Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Действительно, Окуджава в те годы пусть и не часто, но выезжал за рубеж. В частности, будучи руководителем Московского семинара молодых писателей, он отправился в США, чтобы читать лекции американским студентам.

Раз уж мы коснулись зарубежных поездок Окуджавы, стоит вспомнить следующее. С тех пор как в 60-е он впервые получил возможность выезжать за рубеж (сначала это были страны, как тогда называли, социалистического лагеря), в среде диссидентов пошли упорные разговоры о том, что Окуджава – агент КГБ. Особенно упорно на этом настаивал писатель Владимир Максимов. Знавший его И. Окунев вспоминает:

«Максимов, с которым я в свое время был хорошо знаком, вообще изволил говорить много чего, особенно в подпитии. Но ту самую версию о „сотрудничестве“ Булата мне он высказал совсем по-другому. Сказал, что КГБ использует его в нужных целях, что своими песнями он помогает выявлять недовольных, настроенных против советской власти. „Они тянутся к нему, потому что в его песнях и стихах видят воплощение своих мыслей и настроений…“

Вступать с В. Максимовым в полемику я не стал. Однако с явлением, которое он имел в виду, мне довелось столкнуться, еще учась на филфаке МГУ. Студенты тогда тоже устраивали домашние посиделки, читали на них свои стихи, нередко фрондерские, обсуждали разные литературные вопросы. Как потом выяснилось, на этих вечерах присутствовали стукачи. Для некоторых, особо «говорливых», участие в таких компаниях кончалось весьма плачевно. Их брали на заметку – и под дальнейшее наблюдение со всеми вытекающими последствиями.

Так что в гипотезе В. Максимова была доля истины. По нему выходило, что Булат с помощью, как сейчас говорят, «менеджеров» содействовал КГБ, помогал выявлять сомнительные «элементы», внедрявшие в сознание молодежи цинизм и неверие в победу коммунизма.

В свете всего этого на версию Максимова работает и другое. Общеизвестно, что в то время многим пишущим талантливым людям чинились всевозможные препоны в творческом становлении. Их не печатали, не принимали в Союз писателей и даже на работу в редакции. Препятствовали всячески и Булату. Тем не менее в Союз писателей приняли (как мы помним, в 1961 году. – Ф. Р.). Получается – легализовали его творчество, и встречи с ним стали более многолюдными, что КГБ, естественно, и было нужно. Что касается разрешения выезжать за границу, оно, стало быть, тоже давалось с дальним прицелом: деятели с Лубянки понимали, что соприкосновение Булата с Западом может усилить в его творчестве мотивы неприятия советской действительности, а это еще больше привлечет к нему тех, кем интересуются органы… Только вот самому Булату, конечно же, и в голову не приходило, какая роль отводится ему – с его истерзанным сердцем – в том, что тогда цинично именовалось общественной жизнью».

Однако вернемся в 70-е годы.

Поэтические изыски Окуджавы в те годы были не столь плодотворными, как упражнения в прозе. Но где-то с конца десятилетия из-под его пера одно за другим стали появляться новые стихи. Причем связано это было не с предчувствием близких перемен, а с тем, что у Окуджавы появилось больше времени. Он тогда слег в больницу, делать ему было нечего, и он вернулся к стихам. Так на свет родился целый цикл стихотворений: «Примета», «Молодой гусар», «Римская империя времени упадка». Последнее творение было явно антисоветским, для конспирации «одетое» в исторические одежды. Приведу из него лишь два четверостишия.

Римская империя времени упадкаСохраняла видимость порядка:Цезарь был на месте, соратники рядом,Жизнь была прекрасна, судя по докладам.Римляне империи времени упадкаЕли, что достанут, напивались гадко,А с похмелья каждый на рассол был падок…Видимо, не знали, что у них упадок…

Наступили 80-е. В 1981 году фирма «Мелодия» расщедрилась и выпустила сразу две пластинки с песнями Окуджавы. А два года спустя вышла в свет еще одна книга Окуджавы на историческом материале – «Свидание с Бонапартом». В 1984 году, в канун 60-летия Окуджавы, состоялся первый официальный творческий вечер поэта в Концертном зале имени П. Чайковского. Пришла чуть ли не вся столичная элита, считавшая Окуджаву своим кумиром.

Наступившая вскоре перестройка вновь вынесла на гребень волны «шестидесятников», в том числе и Окуджаву. Можно утверждать, что такого количества публикаций о себе и своем творчестве, какое появилось в 1986–1989 годы, Окуджава не знал даже во времена своего триумфа в начале 60-х. Окуджава и все шестидесятники, с восторгом поддержали горбачевскую перестройку и яростно громили в печати всех, кто даже не словом, а хотя бы намеком выступал против каких-либо ее перегибов. Так что в том, что последовало в декабре 1991 года, когда Советский Союз развалился, была немалая доля вины и таких людей, как Окуджава.

В начале 90-х Окуджава решил уехать от городской суеты и переехал на свою дачу в Переделкино (на улице Довженко). Жена с сыном (он стал композитором) оставались в Москве, по выходным навещали Булата в его добровольной ссылке. В одном из интервью того времени Окуджава сетовал: «Я свое предназначение выполнил, то, что мог, сделал. Вообще искусство стало меняться. Везде уровень ресторана, но ресторанная песня – это ресторанная песня, и дай ей бог здоровья, в ресторане ты не будешь слушать арию Каварадосси. Но когда эта музыка становится ведущей, это ужасно. Последнее время появились какие-то бездарные, безголосые, кривляющиеся исполнители, их называют звездами, они это всерьез в отношении себя воспринимают, вот эта пошлятина ресторанная – это плохо. Но думаю, пройдет…»

В Переделкине Окуджава занимался творчеством – писал автобиографический роман «Упраздненный театр». Стихи сочинял очень редко, видимо, не было вдохновения. Причем писал Окуджава по старинке – шариковой ручкой. Друзья пытались уговорить его завести себе компьютер – мол, с ним удобнее, но он отшучивался: «Моцарт пользовался клавесином, и ничего… хорошую музыку писал».

В октябре 1993 года, когда в Москве по приказу действующего президента страны Б. Ельцина был расстрелян парламент и погибло 1300 человек, Окуджава поддержал президента. В этом не было ничего удивительного, поскольку Окуджава ненавидел советскую власть, хотя и воевал за нее, да и славу свою приобрел при ней. Но эта власть, как мы помним, расстреляла отца поэта, и пепел родителя, видимо, все эти годы стучал в его сердце. Поэтому, когда осенью 93-го коммунисты и сочувствующие им политики выступили против того курса, который проводил в стране президент и его «чикагские мальчики» (а курс этот был откровенно прозападный и антинародный), Окуджава выступил в защиту последних. На одном из митингов он даже бросил клич Ельцину: «Удавите гадину!» И президент удавил, отдав приказ стрелять по Дому правительства. Самое интересное, но никакого раскаяния по поводу своего поведения Окуджава не испытывал. В одном из своих тогдашних интервью он заявил следующее: