Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

А пока мои волчьи хвосты пели, пытаясь заглушить хриплый рев рогов и неумолчный рокот деревянных барабанов, саксы подбирались все ближе. Мы уже различали гербы на их круглых щитах: волчьи морды — у людей Кердика, быки — у воинов Эллы, и тут же — щиты их вождей: ястребы, орлы и вставший на дыбы конь. Псы рвались с привязи: им не терпелось выгрызть дыры в нашем строю. Колдуны поливали нас визгливой бранью. Один из них побрякивал связкой человечьих ребер, другой встал на четвереньки, словно собака, и завывал проклятия.

Я ждал на южной стороне укрепления: здесь угол стены выступал над долиной, точно нос корабля. Сюда, в центр, и придется первый удар. Я прикидывал про себя, не позволить ли саксам войти беспрепятственно, а потом, в последний момент, стремительно податься назад и взять наших женщин в кольцо щитов. Но, отступая, я сдавал тем самым удобную площадку для боя на плоской вершине и отказывался от выигрышной позиции на высоте. Пусть лучше мои люди убьют как можно больше врагов, прежде чем саксы нас одолеют.

О Кайнвин я пытался не думать. Я не поцеловал на прощание ни ее, ни дочерей; может, им еще удастся уцелеть. Может, среди всего этого ужаса какой-нибудь Эллин копейщик признает колечко и отведет их к королю живыми и невредимыми.

Мои люди принялись колотить древками копий о щиты. Стену смыкать пока не было надобности: еще успеется. Оглушенные грохотом саксы глядели вверх по холму. Никто не бросился вперед метнуть копье — для этого холм был слишком крут, зато с привязи сорвался боевой пес и неуклюжими скачками понесся вверх по траве. Эйррлин, один из двух моих егерей, пронзил его стрелой: пес заскулил и забегал кругами, древко торчало у него из брюха. Оба егеря принялись отстреливать остальных собак, и саксы оттащили зверюг назад, под защиту щитов. Колдуны разбежались к флангам, понимая: битва вот-вот начнется. Егерская стрела впилась в саксонский щит, еще одна мазнула по шлему. Теперь уже недолго. Еще сотня шагов. Я облизнул пересохшие губы, утер пот с глаз и посмотрел вниз, на свирепые бородатые лица. Враги вопили во все горло, однако сдается мне, голосов я не слышал. Помню лишь гудение рогов, да барабанный грохот, да гулкий топот ног по траве, да звяканье ножен о доспехи и лязг сцепленных щитов.

— С дороги! — раздался позади нас голос Гвиневеры, и в нем звенело ликование. — С дороги! — крикнула она снова.

Я обернулся: ее двадцать ополченцев толкали к укреплениям две телеги из-под продовольствия. Эти громадные, неуклюжие повозки с цельными деревянными кругами вместо колес, способные задавить одним своим весом, Гвиневера дополнила еще двумя боевыми средствами. Она сняла спереди дышла и вместо них воткнула копья, а внутри повозок, вместо провианта, ныне ехал пылающий валежник. Так Гвиневера превратила телеги в пару исполинских пылающих снарядов — дабы обрушить их вниз по холму прямо на плотно сомкнутые ряды противника, а позади телег, жадные до зрелища, толпой поспешали возбужденные женщины и дети.

— Расступитесь! — заорал я своим людям. — А ну расступитесь! — Воины разом оборвали песню и бросились в разные стороны, оставляя центр укреплений без всякой защиты. А саксы были уже в каких-нибудь семидесяти-восьмидесяти шагах от нас: видя, что наш щитовой строй распался, они почуяли победу и перешли на бег.

Гвиневера прикрикнула на своих людей, чтобы поторапливались; на подмогу подоспели еще копейщики и с новыми силами навалились на чадящие телеги.

— Ну же! Вперед! — подгоняла Гвиневера. — Вперед! — Воины, покрякивая, толкали и тянули, и телеги двигались все быстрее. — Вперед, вперед, вперед! — взывала Гвиневера, и все новые помощники принимались выталкивать тяжелые повозки на земляной вал древнего укрепления. На краткое мгновение я испугался было, что низкая насыпь окажется непреодолимым препятствием, потому что здесь обе телеги притормозили и густой удушливый дым окутал наших людей, но Гвиневера вновь прикрикнула на копейщиков, и те, стиснув зубы, последним героическим усилием вкатили телеги на земляную стену.

— Навались! — заорала Гвиневера. — А ну навались! — Телеги на мгновение застыли и, подталкиваемые снизу, медленно, словно нехотя, стали наклоняться вперед. — Ну же! — крикнула Гвиневера, и вот уже телеги ничто не держит, а впереди — крутой травянистый склон, а еще дальше — враги. Обессиленные помощники расступились — и две охваченные пламенем повозки покатились вниз.

Поначалу телеги двигались неспешно, но с каждой минутой они набирали скорость, и вот уже они запрыгали на ухабах и колдобинах, и горящие ветки полетели через борта во все стороны. Склон становился все круче, два массивных снаряда со свистом летели вниз: двойной груз огня и дерева с грохотом катился на устрашенный саксонский строй.

У саксов не было ни шанса. Слишком плотно сомкнутые ряды не позволяли воинам вовремя убраться с дороги, а телеги были удачно направлены — громыхающие громады неслись в дыму и пламени точнехонько в самое сердце вражеской атаки.

— Все в строй! — крикнул я своим. — Смыкайте щиты! Щиты смыкайте!

Мы спешно вернулись по местам — и тут телеги врезались в саксонский боевой порядок. Наступление уже приостановилось, кое-кто попытался вырваться из общей массы, но для тех, кто оказался на пути снарядов, спасения не было. Раздался многоголосый крик: острые копья, закрепленные на телегах спереди, вонзились в людское скопище, одна из повозок встала на дыбы, передние ее колеса подмяли под себя упавших, и она покатилась дальше, круша, опаляя и калеча всех без разбору. Под колесом захрустел чей-то щит. Вторая телега, ударив в саксонский строй, вильнула в сторону. Мгновение она балансировала на двух колесах, затем опрокинулась набок и выплеснула поток огня на саксонские ряды. Где еще недавно шагали сплоченные, вымуштрованные шеренги, теперь царили хаос, страх и паника. Даже в той части войска, что не угодила под прямой удар, возникла сумятица: толчок оказался столь силен, что аккуратные ряды дрогнули и распались.

— За ними! — завопил я. — В атаку!

С боевым кличем я спрыгнул с крепостного вала. Изначально я вовсе не собирался мчаться следом за телегами вниз по холму, но причиненные ими разрушения оказались столь грандиозны, а ужас врага столь очевиден, что надо было ковать железо, пока горячо.

Крича во все горло, мы кинулись вдогонку. То был крик победы, рассчитанный на то, чтобы устрашить врага, уже и без того наполовину поверженного. Саксы по-прежнему превосходили нас числом, но их щитовая стена была сломлена, сами они выбились из сил, а мы неслись на них с вершины, точно фурии мести. Копье мое осталось торчать в чьем-то брюхе, а я выхватил из ножен Хьюэльбейн и косил врагов направо и налево, точно косарь траву. В таком бою нет ни тонкого расчета, ни тактики, одна лишь пьянящая радость победителя и убийцы — когда ты читаешь страх в глазах врагов и видишь, как их задние ряды разбегаются во все стороны. Я вопил как одержимый, упиваясь резней, а позади меня рубились мечами и копьями мои волчьи хвосты — и насмехались над врагом, которому полагалось сейчас отплясывать на наших трупах.

Даже теперь саксы вполне смогли бы нас одолеть: уж слишком их было много. Но сражаться в проломленном щитовом строю, да к тому же карабкаясь вверх по холму, куда как непросто; притом наша нежданная атака подорвала их боевой дух. Кроме того, слишком многие саксы упились элем. Пьяные славно сражаются, ежели перевес на их стороне, а вот при разгроме легко теряют голову, и, хотя Кердик попытался удержать своих копейщиков и заставить их принять бой, они в панике бросились наутек. Кое-кто из моих юнцов рвался преследовать неприятеля дальше по склону; несколько горячих голов поддались искушению, зашли слишком далеко и заплатили за безрассудство жизнью, но остальным я крикнул стоять где стоят. Большинству врагов удалось спастись, но победа осталась за нами, и вот оно, доказательство: мы стояли в луже крови наших недругов, а по всему склону валялись их убитые, раненые и оружие. Перевернутая телега полыхала огнем, под тяжестью ее визжал придавленный сакс, а вторая, грохоча, катилась все дальше, пока не врезалась в изгородь у подножия холма.

Наши женщины спустились вниз обобрать мертвецов и прикончить раненых. Среди трупов не было ни Эллы, ни Кердика, зато нашелся некий великий вождь, весь обвешанный золотом, при мече с золоченой рукоятью в ножнах из мягкой черной кожи, расшитых крест-накрест серебром. Я снял с покойника пояс вместе с мечом и отнес трофеи Гвиневере. Я преклонил перед ней колена — пожалуй, впервые в жизни.

— Это твоя победа, госпожа, — промолвил я, — твоя, и только. — И вручил ей меч.

Гвиневера перепоясалась мечом, затем заставила меня подняться.

— Спасибо, Дерфель, — проговорила она.

— Это добрый меч, — заверил я.