Том 8. Вечный муж. Подросток - Федор Михайлович Достоевский

отдаться“,[154] он остался доволен приемом, который получила повесть. С. А. Ивановой он писал 7 (19) мая 1870 г.: „Я получил чрезвычайные похвалы из «Зари» за повестушку, которую у них напечатал. В журнальных разборах („Голос“, „Петербургские) ведомости“ и проч.) — тоже были ко мне вежливы" (XXIX, кн. 1, 123). „Журнальными разборами“ Достоевский назвал критические отзывы газет, из которых полностью положительной можно считать только рецензию в „Голосе“: „Что может быть обыкновеннее истории человека, который женится; женившись, он становится совершенным рабом своей жены и добродушно, сам того не замечая, носит длинные рога; овдовев же, спешит вновь жениться, на новое рабство и новые рога; что может быть, повторяем, обыкновеннее этой истории? А между тем — такова уже особенность таланта г. Достоевского — он рассказывает эту обыкновенную историю со всеми ее реальными и вседневными, по-видимому, ничтожнейшими подробностями таким образом, что воображение читателя постоянно возбуждено, и какая-то таинственность, какая-то тайна кроется во всех этих кажущихся пошлостях жизни“.[155]

Рецензент „С.-Петербургских ведомостей“ В. П. Буренин высказал противоположное мнение: „В наше время повести этого рода потеряли всякий кредит и нравятся разве только особенным любителям болезненной «фальшивой психологии». «Вечный муж» начат очень ловко, хотя по всем правилам рутины; таинственностью, которая, потомив воображение читателя на двадцати страницах, благополучно разъясняется на двадцать первой. После таинственности следуют «нервические» диалоги двух главных действующих лиц, в которых автор играет психологическими мотивами с искусством, хорошо изученным не только им самим, но даже и читателями его прежних произведений. Затем выступает на сцену одно из любимейших лиц г. Достоевского — преждевременно развитый болезненный ребенок-девочка, и вокруг этого лица устраивается драма по обычному рецепту“; только „местами“, по мнению Буренина, Достоевский обнаруживает „свое, конечно, немалое дарование в полной силе“.[156]

Рецензент „С.-Петербургских ведомостей“, так же как Майков в цитированном выше письме к Достоевскому, выразил характерную черту отношения тогдашней русской критики к Достоевскому — непонимание сложности художественно-психологических мотивировок поведения его персонажей. Только Страхов остался верен своему отношению к „Вечному мужу“ и через год привел эту повесть в числе доказательств художественного прогресса русской литературы: „Наша литература ведь не пустяк. Она нынче процветает в полном смысле этого слова; она процветает, ширится и развертывается, тогда как, например, литература французская, немецкая, английская — или падают, или находятся в застое <…> Большею частию наши писатели даже не останавливаются в своем развитии, а продолжают делать все новые и новые шаги до тех пор, пока пишут. Так Тургенев вырос безмерно в сравнении с тем, чего ожидал от него Белинский. Так Лев Толстой поднимался еще правильнее и неуклоннее и взошел еще выше. Так Достоевский, несмотря на колебания, все еще продолжает подыматься, и для русского критика ясно, что, например, в повести «Вечный муж» этот писатель, работающий так давно, сделал новый шаг в развитии своих идей“.[157]

Подросток

Впервые опубликовано в журнале „Отечественные записки“ (1875, № 1, 2, 4, 5, 9, 11, 12). Отдельным изданием роман вышел в начале 1876 г.

1

„Подросток“ был начат в феврале 1874 г. и закончен в ноябре 1875 г. В „Отечественных записках“ печатался по предложению Н. А. Некрасова, сделанному в апреле 1874 г. Произвол M. H. Каткова при публикации „Бесов“ в „Русском вестнике“ (изъятие главы „У Тихона“), обострение расхождений с издателем „Гражданина“ В. П. Мещерским (см. об этом: XVII, 261–264), внимательное отношение к таланту Достоевского в статьях критика „Отечественных записок“ Н. К. Михайловского о „Бесах“ (несмотря на всю резкость его полемики с Достоевским-мыслителем) способствовали усилению интереса писателя к кругу „Отечественных записок“.

Еще более важны были результаты осмысления Достоевским фактов текущей действительности — русской (утверждение буржуазного пути развития) и европейской (Парижская коммуна). „Дневник писателя“ за 1873 г. свидетельствует о значительных изменениях в идеологических построениях писателя. В условиях разложения старых устоев (в том числе и в среде народа) он был вынужден признать роль интеллигенции: она, по его мнению, должна объединиться и помочь народу найти себя.[158]

В сфере пристального внимания Достоевского находится в этот период и молодая Россия, те духовные процессы, которые она переживает. Верность петрашевцев своей идее, столь высоко оцененная в последней главе „Дневника писателя“ за 1873 г., выдвигается Достоевским в подготовительных материалах к „Подростку“ как своего рода эталон всякого „настоящего нигилиста“: „Наши нигилисты? Да разве это чистый тип, что-нибудь выравнявшееся и установившееся? Ничуть! Я их предчувствовал еще раньше их появления, и, признаюсь, они обманули мои ожидания. Настоящий нигилист не может, не должен, не смеет ни с чем из существующего примириться. На сделки он не смеет идти ни под каким видом, да и знать должен, что никакая сделка решительно невозможна" (XVI, 285). К „настоящим нигилистам“ предъявляются определенные, реальные и жесткие требования — значит, их бытие, неизбежность его признается.

В августе 1875 г., работая над третьей частью „Подростка“, Достоевский вступает в полемику с Р. А. Фадеевым, автором книги „Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть?)“ (СПб., 1874). Отдавая должное двум центральным мыслям книги Фадеева — идее объединения духовных сил и признанию главенствующей роли дворянства — и в то же время переосмысляя их принципиально, Достоевский развертывает полемику с ним по двум направлениям. В центре первого — критика положения Фадеева об укрупнении землевладений, могущем привести к уничтожению дворянства, дворянского духа, так как именно в мелких владениях — „старые знатные роды и дух дворянства“ (XXI, 271). В центре второго — реабилитация нравственных достоинств русских последователей Фурье:[159] „Ростислав Фадеев и Фурье. Нет, я за Фурье… Я даже отчасти потерпел за Фурье наказание… и давно отказался от Фурье, но я все-таки заступлюсь. Мне жалко, что генерал-мыслитель трактует бедного социалиста столь свысока. Т. е. все-то эти ученые и юноши, все-то эти веровавшие в Фурье, все такие дураки, что стоило бы им прийти только к Ростиславу Фадееву, чтоб тотчас поумнеть. Верно, тут что-нибудь другое, или Фурье и его последователи не до такой степени все сплошь дураки, или генерал-мыслитель уж слишком умен. Вероятнее, что первое“ (XXI, 265). Защита этических принципов петрашевцев при анализе книги, посвященной современному положению России, соотносилась в сознании Достоевского с общественно-философскими и политическими исканиями 70-х годов. Черновые записи к „Подростку“, сделанные в августе 1874 г., позволяют увидеть и реальную основу для такого соотнесения.

Вопросы об историческом значении России, о Востоке и Западе, об отношении личности и общества в настоящем и будущем строе человечества приобретали в период усиленного развития капитализма в России особо острое значение: росло желание объективнее