Публичное одиночество - Никита Михалков

РОДИНА

(1990)

Нужно знать родные сказки, родные песни. И не просто знать, но любить, понимать их силу и глубину.

Нужно знать свою историю, чувствовать ее уникальность и стараться восстановить с ней порванную связь.

Необходима реставрация корневой системы нации… (I, 33)

(1994)

Моя дочка Аня прилетела маленькой в Нью-Йорк, вышла из самолета и спрашивает: а где наши ворота?

Она на даче росла и привыкла к нашим воротам. Для нее ворота с детства – это ее родина, ее дом.

Я очень рад, что она ездит по миру со своим мировоззрением… со своими воротами…(I, 64)

(2005)

Мой замечательный продюсер Мишель Сейду очень честно сказал: «Моя родина там, где меньше налоги».

Цинично, но очень похоже на правду.

Можно относиться к этому как угодно, но найдется много людей, которые под этим подпишутся и не будут при этом предателями, изменниками Родины… (1, 121)

(2006)

Интервьюер: Политологи говорят, что одной из фундаментальных характеристик русской политической культуры является неразличение Родины и государства… Для Вас любовь к Родине – это любовь к государству Российскому?

Безусловно.

Другой разговор, я не всегда и не все могу любить. Но не государство, а некую часть тех, кто себя считает вправе от его имени выступать. Но это не меняет моего отношения в целом.

Я убежден: Россия – это крест, где вертикаль – власть, а горизонталь – экономика и культура. И тогда возникает та самая гармония – когда то, что хочешь, совпадает с тем, что можешь. (II, 55)

(2009)

Сегодня на Госсовете я слышал много правильных слов о том, что надо помочь такому-то храму, надо организовать культурные центры…

Да, надо организовать культурные центры. Но невозможно, организовав культурный центр здесь или там, решить основную проблему. Потому что корень проблемы заключается не в том, чтобы дать денег на то, чтобы что-то восстановить, хотя это очень важно. Корень заключается в том, что мы не научились считать свою родину своей Родиной, своей землей, своим домом…

Недавно я был в Курске, где проходило освящение храма, и туда привезли икону Коренную Курскую Знамения Божьей Матери. Она вернулась через девяносто лет на Родину. «Зачем же все это было делать девяносто лет, – сказал Святейший, – чтобы потом все это вернулось обратно на круги своя?»

Да, конечно, в этом был смысл, он, наверное, в том, чтобы через чудовищные жертвы вернуться к своим истокам… (VIII, 3)

(2011)

Вопрос: Почему такое большое количество россиян стремятся покинуть Родину, а не бороться за восстановление России? И почему Вы еще здесь?

Мне проще ответить за себя, а не за других…

Я думаю, что хоть кто-то из тех, кто может покинуть Родину, должен остаться с теми, кто ее покинуть не может. И в этом смысле абсолютно прав гениальный русский мыслитель Иван Ильин, который пишет, что от постели больной матери не уезжают; разве только – оторванные и выброшенные.

Понимаете, это соблазн довольно большой. Тридцать лет назад ты не мог выехать никуда самостоятельно, и стремление порвать эти узы было естественным. Как мне кажется, русскому человеку не отъезд важен, а возможность уехать. То есть ему не свобода важна, а отсутствие неволи. И это делает его по-настоящему свободным. «Я могу уехать?» – «Конечно». – «Тогда я останусь!»

И еще – есть такая чудная русская пословица: «Где родился, там и сгодился»… (VII, 5)

РОЗАНОВ И ИЛЬИН

(2002)

Почему – Розанов и Ильин?

Потому что по личному опыту знаю, именно эти два человека отогрели мне душу и укрепили во мне дух русского человека.

Василий Васильевич Розанов и Иван Александрович Ильин – люди гениальные и парадоксальные. Других таких людей в мире просто не было. И сравнить их не с кем. А взятые вместе, они напоминают мне Дон Кихота и Санчо Пансу, путешествующих по дорогам нашей русской жизни, защищающих ее душевные слабости и отстаивающих ее духовную честь…

Каждый, кто прочитает Розанова и Ильина впервые, либо примет их безоговорочно и полностью, либо отвергнет.

Равнодушных не предвидится…

Так с ними было всегда: в жизни и творчестве. Страстные, хлесткие, противоречивые, порою даже злые, но никогда не равнодушно-теплохлад-ные и всегда русские по самой сути восприятия мира.

Достаточно вспомнить хотя бы публичное осуждение и исключение в 1914 году Розанова (за его позицию в печати «по делу Бейлиса», а вернее, по «делу Ющинского») из «Религиозно-философского общества»; это того самого Розанова, который в 1917 году пропоет оду «великому предназначению еврейского народа». Или яростную полемику 1925–1926 годов в эмиграции вокруг книги Ильина «О сопротивлении злу силою», охарактеризованной либеральной интеллигенцией как «военно-полевое богословие».

Почти все негодовали, это правда. Многие пытались клеить им ярлыки, поливать грязью, мазать дегтем.

Но почему-то ничего не липло к этим людям. Не липло – и все! И это многих раздражало…

А раздражало главным образом потому, что Розанов и Ильин были людьми единого, цельного, горячего русского духовного склада.

И это – главное.

Да, в философском рассуждении и в повседневной жизни – они различны. Вернее, полярны, как полярны Север и Юг в историко-культурной географии России…

Василий Васильевич Розанов – отсутствие всякой общепринятой мыслительной формы; логики – ну никакой; человек совершенно «нелитературный», а пишет так, что кожей чувствуешь «биение живого». В его «Опавших листьях» каждую жилочку видно.

Сам – небольшого роста, узкоплечий, нескладный, рыжеватый. При полном отсутствии атрибутов внешней силы, мужественности и красоты он, как древний грек, боготворил человеческое тело, был страстен (даже в каком-то смысле развратен) и всю жизнь мучился проблемами физики и метафизики «пола». Пожалуй, именно он олицетворял собой ненасытное и плодовитое «женское начало» в российской словесности. Куда там прошлым и настоящим декадентам! Он не писал, а изливал душу на бумагу. Писал (по его собственным словам) даже не кровью, а семенем человеческим. Выворачивал себя наизнанку. Какая-то сумасшедшая патофилология, непрерывная бытовая исповедь «ветхого Адама», духовно рвущегося к Сущему – к Богу.

Розанов – это, конечно же, Москва. Точнее, персонифицированное в слове ощущение Москвы, ее говоров, жестов, запахов. И это несмотря на то, что самые счастливые и полные годы своей жизни он провел в Петербурге, в кругу большой семьи, рядом с женой-«другом», сотрудничая у любимого им Суворина в «Новом Времени». Именно в эти годы были написаны «Уединенное» (1911), два короба «Опавших листьев» (1913, 1915), «Сахарна» (1913), «Мимолетное» (1914, 1915) и «Последние листья» (1916, 1917). А закончилось это счастье – революционным Петроградом, из которого Розанов бежал в 1917 году в показавшийся ему спасительным и тихим Сергиев Посад, где он написал свой последний и страшный «Апокалипсис нашего времени».