Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя - Валерий Меницкий

Что бы он ни рассказывал дальше, всегда на его пути оказывался какой-нибудь идиот. Как-то я, Эн Каарма, Витя Рындин и Володя Матвеев (с туполевской фирмы) возвращались на моей машине из Москвы в Жуковский после очередного экзамена. И вдруг Эн, который работал инструктором в Школе лётчиков-испытателей, говорит:

— Смотрите, Пётр Иванович едет на «Волге». Давай за ним в хвост!

— А чего, давай, — поддержал я. — Сядем ему на хвост, и никуда он от нас не убежит.

Пётр Иванович страшно не любил, когда его обгоняли или просто догоняли. Он терпел только лишь одно положение на дороге — когда он едет один и впереди никого нет. Но поскольку это бывало чрезвычайно редко, особенно в Москве и Московской области, то ему практически всё время приходилось нажимать на педаль газа. И вот мы пристроились к нему в хвост и начали его сопровождать, естественно, нарушая вслед за ним все какие ни есть правила движения. Но я сказал ребятам:

— Будь что будет, но с хвоста я теперь не слезу!

И мы погнали. Эн всё время комментировал наш путь и подсказывал, как нам удобнее держаться за Козьминым. Ребята на заднем сиденье затаили дыхание, то подбадривая нас, то уговаривая прекратить, пока не поздно, это пустое занятие. Но мы продолжали гонку. И прекратили её только после того, как на закрытом повороте на Быково Пётр Иванович стал обгонять грузовик, который, в свою очередь, обгонял легковую машину. Причём левыми колёсами Пётр Иванович ехал уже по встречной обочине. Юзом, на огромной скорости, он всё равно пошёл на этот обгон. Нам уже просто некуда было деваться. Сбросив газ, я ушёл вправо и прекратил это бесполезное и опасное занятие. На следующий день я рассказал Петру Ивановичу о нашей погоне.

— Да, — признал Пётр Иванович, — я видел, болтались сзади какие-то «Жигули». Поболтались-поболтались, а потом пропали.

Александр Васильевич Федотов говорил Козьмину:

— Пётр Иванович, когда «чайники» видят встречную машину, но всё равно нагло идут на обгон, я делаю свой излюбленный приём: еду ему прямо в лоб. Тогда он понимает и начинает отворачивать. А тут иду вчера в лоб, а он не сворачивает. Ни в какую! Еле-еле сам успел отвернуть. Потом оглянулся на номер, а это, оказывается, вы…

А Пётр Иванович ему спокойно говорит:

— Да что уж, Сашенька, МАЗы отворачивают, не то что ты.

Как-то после очередной аварии с очередным «идиотом» Петра Ивановича везут на санитарной машине в институт Склифосовского. Он, поглядывая в окно, жалобно стонет. Медсестра, совсем юная девочка, сидевшая рядом, стала умолять его:

— Дяденька, ну потерпите ещё немного. Осталось совсем чуть-чуть. Скоро мы вас довезём, вас сразу же положат на стол и будут лечить.

А Пётр Иванович всё стонет и стонет. Девушка едва не плачет:

— Ну, дяденька! Ну потерпите.

Тут Козьмин сам взмолился:

— Да не могу я терпеть! Скажите этому идиоту, вашему водителю, как же можно так ехать?! Он же ведь даже «Запорожцы» пропускает!

Словом, Пётр Иванович страдал не от боли, а от вида автомобилей, обгонявших их «скорую помощь».

23. ГРУСТНОЕ И СМЕШНОЕ

«Хулиганство», а иными словами, смелое действие или озорство в воздухе, в той или иной мере проявлялось всегда. В нём осуществляется стремление человека к новизне и остроте ощущений. Монотонность обучения требовала время от времени какой-то встряски. Другое дело, что все эти мальчишеские выпады должны разбираться курсантами, а инструкторы обязаны показывать на этих примерах, чем опасен тот или иной манёвр.

В нашем училище в пору моего обучения произошло очень тяжёлое происшествие. Курсанты Нойнушин и Горбушин полетели на пилотаж и ввели самолёт в пикирование. Мы так и не узнали в точности, что там произошло, но на выводе из пике, при переводе машины в «петлю» или боевой разворот консоли крыла сложились, и оба курсанта погибли. Нас этот случай потряс. Он долго разбирался, но так до конца и не стало ясно, кто в нём виновен: то ли курсантами была превышена перегрузка (хотя превышение это составляло всего 0,7 единицы), то ли конструкция самолёта была слабее, чем ей полагалось. Или и то и другое… Но нам объяснили так, что со стороны курсантов были ещё и хулиганские действия. Конечно, снижение до минимальной высоты категорически запрещалось инструкцией, и это можно было назвать «хулиганскими действиями». Но вряд ли они явились причиной катастрофы.

В авиации комическое и трагическое всегда соседствуют. Вспоминаю, как работала комиссия по расследованию причин этой катастрофы. Командующий авиацией Московского округа Горбатюк потребовал немедленно разобраться в её причинах. А в расследование тогда входила проверка записей бортовой аппаратуры — показаний высоты и скорости полёта, наблюдений с земли и моделирование траектории самолёта по планшету полёта. И, конечно, опрос свидетелей.

Председателем комиссии был назначен генерал Петров, заместитель командующего округом. Всё сводилось к тому, что не выдержала конструкция крыла, а может быть, должным образом не была проанализирована остаточная деформация при техосмотре данного самолёта. После этого происшествия все самолёты внимательно осмотрели и некоторые из них отстранили от полётов для проведения профилактических работ. Во время подведения итогов Петров доложил, что на данный момент других выводов комиссия не имеет. И тут кто-то сказал Горбатюку, что свидетели-то опрошены не все.

Как мы потом догадались, Петров опросил всех свидетелей, но не все свидетельства привёл. Причина проста: некоторые рассказы приводили в замешательство не только командира, но и любого человека, имеющего отношение к авиации. Люди, решившие, видимо, «подсидеть» Петрова и подмаслить начальству, об этом не знали и доложили на комиссии, что есть такой свидетель, который всё видел, но не был опрошен. Петров, как выяснилось, опрашивал этого человека, но вычеркнул его из списков свидетелей. А почему, об этом будет сказано ниже.

Горбатюк же, услышав такое, приказал:

— Введите этого свидетеля!

Появился некий человек довольно-таки заурядного вида, в сапогах и брезентовом плаще. Он оказался пастухом одной из деревень, окружавших наш лётный лагерь. И в ответ на вопрос Горбатюка: «Что вы можете сказать о том, что произошло?» — пастух без всяких обиняков начал свой рассказ:

— Я, — говорит, — пас коров. Гляжу — летят. Ну, думаю, опять будут выпендриваться. Затем гляжу — точно, выпендриваются. Уже помчались в пике. Однако, гляжу, слава богу, разбились на хрен…

После такой тирады Горбатюк перестал его слушать и выгнал прочь. А по рядам комиссии прокатился лёгкий смешок. Конечно, многие слова из лексикона пастуха я заменил… Но реакцию комиссии, думаю, можно понять и на основании этого «адаптированного» перевода.