Царьград (сборник) - Александр Харников

Генри Гордин Янг добавил:

– Все понимали, что это – чистейшей воды спектакль, но никто не хотел с этим связываться. Мистер Паттерсон – большой ублюдок и весьма опасный человек, тем более что теперь он сенатор в Вашингтоне.

– И сенаторы тоже смертны, – хмуро сказал майор Элефанте, с хрустом разминая пальцы, – даже если они и сидят в Вашингтоне.

– Так, значит, мой отец жив? – спросил я, внутренне содрогаясь от этого хруста пальцев. Говорят, своими руками сеньор майор способен запросто разорвать на куски человека, и при этом даже не вспотеть. Я добрый католик и искренний христианин, но такая мразь, как Паттерсон, заслужила нечто большее, чем легкая смерть от руки моего друга Серхио.

– Вроде твой отец жив, – задумчиво сказал Генри. – Сейчас он сидит в Чарльстонской тюрьме. Незавидные там условия, так мне, во всяком случае, рассказывали…

– И что же можно сделать? – быстро спросил я. – Ну, пожалуйста, сеньор Янг, ведь это мой отец.

– Есть у нас кое-какие знакомства, – вместо брата ответил Билли. – Можно будет устроить ему побег. Конечно, будут нужны деньги, но сейчас это не так важно. Деньги у нас есть, рассчитаетесь с нами как-нибудь потом, когда прижмем Паттерсона и взыщем с него все с процентами.

– С таких козлов, да простит меня Господь, велено взыскивать все сторицей, – мрачно сказал Арнольдус Вандерхорст, – не волнуйся, малыш, мы сделаем все, что в наших силах.

– Ну-ну, – сказал майор Элефанте, – все это пока лишь благие пожелания. Тут трясти надо. У нас есть возможность передать весточку на Кайаву. Билли, скажи-ка мне, что передать и кому. Твой дядя сможет тайно посадить мистера Сеспендеса на корабль в Сантьяго?

– Сможет, – уверенно сказал Билли.

– Обождите меня, – сказал мой друг Серхио и куда-то ушел. А когда вернулся, сообщил: – Ждите новостей, джентльмены. Билли, сегодня же твой дядя получит весточку от тебя.

Потом мы долго недоумевали – каким образом сеньор майор так быстро передал эту новость с борта корабля… Но вчера вечером Серхио сказал мне, что мой отец уже через неделю прибудет сюда, к нам в Гуантанамо.

А когда мы пришли в Гуантанамо, сеньор майор с сеньором адмиралом взяли меня с собой и пошли к нашему мэру. Мэра, наверное, уже предупредили из Сантьяго, потому что этот слизень в человеческом облике встретил нас троих очень и очень приветливо.

– Сеньоры, – сказал он, увидев меня, – я хорошо знаю молодого сеньора де Сеспедес – это очень достойный юноша. Я его знаю с детства…

«Паскуда, – подумал я тогда, – как будто я не забыл, что именно ты помогал распродавать имущество моей семьи, когда отец не вернулся из САСШ…»

На нашей территории – я говорю «нашей», хоть я пока еще не стал югороссом – было две рыбацкие деревни. Мэр предложил выселить всех ее жителей из своих домов. Дескать, «не нужно церемониться с этим быдлом, тем более земля принадлежит не им».

Но майор Элефанте, нахмурившись, посмотрел на мэра и сказал:

– У нас так дела не делаются. Пусть будет все честь по чести, – и добавил длинную фразу по-русски, от которой, как мне потом объяснили, покраснел бы и отпетый контрабандист.

Жителям деревни, находившейся на западной стороне пролива, за их халупы было заплачено, наверное, вдвое больше, чем они стоили. Теперь они начали строить себе новые дома чуть западнее, по другую сторону от границы яхт-клуба. Майор Элефанте договорился с ними, что они на оставшиеся деньги купят овец и коров, и за хорошую плату будут снабжать нас мясом и молоком. А те, кто жил с другой стороны пролива, теперь поставляют нам рыбу. И везде сеньор майор считался всеобщим любимцем и авторитетом…

Вчера у молодой пары из переселенной деревни родился первенец. Мальчика крестили странным для этих мест именем – Серхио-Элефанте. Падре был в ужасе, но родители ребенка настояли именно на этом имени для своего сына. Я думаю, что это не последний Серхио-Элефанте, родившийся на нашем Гуантанамо.

Кстати, о младенцах… Серхио очень понравился моим сестрам, особенно старшей, Марии. Сестры были в свое время помолвлены с сыновьями местных плантаторов. Но когда отцу пришлось потратить их приданое на лечение матери, женихи дали понять, что невесты, ставшие бесприданницами, им уже не нужны.

Потом, когда отец сумел все же поправить наши дела, начались переговоры о новых помолвках. Но тут отец исчез, и девушки опять никому не стали нужны. Жениться же на бедняках Мария, Алисия и Исабель не хотели, и мы опасались, что они так и останутся старыми девами. И это при том, что все три моих сестры были первыми красавицами Сантьяго.

На Марию, с ее изящной фигуркой, высокой грудью, роскошными черными волосами и серыми глазами, доказывающими, что она не метиска и не мулатка, засматривались все мужчины Сантьяго. Правда, это продолжалось до тех пор, пока они не узнавали, что работает она простой служанкой в доме нашего двоюродного дяди.

Мой друг Серхио Марии тоже сразу же понравился. Как говорят русские, «она на него запала». Но я ей сразу же сказал:

– Думай, женщина, он – yugoroso, кабальеро и майор, большой человек! А ты кто такая?

Но неожиданно я увидел, что и мой друг Серхио тоже все время смотрит на Марию. И именно тогда я впервые заметил смущение на его лице. Когда же он спросил меня – не замужем ли Мария, то я ему честно ответил, что нет, не замужем, и жениха тоже у нее нет, так как она бедна, как церковная мышь.

И при этом я был даже немного обескуражен его ответом.

– А вот это, – сказал большой человек, майор и кабальеро, Серхио Элефанте, – абсолютно совсем не важно. Наплевать. Я бы взял ее себе в жены и без приданого. Она красавица, и человек хороший. Это самое главное. А одеть, обуть и прокормить ее и наших детей я уж как-нибудь сумею. Запомни, мальчик, деньги – ничто, люди – это все.

«Ну что ж, – подумал я, – когда приедет отец, тогда и посмотрим, что он скажет. А пока я глава семьи, хоть и номинальный, и разврата не допущу».

Хотя мой друг Серхио и проводит все свое свободное время в компании Марии – но всегда под моим надзором. Не знал я еще тогда по молодости, что если женщина захочет сладкого, то она всегда найдет себе и время и место. Да, именно так. А при этом кабальеро никогда не отказывают дамам в исполнении их желаний.

А вот вчера в бухту Гуантанамо зашел огромный белый грузовой корабль из Югороссии с загадочным названием «Колхида» и привез деревянные домики, оборудование и пятьдесят человек инструкторов. Весь день мы разгружали грузы, предназначенные для нашего «яхт-клуба», и порядком устали. Но вчера вечером Серхио объявил, что сегодня на рассвете – первая тренировка для тех немногих «курсантов», кто уже здесь находится. Я долго умолял его допустить и меня к тренировкам. В конце концов, он махнул рукой: мол, ладно, только отвяжись.

– Сам напросился, – сказал он с кривой усмешкой, – будешь теперь у нас «сыном полка».

…Я услышал шум со стороны моря, с трудом поднялся и посмотрел в сторону прибоя. Я увидел, как мой друг Серхио выходит из воды. Он быстро оделся, и вдруг как гаркнет:

– Подъем, салаги! Привал окончен! Вперед, и только вперед!

16 (4) октября 1877 года. За час до полудня. Гатчинский дворец

Великая княгиня Мария Александровна подошла к дверям царского кабинета и прислушалась. Внутри было тихо. Александр III не проводил совещания с министрами за новомодным Т-образным столом и не распекал кого-то у нерадивых чиновников. Бывало, что после разноса у императора иной с легкостью менял свою должность в Санкт-Петербурге на другую, рангом пониже, в Нерчинске или Якутске. К Сибири и Дальнему Востоку в последнее время проявлялось особое внимание, а кадров не хватало. Но сейчас внутри было тихо. Из-за плотной дубовой двери не доносилось ни звука.

Вздохнув, великая княгиня постучала и, потянув на себя тяжелую створку двери, шурша шелком юбок, вошла в кабинет. Император работал, просматривая большую толстую книгу и время от времени делая пометку в большой тетради. Пройдет время, часть из этих пометок превратится в указы и законы. Часть разойдется из этого кабинета устными поручениями, заставляющими вертеться шестеренки государственного механизма Великой империи.

Особое очарование этой картине придавали шуршание страниц и шум идущего за окном медленного и нудного осеннего дождя. Такой затяжной дождь в Северной Пальмире, раз начавшись, может идти и день, и два, и три. Такое вот любимое греческим богом Нотом место – устье Невы.

– Добрый день, Саша, – сказала Мария Александровна, – у меня к тебе очень важный разговор.

Император отложил в сторону перо и провел руками по лицу, снимая накопившуюся усталость.

– Да, Мари, – сказал он и тяжело вздохнул, – я тебя внимательно слушаю. И закрой, пожалуйста, дверь, ни к чему, чтобы кто-то слушал наш, как ты говоришь, важный разговор.

– Хорошо, Саша. – Великая княгиня сделала то, о чем попросил ее брат, потом, сделав рукой приглашающий жест, шурша шелком платья, подошла к окну. Заинтересованный император последовал за ней. Там, внизу, по покрытой кирпичной крошкой дорожке Энн Дуглас медленно катила плетенную из ивы коляску с посапывающей в ней Викторией-Мелитой. А идущий рядом штабс-капитан Бесоев галантно держал над ними большой черный зонт.