Имаджика - Клайв Баркер

– Оскар? – прошептала она. – Ты слышишь меня?

– О, если б ты только могла сама себя видеть, дорогуша, – заворковал Дауд. – Когда ты смотришь на него, у тебя глаза – как у раненой оленихи. И это после того, как он использовал тебя. Как он угнетал тебя.

Она наклонилась к Оскару еще ближе и вновь произнесла его имя.

– Он никогда не любил ни меня, ни тебя, – продолжал Дауд. – Мы были его имуществом, его рабами. Частью его...

Глаза Оскара открылись.

– ...наследства, – договорил Дауд, но последнее слово он произнес едва слышно. Стоило Оскару открыть глаза, как Дауд тут же отступил в тень.

Белые губы Оскара сложились в форме ее имени, но движение это было совершенно беззвучным.

– О, Боже, – прошептала она. – Ты слышишь меня? Я хочу, чтобы ты знал, что все это не напрасно. Я нашла ее. Понимаешь? Я нашла ее.

Оскар едва заметно кивнул. Потом, с предсмертной осторожностью, он облизал губы и набрал в легкие немного воздуха.

– ...это неправда...

Она расслышала слова, но не поняла их смысла.

– Что неправда? – спросила она.

Он вновь облизал губы. Речь требовала от него непомерных усилий, и его лицо стянула напряженная гримаса. На этот раз он произнес только одно слово.

– ...наследство...

– Я была не наследством? – сказала она. – Да, я знаю это.

Призрак улыбки тронул его губы. Его взгляд блуждал по ее лицу – со лба на щеку, со щеки на губы, потом вновь возвращался к глазам, чтобы встретиться с ее твердым взглядом.

– Я любил... тебя, – сказал он.

– Это я тоже знаю, – прошептала она.

Потом его взгляд утратил ясность. Сердце в кровавой луже затихло, а лицо его разгладилось. Он умер. Труп последнего из рода Годольфинов лежал на столе Tabula Rasa.

Она выпрямилась, не отрывая взгляд от мертвого тела, хотя это и причиняло ей боль. Если ей когда-нибудь придет в голову заигрывать с темнотой, то пусть это зрелище прогонит искушение. Сцена эта не была ни поэтичной, ни благородной; на столе лежала груда отбросов, вот и все.

– Свершилось, – сказал Дауд. – Странно. Я не чувствую никакой разницы. Конечно, на это может потребоваться время. Я думаю, свободе надо учиться, как и всему остальному. – За этим бормотанием она с легкостью могла расслышать едва скрываемое отчаяние. Дауд страдал. – Ты должна кое-что узнать... – сказал он.

– Я не хочу тебя слушать.

– Нет, послушай, дорогуша, я хочу, чтобы ты узнала... он сделал со мной то же самое однажды, вот на этом самом столе. Он выпотрошил меня перед всеми членами Общества. Может, это и неплохо – жажда мести и все такое... но ведь я из актерской братии... что я понимаю в этом?

– Ты из-за этого их всех убил?

– Кого?

– Общество.

– Нет, пока нет. Но я доберусь до них. Ради нас двоих.

– Ты опоздал. Все они уже мертвы.

Эта новость повергла его в молчание на целых пятнадцать секунд. Потом он начал снова, и снова это была болтовня, такая же пустая, как и то молчание, которое он пытался заполнить.

– Знаешь, это из-за этой проклятой Чистки, они нажили себе слишком много врагов. Через несколько дней изо всех щелей повылезает тьма-тьмущая разных мелких Маэстро. Годовщина-то какая наступает, а? Лично я напьюсь до положения риз. А ты? Как ты будешь праздновать? Одна или с друзьями? Вот эта женщина, которую ты нашла. Она как, сгодится для компании?

Юдит мысленно прокляла свою неосторожность.

– Кто она? – продолжал Дауд. – Только не уверяй меня, что у Клары оказалась сестра. – Он засмеялся. – Извини, я не должен был смеяться, но она была сумасшедшей, как церковная мышь, то есть тьфу... ну да ладно, ты должна и сама теперь это понимать. Они не понимали тебя. Никто не может понять тебя, дорогуша, кроме меня, а я понимаю тебя...

– ...потому что мы с тобой – два сапога пара.

– Вот именно. Мы с тобой больше никому не принадлежим. Мы теперь сами себе господа. Мы будем делать что мы хотим и когда мы хотим, плюя на последствия.

– По-твоему, это свобода? – бесстрастно спросила она, наконец отрывая взгляд от Оскара и переводя его на странно искаженный силуэт Дауда.

– Только не пытайся убедить меня в том, что ты не хочешь ее, – сказал Дауд. – Я не прошу тебя полюбить меня за это – я не так глуп, но по крайней мере признай, что это было справедливо.

– Почему ты не убил его в постели много лет назад?

– Я не был достаточно силен. Конечно, я не утверждаю, что излучаю силу и здоровье в настоящий момент, но я сильно изменился со времени нашей последней встречи. Я побывал внизу, среди мертвых. Это имело большое... воспитательное значение. И пока я был там, внизу, пошел дождь. Такой сильный дождь, дорогуша. Знаешь, я такого никогда раньше не видел. Хочешь посмотреть, что на меня падало?

Он закатал рукав и протянул руку под свет лампы. Теперь она поняла, почему его силуэт выглядел таким бесформенным и распухшим. Его рука и, судя по всему, все его тело представляли собой гибрид живого и неживого: плоть уже частично затянулась над осколками камня, которые он запихнул в свои раны. Она мгновенно узнала пульсирующее в осколках радужное сияние, частично передавшееся и искалеченной плоти, которая служила им оправой. Дауду пришлось побывать под дождем из осколков Оси.

– Ты ведь знаешь, что это такое, не правда ли?

Юдит ненавидела в Дауде ту легкость, с которой он умел читать по лицу ее мысли, но изображать неведение не имело смысла.

– Да, – ответила она. – Я была в Башне, когда она начала рушиться.

– Настоящий Божий дар, а? Конечно, я уже не могу так быстро двигаться с этим грузом, но ведь после сегодняшнего дня мне уже не придется слышать: принеси то, подай это, – так что кому какое дело, что из одного конца комнаты в другой я прохожу за полчаса? Во мне есть сила, дорогуша, и я не возражаю против того, чтобы поделиться...

Он запнулся и убрал руку из-под света.

– Что это было?

Теперь и она услышала: отдаленное грохотание где-то внизу.

– А чем вы вообще занимались там внизу? Надеюсь, не уничтожением библиотеки. Это удовольствие я приберегал для себя. Дорогая моя, еще представится много возможностей порезвиться в роли варваров. Это витает в воздухе, тебе так не кажется?

Мысли Юдит вернулись к Целестине. Дауд вполне мог оказаться опасным для нее. Ей необходимо спуститься вниз и предупредить Богиню; возможно, подыскать какие-нибудь средства защиты. А пока она будет продолжать играть свою роль.

– Куда ты поедешь отсюда? – спросила она Дауда, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно непринужденнее.

– Скорее всего, назад на Риджентс Парк-роуд. Мы можем провести ночь в постели нашего хозяина. Ой, что это я такое говорю? Пожалуйста, не подумай, что мне нужно твое тело. Я знаю, что весь остальной мир полагает, что рай находится у тебя между ног, но я был девственником в течение последних двухсот лет и совершенно утратил интерес к этому делу. Мы ведь можем жить как брат с сестрой, не правда ли? Звучит не так плохо, как тебе кажется?