Утро без рассвета. Колыма - Эльмира Нетесова

А девчонка сидит — доверчиво, у печки. Страх прошел. Злость исчезла. Она снова прежняя — бесхитростная, чистая. И Костя, глядя на нее не посмел более протянуть к ней руки. Боясь напугать, оттолкнуть от себя. Пусть не будет она любовницей, пусть будет корешем[19]. Пусть заходит когда захочет. Без страха. Как к человеку. Чтоб не было ему одиноко.

()п проводил ее домой. Постоял немного у двери. Впервые в жизни девушку провожал. И это ж надо— не тронул! И она обещала приходить к нему.

Так шли дни, недели, месяцы. Подошел и сентябрь. Холодный, пасмурный. С ним путина закончилась. Рыбаки из бригады радовались приходу холодов. Скоро они уйдут в тайгу. На пушной промысел. На всю зиму. Лишь весной в село вернутся. А сейчас уже готовиться надо. Через месяц покидать село.

Коряки умели не только ловить рыбу, промышлять пушного зверя. Они умели все, чего бы ни потребовал от них Север и… сама жизнь. А потому— ни зимою, ни летом не оставались без дела. Но это они. Они! Но не Костя!

Выросший в «малине», он хорошо знал ее законы, постиг все тонкости воровского ремесла. Но вот здесь, в селе оказался совсем беспомощным. И по окончании путины пришел к председателю сельсовета расстроенный:

— Слушай, Ильтын, а что мне теперь делать?

— Отдыхай. Ты хорошо работал. Отке тобой доволен.

— Как отдыхай! А жить на что? Мне за отдых платить не будут. Работа нужна.

— Ну, а куда я тебя пошлю? — разводил руками Ильтын.

— Придумай что-нибудь.

— Так, а что придумать? Зимою в селе одни женщины остаются. Мужчины — в зимовьях.

— Знаю. Но мне работать надо. Жрать надо!

— Вот беда, ну что мне с тобою делать! Ума не приложу, какое дело тебе найти.

— Может есть где мужская работа?

— Так ты сам знаешь. В столовой у нас две женщины — самим работы мало. В магазине— продавец и уборщица. В больнице твоя помощь тоже не нужна. В клубе у нас парень. Он же и за киномеханика, и за баяниста. Сам видишь — ничего больше нет.

— А на что я жить буду?

— Летом, когда работал, хорошо получал?

— Хорошо.

— Откладывать нужно было. Не кричал бы теперь. А то чем помогу? К женщинам пошлю мех выделывать? Так они не доверят! Ты ж его в руках не держал. Испортишь. Меховую одежду шить? Тоже не сможешь! Вкус иметь надо. Этому у нас с детства учат.

— Черт возьми! Не сдыхать же мне с голода! — орал поселенец, теряя терпение.

— Ладно, иди домой. Я в район позвоню. Может, что подскажут или в другое место переведут, — сказал председатель.

— В другое место! — подскочил Медуза. И, побелев, спросил:

— Это куда же?

— Где работа будет всегда. У нас — сам видишь.

— Никуда я отсюда не поеду! Понял?

— А кто гонит тебя! Живи! Но зачем кричишь?

— Работу мне найди! Хоть какую-нибудь! Придумай!

— Хорошо.

Через три дня Ильтын пришел к Медузе домой. Улыбался всем лицом.

— Нашел я для тебя работу.

— Какую?

— Снасти будешь чинить со стариком Акловым. Неводы, мордухи, сети.

— Я же не умею! — возмутился Костя.

— Научит. Рыбу умеешь теперь ловить! И это сможешь.

— Так что ж мы — один невод всю зиму чинить будем? А что заработаем?

— Один чинить. И пять новых сделаете. Восемь мордух нам нужны. А в феврале навагу ловить станешь с Акловым. Все время — работа будет. И заработок. Неплохой, однако.

Костя приумолк. Подумал. И улыбнулся довольно:

— Ну, спасибо тебе.

— Мне из района так посоветовали. Вчера звонил. Умные там люди. Сам я не додумался, — сознался Ильтын.

А вскоре поселенец утеплил большое помещение склада, и вместе со стариком принялся за новое дело. Сети были старые, в больших дырах, старик ловко штопал их, продевая в ячейки деревянный, маленький челнок.

— Учись, паря; этого, кроме меня, никто в селе не умеет делать. Умру — ты кого-то учить станешь. Нельзя, чтобы это умирало со мной. Меня в свое время отец учил, его — дед. Родовое это — наше ремесло. И род наш — рыбоеды. Все до единого. Нас море кормило. И без рыбы никто не может. Собачка и та юколу любит. Нерпа, песец — тоже рыбу едят. И человек. Тоже не сможет без рыбы. Всегда я ее ловил. И всех мужчин села обучил делу. Теперь они все умеют. А нот снасти чинить некому. А худые снасти, как слабые руки — ничего не удержат.

Бабье это занятие, Аклов. Они сноровистее нас в таком деле, с нитками им куда как проще…

Не скажи. Наши женщины этому не обучены. Одно дело одежду шить. Другое — сети. Это не швы прошивать. Тут знания нужны. А их на берегу сидя, где возьмешь? Надо рыбку половить, — орудовал Аклов челноком так, что Костя едва успевал следить за его руками

А уж через пару дней и сам взялся за починку. Челнок медленно поворачивался в его руках, словно не хотел признавать нового хозяина Он падал из рук, колол их острыми рожками, падали нитки. Дыра в сети никак не сужалась.

Старик выжидательно наблюдал. Но не спешил на помощь. А у Кости уже ломило пальцы от усталости. С виду работа совсем легкая. А возьмешься — и падает все из рук. Не получается. Вместо ровных ячеек углы какие-то. В них кентов бы перевстречать, а не рюмку попить. Вон у старика как здорово получается. Залюбуешься. Точно нарисованные. А у него? Медуза вздыхает.

— Что, Костя? — смеется Аклов.

— Напутал я здесь.

— Не получается?

— Нет.

— Иди сюда, — позвал старик. И, глянув на поселенца строго, сказал:

— Смотри внимательно. Как если бы не на рыбу, — на волка, на худого человека эту сеть готовил. Она крепкой должна быть. Чтоб не сумел сбежать.

«Уж на Скальпа я из чугунных прутьев сеть бы сплел. Своими руками. Не вырвался бы гад ползучий. На ноже я поклялся и все-равно убью его. Поймаю — и «крышка», — думал Костя внимательно следя за руками старика.

Потом взялся сам. Медленно, но точно копируя каждое движение рук коряка. И челнок вначале неохотно, а потом все быстрее завертелся в его руках. Засновал.

«Для тебя, акула проклятая, плету. Все-равно не минуешь ты моих рук. Не выскользнешь. Разыщу. А там разговор коротким будет. Жизнь мне не мила покуда ты жив!»

— Молодец! Хорошо получается. Быстро понял. Не коряк, а голова крепкая, — похвалил Аклов работу Кости.

Чумаев ничего не ответил.

Тихо опустилась на село зима. В одну ночь выбелила Анапку пушистым снегом, заглянула в каждую щель. Порадовала всех величавой красою своей. А через неделю пургой разразилась. Грозною, черной. Загуляла по Анапке злою Нинвит[20].

Костя, выглянувший в окно, глазам не поверил. Ветер со свистом врывался в щели, гудел в трубе злым шаманом. Тащил по улице чье-то белье. Срывал трубы. Бил в стекла десятками вихрей.

Решил он попробовать выйти из дома. Но куда там! Лицо враз снегом залепило. Повернулся и— бегом назад. В дом — снежным комом ввалился. С час дыхание переводил. Какая работа? Перед окнами такие сугробы намело — целый день снег придется откидывать. «Занесет, как медведя в берлоге, — подумал поселенец. — И откопать некому будет. А впрочем, на кого сетуешь, кто хоть когда-нибудь помогал тебе? Кенты? Они помогли тебе попасть сюда. С ними свяжись! Еще и не в такую беду попадешь. Они доведут до веселой жизни. То-то. Не на кого пенять. Здесь тебя целый месяц даром кормили. Пришлого. Чужого! Не попрекали. А что ты для них сделал? Ничего! Никому. А кенты? Наплевали на тебя сто раз. Так что молчи. Вот вернешься к себе— там потребуешь. Эти — не должники. Ничем не обязаны. А ни разу плохого слова от них не слыхал. Сам их туземцами называл. А они получше верных кентов. Хоть и живут на краю света».

Стук в дверь удивил. Медуза заторопился открыть. «Наверное Аклов заждался. Решил сам за ним прийти. Неловко. Старик, а сильнее меня», — снимая крючок думал он, и, открыв дверь, ахнул от удивления. Это была Уткэт.

— Сумасшедшая! — схватил он ее в охапку. Втащил в коридор. И, закрыв дверь, провел девушку в дом.

— Как ты дошла?

— Как видишь, — смеялась она.

— Зачем так рисковала?

— Что ты? Мы привычные! Пурга для нас, как для тебя — теплое море. Нас она не обижает.

— Слушай, но ты хоть меня не пугай.

— А чего боишься?

— За тебя. Ведь замерзнуть могла.

— И ты бы этого не пережил! — хохотала Уткэт.

— Во всяком случае приятного было бы мало, — сгладил он.

— Не объясняйся, — закрыла она ему рот рукой.

Он глупо улыбался, глядя на нее. Ведь вот ни одна не решилась бы на такое. А ей он позволяет делать и говорить все, что взбредет и голову. Он привязался к ней, привык и, не увидев ее хотя бы полдня, ходил как потерянный. Словно что-то не сделал, чего-то не хватало ему.

Ее появление, да еще в такую погоду было чудом, подаренным ому то ли судьбою, то ли самою пургой. Он не знал, кого из них он должен благодарить за него.

— Я тебе поесть принесла. А то голодный останешься на всю пургу.