая бледные чернила. Строки расплывались, огонька свечи едва-едва хватало. Она цокнула и тотчас же бросила послание в огонь.

– Чёрт… – тихо прошептала она, обхватив себя руками.

Осторожный стук в покои Владимира гулко разнёсся по уснувшим коридорам. Евдокии уж подумалось, что супруг давно спит, но скорые шаги разуверили её в том. Владимир отворил дверь и выглядел взволнованно.

– Голубка моя? – вопрошал князь. – Отчего же тебе не спится нынче?

Евдокия мотнула головой, поджимая губы.

– Не спится, княже, не спится. Меня пугает то, что вижу я, – молвила она, точно делясь великим сокровенным.

Владимир замер, ужаснувшись недавними видениями в столице.

– Ты ещё всего и не видела, свет мой, – молвил князь, распахивая дверь перед супругой да радушно приглашая её войти.

– Коли это гложет твою душу, поделись со мною, – произнесла Евдокия, медленно ступая по опочивальне.

– Что?.. – вопрошал Владимир, потирая переносицу. – Ох, свет мой, ни за что, нет… Тебе и без того хватает тревог… И полно об этом, полно…

Когда князь поднял взгляд, его супруга уже сидела на его ложе. Владимир и впрямь был несколько смущён сим. Меж тем она согласно кивнула.

– И право, право… – молвила она. – Полно об этом. Оставим всякие волненья и всякую скорбь. Просто будь подле меня.

Владимир всё не мог перебороть подступающего смущения, сел на постель. Евдокия подалась к мужу, и мягкая улыбка осветила её лицо. Князь был в растерянности. Его сердце, терзаемое тревогами и тяжкими, жестокими думами, отчаянно искало покоя, и сейчас он был подле нежной своей голубки. Но что-то в его беспокойном сердце твердило, что нынче негоже предаваться тому, о чём и молвить боязно. Но Евдокии были чужды эти запреты. Она подалась вперёд, запечатлев осторожный поцелуй на щеке супруга.

– Что?.. – Владимир отпрянул в недоумении, безуспешно подыскивая слова в своём ослабшем рассудке.

– Будь подле меня, душа моя, – прошептала Евдокия.

Щекочащий холодок пробежал по телу князя, когда жена коснулась его шеи, заводя руку к затылку. Мягкое поглаживание отзывалось внутри его, пробуждая его тело. Дурманящее сладострастие сливалось с постыдным волнением. Каждое прикосновение к супруге он совершал с трепетной нежностью, граничащей со страхом. Евдокия обращала взгляд мужа на себя, но он не мог, не смел на неё смотреть.

Глубоко дыша, Владимир обнял супругу дрожащими руками и столь же неожиданно отстранился прочь. Князь чувствовал, что не может совладать с горячими слезами, подступившими к его глазам.

* * *

Когда Владимира застало раннее пробуждение, его слабый разум предался видениям прошлой ночи. Когда же сонные очи узрели Евдокию подле, князь замер, силясь разграничить правду от лукавых образов. Княгиня лежала с открытыми глазами и слабой улыбкой на алых устах.

– Ты плачешь?.. – встревожился Владимир, принявшись утирать её слёзы. – Тебе дурно?

– Да, – тихо призналась она, и улыбка не сходила с лица.

– Неужто?.. – Князь сел в кровати, уже порываясь покинуть покои. – Я велю подать…

Одно лишь прикосновение уняло его пыл. Евдокия взяла мужа за руку. За поджатыми губами она прятала ласково-лукавую улыбку. Владимир лёг обратно в постель, и сердце его замерло, когда супруга положила его руку себе на живот. Дрожь обуяла тело его, он не мог вымолвить ни слова, уставившись на жену. Она согласно кивнула, и Владимир завлёк её в нежные объятия.

* * *

Дверь кабака отворилась, и Алексей вышел на крыльцо. Потянувшись, опричник с ухмылкой кивнул Генриху. Видать, немец всё это время стоял неподалёку, опёршись о забор.