Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

«Отрывки уничтоженных стихов»; как бы оптимистическое предисловие к ним — «Довольно кукситься, бумаги в стол засунем…» (парикмахер Франсуа — условное вывесочное имя). Они начинаются памятью об Армении и отталкиванием от буддийской летней Москвы (отрицательная характеристика у ОМ, см. стих. «Девятнадцатый век»): сморщенный зверек в тибетском храме — обезьяна: на московских бульварах такие обезьянки («Марь Иванны») вытаскивали жребии для гадающих (НЯМ). Правдивой воде Арзни (целебный минеральный источник) противопоставлены московские знаменитые казни (начиная от процесса Промпартии конца 1930 года). Ржавая водопроводная вода здесь похожа на кровь; пальцы женщин пахнут керосином — фразеологизм, «пахнут недобрым». От этого ОМ переходит к приятию действительности с двух сторон: мыслью (воспоминанием о разночинцах и их наследии) и чувством (стремление все запечатлеть, покуда глаз — хрусталик кравчей птицы: кравчий, здесь: сортирующий и доносящий впечатления; кодак — фотоаппарат). В ночной Москве описывается простукивающая проверка трамвайных путей (железных чоботов; Бим и Бом — известные музыкальные клоуны). В утренней Москве (прояснившейся, как декалькомани, переводная картинка) — фисташковые голубятни кремлевских соборов, колокольня Ивана Великого (достроенная при Борисе Годунове, который первым стал посылать русских недорослей за границу, см. «Чаадаев»), четырехтрубный дым Мосэнерго. В дневной — уличные фотографы, снимавшие клиентов на рисованном горном фоне, китайские прачечные на Варварской площади, блеск кордованской (из испанской Кордовы) кожи на темных музейных портретах; Рембрандт, Рафаэль, Моцарт не чают души в молодой Москве с ее могучим некрещеным позвоночником (пусть татарским, но не старорежимным, ср. «Сохрани мою речь…»); обращение к нему «Здравствуй…» — от пушкинского «…племя младое, незнакомое». (Картина условная: Рафаэля, Тициана, Тинторетто в московских музеях не было.) В этом мире ОМ утверждает: «я тоже современник» (Москвошвей с его скверным качеством одежды — вечный предмет насмешек в 1920–1930‐е годы); он старается удержать (за хвост) жуликоватое время (нам по пути с тобой — «попутчиками» критика 1920‐х — начала 1930‐х годов называла непролетарских, но принявших советскую власть писателей), но понимает, что ему уже поздно войти в будущее с его стеклянными дворцами на курьих ножках («хрустальный дворец» Веры Павловны из «Что делать» — как дом Корбюзье на Мясницкой): это его ячменное горе, за которое он с подругой пьет искусственный ячменный кофе. Белорукая трость и шотландский старый плед — действительные реалии быта ОМ и НЯМ; ключик от чужой квартиры — А. Э. Мандельштама, где ОМ жил у брата.

Конец 1931 года занят работой над «Путешествием в Армению». Одним из первых после этого возникает стих. «О как мы любим лицемерить…» с его двоякой концовкой (ср. раньше в «Я не знаю, с каких пор…» и потом в воронежских «двойчатках»). Возвращение к мотивам «детства», может быть, связано с проектом несостоявшегося переиздания собрания своих стихотворений; обиду тянет — надувает губы. За этим обобщенным воспоминанием о детстве следует более конкретное — «Когда в далекую Корею…»: оранжерея в Тенишевском училище на галерее над двором с поленницами дров; смешливая бульба — кадык, адамово яблоко; Тарас Бульба и троянский конь — как школьное чтение; русский золотой — экономическая политика России в Маньчжурии и Корее, ставшая причиной Русско-японской войны; флагманский броненосец «Петропавловск» (с адмиралом С. Макаровым и художником В. Верещагиным) подорвался на мине в марте 1904 года, при Цусиме была разгромлена II Тихоокеанская эскадра в мае 1905 года; хлороформ, воспоминание о военных лазаретах, ассоциируется с царевичем Хлором из поучительной сказки Екатерины II («К царевичу… Хлору» — строка из «Фелицы» Державина, тоже школьного чтения). Вывод: не разбойничать нельзя, поэт всегда — нарушитель спокойствия. Продолжение прошлогодних стихов о Москве — «Там, где купальни, бумагопрядильни…», стихотворение о недавно открытом Парке культуры и отдыха (с Нескучным садом) на Москве-реке. Пахнет клеем — кондитерские запахи от ближней фабрики «Красный Октябрь», отсюда — ряд образов «клей — почта — марки и открытки». Ока и Клязьма упомянуты в связи с началом работ на канале Москва — Волга, который должен был пополнить водой Москву-реку и Яузу, от созвучия — ряд образов «Ока — (око) — веко — ресница». Вода на булавках — от поливальных цистерн. С. А. Клычков (1889–1937) — крестьянский поэт и прозаик, в это время сосед и приятель ОМ по писательскому общежитию в Доме Герцена.

Завязавшаяся в Армении дружба с биологом Б. С. Кузиным (1903–1973) и его друзьями-неоламаркистами послужила толчком к стих. «Ламарк» (впрочем, Кузину оно не нравилось) — ср. «Вокруг натуралистов» в «Путешествии в Армению». По Дарвину, эволюция была результатом пассивного выживания организма в среде, по Ламарку (1744–1829) — результатом активного, волевого приспособления организма к среде; последнее больше импонировало ОМ, поэтому Ламарк — за честь природы фехтовальщик (в молодости он был военным). Картину зависимости организмов от среды Ламарк иллюстрировал лестницей от сложнейших к простейшим, особо отмечая (разломы), как исчезновение потребности в органе вызывает исчезновение позвоночника (вместо спинного появляется продольно-узловой мозг), крови (красное дыханье), органов зрения и слуха; это и изображает ОМ. Современники однозначно видели в этом картину вырождения человека при советском режиме: жизнь на земле — выморочная, не имеющая наследников. Кольчецы и усоногие — кольчатые черви и низшие ракообразные, выделенные Ламарком в отдельные классы; протей — безглазое земноводное, названное по греческому морскому богу, умевшему менять свои обличья.

Тема «Ламарка» продолжается в цикле «Восьмистишия» — подборке отрывков ненаписанных или недописанных стихотворений с не установленным до конца порядком (работа над ними продолжалась еще в Воронеже): как животное активным усилием формирует орган своего тела, так человек создает произведение искусства. Приблизительная логика цикла такова. (10) «В игольчатых чумных бокалах…»: причинность, детерминизм, временнáя зависимость — иллюзия, в мире малых величин она не действует, постылые время и вечность лишь сковывают, как люлька, мир живых пространственных явлений. (Бирюльки — куча маленьких, как ноготь, игрушечных предметов, цепляющихся друг за друга; их нужно расцепить крючьями, не разрушив кучи.) (11) «И я выхожу из пространства…» — из этого тесного пространства в дикую, необжитую бесконечность, по ту сторону причинности, чтобы лицом к лицу встретить, как задачу, вызов природы. (5) «Преодолев затверженность природы…» (голуботвердый — слово из стихов на смерть Белого): природа живет в непрерывном стонущем напряжении, и это напряжение, скручивая прямой путь, создает из него новое, избыточное и поэтому творческое пространство. Отсюда две линии ассоциаций. А: (4) «Шестого чувства крошечный придаток…» (ср. стихи Гумилева о том, как дух и плоть «рожда<ют> орган для шестого чувства») — это творческое развитие совершается стремительно, как по приказу-записке, ради этого оставляя без внимания возможности других путей, где органами неиспробованных шестых чувств могут быть реснички инфузорий или недоразвитый теменной глазок ящерицы. (7) «И Шуберт на воде, и Моцарт в