Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Спорное с точки зрения ортодоксального марксизма-ленинизма положение нашло свое закрепление и в резолюции съезда, где было зафиксировано, что «диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его передового авангарда, т. е. Компартии»[1113]. В дальнейшем Сталин избрал эту формулу мишенью атак против Зиновьева, умалчивая при этом, что и сам голосовал за ее принятие.

По докладам, в особенности по докладам Сталина, на съезде развернулась оживленная дискуссия. Я приведу лишь некоторые, на мой взгляд, наиболее характерные критические замечания, прозвучавшие из уст делегатов, преимущественно оппозиционно настроенных. В корень вопроса осмелился заглянуть старый большевик Л.Б. Красин, бывший когда-то главным организатором боевой работы партии в подполье. Он, естественно, не называя имен, прямо заявил: «Но когда мне говорят, что какая бы то ни было тройка или пятерка заменит т. Ленина и что мы «все оставляем по-старому», то я говорю: нет, товарищи, по-старому мы оставить не можем, и старого этого не будет до того момента, пока Владимир Ильич снова не возьмет в свои руки руль государственного корабля»[1114].

Представитель оппозиции Ю.Х. Лутовинов обрушился с резкой критикой на существующий внутрипартийный режим, заметив, что Политбюро является непогрешимым папой. «Партия сейчас находится в чрезвычайно тяжелых условиях, — констатировал он. — Единство, товарищи, необходимо, как никогда. Но какими мерами нужно достичь этого единства? Путем репрессий, зажимания ртов желающим высказаться по тому или иному вопросу, вносящим те или иные конкретные предложения? Факты такие существуют. Поскольку такие факты существуют, постольку с ними, если нет возможности бороться на местах и в центре, по крайней мере, необходимо бороться на самом съезде»[1115].

Непосредственно в адрес Сталина, как ответственного за организационную работу, прозвучало и заявление В. Косиора: «Основной вопрос, по-моему мнению, заключается в том, что руководящая группа Центрального Комитета в своей организационной политике в значительной степени проводит групповую политику, — политику, которая, по-моему мнению, сплошь и рядом не совпадает с интересами партии. Эта, товарищи, политика в первую голову проявляется в той организационной форме, в которой у нас происходят подбор и использование ответственных работников для советской и партийной работы»[1116].

Но было бы наивно полагать, что членам триумвирата приходилось лишь выслушивать в свой адрес одни критические замечания и всяческую хулу. Состав съезда был таков, что они вполне могли рассчитывать на поддержку подавляющего большинства делегатов. Тем более что их подбор, как можно предположить, проходил не без активнейшего участия Сталина как руководителя Секретариата. В защиту «вождей» выступил, в частности, М.Н. Рютин — в начале 30-х годов перешедший в активную оппозицию к Сталину и написавший знаменитую антисталинскую рютинскую платформу.

Отвечая на критику В. Косиора, М. Рютин решительно поддержал новых вождей, подводя под свои утверждения некую теоретическую базу. Он заявил: «Тов. Косиор остановился на том, что ЦК не ведет общей линии, а ведет групповую политику. Что это такое? Если в ЦК имеется определенная руководящая группа товарищей, то мы знаем, что это не страшно. Это нормально. Мы в достаточной степени за 5 лет научились. Мы знаем не только взаимоотношения между партией и рабочим классом, но и те отношения, которые должны существовать между партией и ее вождями. Партия не может быть без вождей. Партия, которая не имеет хороших вождей, распадается. Партия, которая дискредитирует своих вождей, неизбежно ослабляется, дезорганизуется.

Партиями всегда руководят вожди. Сейчас, когда общепризнанный наш вождь болен, когда он, — будем надеяться, временно, — не может работать, — сейчас, товарищи, эта руководящая группа ЦК бесспорно должна остаться. Бесспорно для наших врагов было бы лучшим достижением разбить эту руководящую группу. Мы знаем, что именно этим наши враги внесли бы разброд в нашу партию, именно этим облегчили бы дальнейшие задачи, которые ставят перед собой меньшевики и эсеры»[1117].

Как видим, в этот период во весь рост стоял вопрос о вождях партии. Тогда же, по существу впервые, а не после смерти Сталина всплыл и вопрос о культе личности вождей. Один из видных сторонников Троцкого Е.А. Преображенский несколько позднее на московской партийной конференции в январе 1924 г. ясно провозгласил свое кредо: «Да, мы против культа вождей, но мы и против того, чтобы вместо культа одного вождя, практиковался культ других вождей, только масштабом поменьше»[1118].

Приведенные примеры хотя бы в некоторой степени рисуют картину того, с чем сталкивалась «тройка» в период междуцарствия. В материалах съезда даже промелькнула в виде опровержения реплика Н. Осинского, дающая некоторое представление о настроениях и слухах, циркулировавших, если не на самом съезде, то вокруг него. Вот что сказал Н. Осинский: «Тов. Зиновьев, который усиленно старается привязать ко мне анонимную платформу, подобно тому, как озорные мальчишки привязывают жестянку к хвосту кошки, — т. Зиновьев старается привязать меня и к неумному предложению об устранении из Центрального Комитета Зиновьева, Каменева, Сталина»[1119].

Неудивительно, что на самом съезде «тройка», хотя и выступала в роли руководящего ядра партии (ядра, которое, кстати, никто не избирал и не назначал), всячески стремилась демонстрировать свою сплоченность и взаимную поддержку. Она хотела, чтобы делегаты съезда негласно признали их коллективным политическим преемником Ленина. Отсюда и эта показная взаимная солидарность. Так, когда один из делегатов подверг персональной критике Зиновьева, Сталин с несвойственным ему пылом энергично выступил в его защиту.

Он заявил буквально следующее: «Я не могу, товарищи, пройти мимо той выходки Осинского, которую он допустил в отношении Зиновьева. Он похвалил тов. Сталина, похвалил Каменева и лягнул Зиновьева, решив, что пока достаточно отстранить одного, а потом дойдёт очередь и до других. Он взял курс на разложение того ядра, которое, создалось внутри ЦК за годы работы, с тем, чтобы постепенно, шаг за шагом, разложить всё. Если Осинский серьёзно думает преследовать такую цель, если он серьёзно думает предпринять такие атаки против того или иного члена ядра нашего ЦК, я должен его предупредить, что он наткнётся на стену, о которую, я боюсь, он расшибёт себе голову»[1120].

Не составляет особого труда увидеть, чем руководствовался Сталин, беря под свою защиту Зиновьева, которого он в глубине души не только не уважал, но и презирал за все его качества. В не последнюю очередь за его ни на чем не основывающуюся амбициозность, пустословие и политическую никчемность. В то время Зиновьев был нужен ему как политический союзник, мнивший, что он играет первую скрипку в оркестре из трех исполнителей. Сталин смотрел далеко вперед: он учитывал не только свои текущие цели, во имя которых и использовал триумвират, но и более далекие перспективы, открывавшиеся перед ним по завершении текущей схватки за власть. К тому же, над ним, как и над всей «тройкой», маячила тень Троцкого — основного противника и соперника Сталина в борьбе за ленинское политическое наследие. Не сбрасывал он со счета и то обстоятельство, что существовали ленинские письма, главной мишенью которых он оставался. Он допускал вероятность того, что рано или поздно, так или иначе эти письма станут известны, если не всей партии, то ее руководящим звеньям. Кроме того, он вообще в политической борьбе со своими противниками и соперниками отличался крайней выдержкой и осторожностью. Тщательно приберегал свои козыри, чтобы использовать их в самый нужный момент. В целом именно этими мотивами и определялось его поведение на съезде.

Сталин всячески подчеркивал в своих докладах необходимость укрепления единства партии и предотвращения возможного раскола. Подчеркивал он и другие азбучные истины политической философии большевизма. Но вместе с тем, заглядывая в будущее и исходя не просто из возможности, а из неизбежности в дальнейшем еще более острой политической борьбы как за саму власть, так и за выбор стратегического курса развития страны, он счел полезным сделать и прозрачный намек. Суть этого намека состояла в том, что обстановка в самом руководстве не столь уж блестящая и что не исключены всякого рода столкновения и противоречия. Он как бы авансом обосновывал будущие витки внутрипартийных баталий.

Вот как он выразил эту свою мысль в докладе на съезде: «Нам нужны независимые люди, свободные от личных влияний, от тех навыков и традиций борьбы внутри ЦК, которые у нас сложились и которые иногда создают внутри ЦК тревогу. Вы помните статью тов. Ленина. Там говорится о том, что мы имеем перспективу раскола. Так как по этому месту статьи тов. Ленина могло показаться организациям, что у нас уже назревает раскол, то члены ЦК единогласно решили рассеять могущие возникнуть сомнения и сказали, что никакого раскола в ЦК нет, что вполне соответствует действительности. Но ЦК также сказал, что перспектива раскола не исключена. И это совершенно правильно. В ходе работы внутри ЦК за последние 6 лет сложились (не могли не сложиться) некоторые навыки и некоторые традиции внутрицекистской борьбы, создающие иногда атмосферу не совсем хорошую»[1121].