Невеста каторжника, или Тайны Бастилии - Георг Борн

– О, Боже! – тихо простонал Марсель. – Какой ужас!

Серафи продолжала, прерывисто дыша:

– Каждую минуту могли явиться слуги, чтобы привинтить крышку. Тогда бы я быстро задохнулась. И остановить их было невозможно – я не в силах была даже застонать! Яд не убил меня, а словно сковал. Но это состояние было хуже смерти…

Серафи умолкла. Воспоминания были так ужасны, что ей надо было перевести дух и снова собраться с силами, прежде чем продолжить скорбный рассказ.

Адриенна, сидевшая сбоку, незаметно смахнула набежавшие слезы и прикрыла лицо руками, чтобы спрятать пылавшие от гнева щеки.

Помолчав, Серафи продолжала:

– Адриенна оставалась возле меня и в склепе. Она осталась верна мне и после моей смерти… Но вот пришли слуги, закрыли гроб крышкой, – кто опишет мое отчаяние? – и я услышала скрип винтов. Я была похоронена заживо! Все было кончено! Но я не умерла, и хотя пошевелиться по–прежнему не могла, мне показалось, что кровь снова быстро побежала по жилам. Но все уже было поздно… Гроб завинчен наглухо, спасения нет…

– Крышка недолго закрывала гроб, госпожа Каванак, а не то бы вы умерли от удушья, – робко вмешалась Адриенна. – Как только слуги удалились, на помощь пришел мушкетер Делаборд – он спрятался неподалеку по моей просьбе. Я показала ему на гроб, и он, поняв меня с полуслова, сломал винты и сдвинул крышку.

– Я помню это блаженное мгновение, – проговорила Серафи. – Хотя я искала смерти сама, но испытать муки заживо погребенного – выше всяких сил. Я по–прежнему не могла шевельнуться. Но хотя голова моя была словно в тумане, чувство самосохранения начинало просыпаться. И ощущение, которое словно пронзило меня, когда упавшая крышка грохнулась на пол, показало мне, что я уже готова вернуться к жизни. Оцепенение начало отпускать, кровь быстрее заструилась по жилам. Я медленно, с трудом приподняла веки. Мне чудилось, что я просыпаюсь после долгого сна. Я вздохнула, и словно тяжелое бремя свалилось с сердца. Под серыми сводами склепа было светло, на алтаре горели свечи. Я нашла силы приподняться и оглядеться. В склепе оставалась одна Адриенна, она заснула на ступеньке алтаря, прислонившись головой к моему гробу. Я решилась уйти, не тревожа ее. И, осторожно выбравшись из гроба, крадучись пробралась к выходу из подземелья. У меня оставался неисполненный долг – охранять сына от преследований Анатоля.

– Теперь я понимаю, милая матушка, – проговорил Марсель. – Ты приняла облик и роль того таинственного явления, которое суеверные часовые называют привидением Бастилии и которое вывело меня из ее казематов.

Серафи кивнула и слабо улыбнулась, пояснив:

– Я воспользовалась старинным преданием, будто по Бастилии по ночам бродит призрак мадам Ришмон, и пробралась в крепость беспрепятственно… Я же помогала и старому греку…

– Ты так же являлась мне и в Тулонской тюрьме, – напомнил Марсель.

– Да, – подтвердила Серафи. – Я старалась использовать малейшую возможность, чтобы увидеть тебя. Это было огромной радостью для меня – неузнанной пробираться к тебе и чем только возможно облегчать твои страдания… – Она умолкла и, решившись, настойчиво проговорила: – Теперь, Марсель, когда ты знаешь все, возвращайся в Версаль к королю и оставайся рядом с ним. Он любит тебя и сумеет защитить от любой опасности.

Марсель мягко проговорил:

– Мне хотелось бы увезти тебя отсюда, милая матушка. В моем Парижском дворце ты чувствовала бы себя в полной безопасности и покое.

Адриенна горячо поддержала его:

– Соглашайтесь, госпожа Каванак! Это будет просто замечательно!

Но Серафи покачала головой и промолвила с неожиданной твердостью:

– Нет, дети. Оставьте меня здесь, не опасайтесь за меня. Что еще может со мной случиться? За вас я спокойна и теперь с радостью умру.

– Не надо говорить о смерти, матушка, – укоризненно произнес Марсель. – Ты отдохнешь, поправишься и проживешь еще немало счастливых дней. Но мне приятней было бы, если бы ты поселилась в моем дворце, а не оставалась в этом отрезанном от мира Сорбоне.

– С этим дворцом у меня связано столько воспоминаний, что мне хотелось бы остаться здесь навсегда, – задумчиво проговорила Серафи. – Да и чистый лесной воздух для моего здоровья полезнее душного воздуха Парижа.

– Что ж, с этим трудно спорить, – сдался Марсель. – Тут я должен согласиться с тобой. Хотя в Париже у меня тебе было бы удобно и спокойно.

– Нет–нет, мой милый, оставим это, – сказала Серафи. – Да и дорога для меня слишком далека и трудна. Я чувствую, что мне просто не хватит сил.

Марсель понял, что спорить бесполезно, кивнул и, казалось, найдя верное решение, сказал:

– Я отправлюсь в Версаль и попрошу короля отпустить меня на некоторое время. И тут же вернусь в Сорбон, чтобы быть рядом с тобой.

– Ах, сын мой, – растроганно промолвила мать. – Я так долго была в разлуке с тобой, что с радостью готова согласиться, чтобы ты неотлучно был со мной. Но у тебя есть сыновний долг и перед королем, твоим отцом. Поэтому поспеши к нему без сомнений и будь рядом с ним. А добрая Манон и милая Адриенна останутся со мной.

– Они тоже могли бы переехать с тобой, – снова вернулся к своему предложению Марсель. – Король, конечно, позволил бы Манон оставить дворец, чтобы сопровождать тебя. И у меня во дворце все вы были бы в полной безопасности от любых козней Бофора.

– Теперь я больше ничего не боюсь, – повторила Серафи. – Анатоль не посмеет что‑либо предпринять против нас. Да и за тебя я спокойна. Случилось самое важное – твой отец с любовью принял тебя. Поезжай в Версаль, король ведь не знает, что ты здесь.

Марселю не оставалось ничего другого, как покориться и подчиниться воле матери.

Простившись с ней и Адриенной, он приказал Гассану оставаться во дворце, пока его рана не затянется. И вскоре одинокий всадник галопом понесся по Парижской дороге.

XXVII. БЕЗДУШНЫЙ НАСИЛЬНИК

Угрюмо насупясь, герцог молча сидел в кресле, не замечая, что сумерки вползли в комнату. В душе его тоже царили потемки, и мрачные образы непрестанно роились в воображении. Слуги не решались войти в кабинет, чтобы зажечь свечи, зная, что в такие минуты опасно попадаться ему на глаза без зова.

Наконец герцог пошевелился и позвонил.

Вошел проныра Валентин, подобострастно кланяясь. Он зажег свечи и остановился в ожидании приказаний.

– Ты и Паскаль приготовьтесь завтра в дорогу, – заговорил наконец герцог. – Велите заложить карету. Об остальном я распоряжусь потом.

Валентин, отвесив низкий поклон, вышел.