Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

мой старший брат в 1937-м сочинял и разыгрывал приключенческие истории в своей комнате: оттуда то и дело неслись воинственные возгласы, сдавленные хрипы, крики «Попался! Попался!» и пулеметные очереди. Потом брат вырос из этого кошмара и, будучи взрослым, не имел никакой склонности к насилию. Совершенно иначе обстоит дело с примитивными играми, в которых победа достигается через разрушение и мгновенно подкрепляется наградой, а кроме победы, иной цели и нет. Эти игры вызывают привыкание, их трудно перерасти или заменить чем-то другим. Воображение, приговоренное к бесконечному, бессмысленному замкнутому кругу, голодает и становится бесплодным.

Я еще хочу сказать про ту радость, которую доставляют мне рассказы и буклеты, созданные детьми. Отрадней всего мне видеть, как много мальчишек и девчонок искренне хотят написать книгу (и неважно, что в ней всего пятьдесят слов). Они уверены, что справятся и что нарисуют картинки к своей истории. Они явно испытывают удовольствие, разбивая книгу на главы, делая оглавление, обложку и посвящение. А на последней странице все они пишут: «Конец», — и подчеркивают это слово жирной линией. Им есть чем гордиться. И учителю стоит гордиться такими учениками. Я ими горжусь. Написать книгу — это очень здорово, когда тебе шесть, или восемь, или десять. А потом будут и другие замечательные вещи, такие как бесстрашное чтение. С чего бы тому, кто написал книгу, бояться прочесть книгу, написанную кем-то еще?

Как большой знаток я могу сказать, что лучшие детские письма и буклеты сделаны полностью вручную. Компьютер упрощает работу, но это не всегда преимущество: чувство легкости побуждает ребенка спешить. Печатный текст с его аккуратными буковками выглядит скучным и стандартным, в то время как письмо, написанное от руки, полно жизни. Компьютер исправляет ошибки, но он же и лишает текст живого своеобразия, которое доставляет огромное удовольствие мне как читателю. В письме, напечатанном на принтере, никто не спросит меня про самыя любимыя чась книги, или про лбюмиую чазть, или про либимыю часьть. В письме, напечатанном на принтере, никогда не встретишь: «Пачиму вы ршили на писать кошкины крылья?» И там нет всех тех великолепных завершающих фраз вроде: «Ыскрн», — я просто не могла понять, что это такое, пока не встретила где-то еще: «Ыскрине» и «Искерне». И: «Вашш навечно» (вариант: «на вечьно»). И, как своего рода привет юной Джейн Остин: «Ваш друк». И неаккуратных загадочных прощаний: «Дсв ат Дерика», или: «Пака, Ана».

Пака, храбрые учителя, пака, храбрые дети! Спасибо вам за цитаты.

Дсв ат Урсулы

У меня есть пирог

Апрель 2012 года

Неспособность понимать пословицы есть симптом… чего? Шизофрении? Паранойи? Неважно, так или иначе чего-то очень скверного. Много лет назад, услышав такое, я забеспокоилась. И все, что мне с тех пор говорили об этом симптоме, тревожило меня. А у меня оно есть? Да! Да, есть! Конечно! О боже!

Я могу привести доказательства того, что у меня паранойя (ну, или шизофрения). Есть самая обычная пословица, которую я никогда не понимала:

Нельзя одновременно иметь пирог и съесть пирог.

Мой внутренний логик заявляет: «Как можно есть пирог, которого у тебя нет?»

С этим не поспоришь, так что я уперлась в дилемму: или в пословице нет смысла — но тогда почему умные люди постоянно повторяют ее? — или я шизофреник (параноик).

Шли годы, я время от времени задумывалась над своим непониманием этой пословицы. И медленно-медленно до меня доходила мысль, что у слова «иметь» (have) в английском языке есть несколько значений, главный из которых — собственно «иметь», «обладать», но одно из менее употребительных — «держать», «хранить».

Нельзя одновременно хранить пирог и съесть пирог.

О! Моя пословица! Я поняла ее!

Оказывается, это отличная пословица!

А у меня вовсе нет параноидной шизофрении!

Странно только, что я не сразу добралась до значения «хранить». Я гадала об этом некоторое время и, наконец, додумалась вот до чего.

Прежде всего, мне кажется, что глаголы здесь стоят в неверном порядке. Для того чтобы съесть пирог, его сначала нужно иметь. Я поняла бы пословицу раньше, если б она звучала так: «Нельзя одновременно съесть пирог и иметь пирог».

Далее возникает путаница со словом «иметь». На диалекте Западного побережья США, где я выросла, фраза «На вечеринке я имела пирожное» означала «На вечеринке я съела пирожное». Так что в детстве я бы поняла пословицу «Нельзя одновременно иметь пирог и съесть пирог» так, будто невозможно съесть пирог и одновременно с этим съесть его.

Услышав такое, я бы подумала: «Что за ерунда?..» — но не сказала бы ничего, потому что разве может ребенок спрашивать о таких вещах, которые обсуждают взрослые и о которых он сам подумал: «Что за ерунда?..» Так что, наверное, впервые столкнувшись с этой пословицей, я просто попыталась дойти до смысла своим умом. И тут же застряла в нелогичности того, что пирог, который у меня есть, — это пирог, который я не могу съесть; мне даже в голову не пришло, что речь здесь идет о выборе одного из двух вариантов: накопления или поглощения.

Полагаю, вам уже хватило. Прошу прощения, но это вещи, о которых я очень много размышляю.

Существительные («пирог»), глаголы («иметь»), слова, их употребление, а также неверное употребление, их значения, а еще слова, значение которых меняется в зависимости от времени и места, и слова, производные от более старых слов других языков, — слова зачаровывают меня, как коробка с жуками зачаровывает моего друга Парда. Парда не выпускают на улицу, и ему приходится охотиться внутри. У нас внутри мышей нет. А вот жуки у нас есть. О боже, у нас есть жуки! Когда Пард слышит, чует или видит жука, жук сразу же занимает всю его вселенную. Пард не остановится ни перед чем. Он готов закопаться в мусорную корзину, перевернуть и разбить маленькие хрупкие предметы, расшвырять большие тяжелые словари… Пард яростно взлетает в воздух и бежит по стенам, он глядит не отрываясь по десять минут на недоступный прибор, где в виде маленькой движущейся фигурки притаился жук… А когда Пард получает жука — а он его получает всегда, — он крепко знает, что нельзя иметь жука и не съесть его. Потому он его съедает. Немедля.

Я знаю (и мне это не нравится), что очень мало людей разделяют такое увлечение. Увлечение словами, я имею в виду, отнюдь не жуками. Впрочем, мне хотелось бы напомнить, что Чарлз Дарвин был почти так же самозабвенно увлечен жуками, как и Пард, пусть и с несколько иной целью.