Восхождение к власти: «италийский рассвет» - Соломон Корвейн

- Здесь? Да это суть мира! – философски обозначил бандит. – Весь мир таков, как эта деревня.

«Обнищавшие рабы, жестокие господа и… сила на коротком поводке», - понял значение слов преступника Валерон держа на мушке морду мутанта.

- И кто же тебя спасёт? – гаркнул Зариф.

Громыхание и железный звон сначала были слишком далёкими, чтобы на их можно было обратить внимание. Потом, с каждой секундой они становились всё чётче и чётче, словно бы стук часов.

- Что за…, - не успел возмутиться член банды, его слова утонули в механическом рыке и воплях боли.

Как гром среди ясного неба, в битву ворвалась воплощённый гнев, который одним своим появлением ввергнул всех удивление, смежного со страхом. Он ворвался, в самый её центр, становясь воплощением убийственной эффективности и жестокости.

- Умри, чудовище! – решётка шлема выдала неистовый рёв; удар кулака заставил хрустеть морду мутанта, раздался жалобный визг.

Огромный двухметровый воин, закованный в посеребрённые технодоспехи и держа в руках широкий блистающий меч, врезается толстым наплечником в мутанта и откидывает его. За спиной бойца дымящийся белыми испарениями горб. Машинные звуки, симфония работы автоматических систем говорят о том, что это продвинутый экзоскелет.

«Терзатель» кусается, сорвав намордник. Туша бросилась на воина, заключив в крепких смертоносных объятиях. Его зубы остры, а челюсть мощна. Когти впиваются в металл и пытаются пронзить тёмные линзы шлема, напоминающий горшок. Зубья вгрызаются в сочленения брони. Тварь изо всех рвётся покончить с высокотехнологичным «рыцарем», но не может, поэтому в ярости кидается вновь.

- Тебе меня не одолеть! – голос сильно искажён, громкий бас страшит.

Воитель отбивается пинком тяжёлого сапога, и тварь, скуля, отступает, следующий удар стального кулака сокрушает череп волка и тут же вознесённый клинок опускается прямиком на шею монстра.

Данте вздрогнул, когда услышал смачный звук хруста позвоночника и хлюпанье крови с мясом. Подобных продвинутых воителей он видел только в старинных фантастических фильмах, а здесь «рыцарь» словно сошёл с кинохроник древности и несёт свет праведности, блистая в душе знаменем истины. Но всё же реальность быстро дала знать о себе.

Стоны Андрона заставили Данте отрываться от созерцания великолепия витязя. Юноша мгновенно подбежал к умирающему мужчине, судорожно метая взгляд. Признать человека в этом комке мяса, крови и грязи очень трудно. Одежда превратилась в тряпки, кожа обратилась в лоскуты, висящие на мясе, часть вен перебиты и кровь хлещет как из ведра. Несколько костей буквально перерезаны. Валерон, прошедший сквозь десятки уличных стычек и бойню, прекрасно осознаёт – помочь тут нечем, разве что только проговорить молитву за упокой.

- Кхе-кхе, - с кашлем выплёвывая и кровь, заговорил кондотьер, - сплоховал я, не т-так ли?

- Да, - холодно говорит сиракузец. – потерпи ещё с минуту и всё закончится. И судя по всему… ты дожил до момента перемен.

- Э хор-хорошо. Запомни, - он осторожно взял его за шиворот и дал последнее поучение, казавшееся ему важным. – Буд-дь ос-осторожен с гневом. Он т-тебя погубит.

Мышцы Андрона обмякли, его грудь больше не вздымается, а в очах потух свет жизни, и рука соскользнула с плеча. Наёмник, всю жизнь посвятивший войне, умер, как и подобает воину – в бою с врагом. Окровавленный, истерзанный, но погибший с честью.

Положив пистолет на грудь кондотьера, италиец посмотрел на невозможную картину. «Кто этот воин?», «Что он тут делает?», «Кого он представляет?» - роились вопросы в уме, но не находили ответов.

Тем временем к месту боя стал подходить народ. Фантастический «рыцарь» оглядел всех суровым взглядом безжизненных визоров на шлеме. После чего из звукопреобразователя вырвался жуткий грубый голос:

- Кто здесь власть!?

Все стали шарахаться назад с ужасом, трепетом и благоговением в глазах. Рядом с воителем остался стоять один Зариф. В его карих глазах промелькнули нотки страха. Его ноги стали свершать аккуратные шаги назад.

- Стоять! – прикрикнул воитель и, воткнув простой двуручный меч в землю, сложив руки, спросил. – Это ты здесь представитель власти?

- Да. – Дерзко отвечает араб, опустив руки в карман. – Скажи, сколько ты хочешь? Такой могучий воин будет усыпан роскошью городской республики.

- Я служу Господу, Канцлеру, и его великому делу изменения! – взревел ратоборец. – Я его стальной кулак, несущий кару и огонь нечестивцам, свет и спасение замученным! Я его латная перчатка, сокрушающая ересь и несущая весть о новом мире! Я пришёл сюда с требованием – вы должны присоединиться к Южно-Апеннинскому Ковенанту. В противном случае…

- Да что ты говоришь, ржавое ты ведро! – нагло перебивая, закричал в порыве спеси Зариф, самодовольно улыбаясь.

- Ой дурак, - усмехнулся Данте, - ты явно с ума сошёл от увиденного, от самого шанса потерять власть.

- Ты и твой канцлер – ничтожества, которые будут стёрты. Мои братья разберут тебя на болты, и продадут на рынке, дровосек ты железный!

Сиракузец краем глаза приметил слабый блеск металла в покрове крови и грязи. Юноша погрузил руку и вытянул второе оружие Андрона. Полностью заряжённый, только заляпанный, в боевом состоянии револьвер стал лишь поводом. Парень поднял огнестрел и направил ствол прямиком на Зарифа.

«В голову стрелять нельзя, людей заденет» - подумал италиец и рпустил его чуть ниже.

- А-а-а! – взвыл бандит, когда под громкие залпы его колени плюнули кровью.

Юноша не стал его оставлять на милость пришельца, он бегом преодолел метров десять и выпустил всю злобу и ненависть, вложив их в удар кулаком. Зариф плюхнулся в грязь и постанывая, стал ползти.

Рисунок 8 «Группа пехоты армии Канцлера пробирается через землю, ставшую практически киселём от загрязнения и отравления».

Но не Данте было суждено вершить справедливость. Пред глазами сверкнул широкий клинок, а затем острозаточенная сталь, пропев на ветра, вошла в спину разбойника. Хлюпанье и стенание обозначили конец жалкой жизни.

- Таков конец всех нечестивых, - грозно завершил латник и повернулся к юнцу.

Они стояли и смотрели друг на друга – живые глаза и безжизненное стекло. И всё же сиракузец боялся, каждое усилие было направлено на подавление тряски.

- Скажи, кто ты? – наконец-то низким грубым голосом заговорил воин.

-