Статский советник - Валерий Пылаев

напоследок продемонстрировав кресты на красных крыльях. Ловкий, быстрый и до скрежета зубов недосягаемый, немец будто издевался надо мной. Знал, что зацепить мне его уже нечем.

От злости я готов был даже вырвать кусок обшивки, чтобы подбить ему хвост — но, конечно же, не успел.

Дед или многоопытный Андрей Георгиевич на моем месте, пожалуй, и справились, но мне отчаянно не хватало концентрации. Я мог кое-как управлять дирижаблем, держать Щиты, глазеть по сторонам и даже атаковать магией — но уж точно не делать этого одновременно. Не знаю, сколько человек уцелели в кают-компании — криков оттуда уже почти не слышалось. Да и едва ли мне сейчас помогли бы даже все Одаренные на борту вместе взятые.

“Петр Великий” получил достаточно дыр в обшивке — и теперь заваливался на нос и мчался к земле. Винты двигателей еще работали, ускоряя ход, но и без них дирижабль справился бы не хуже. Беспощадная сила тяжести добавляла скорости, и мы понемногу даже обогнали уцелевшие аэропланы.

Не в полете. Кажется, это называется “свободным падением”.

Зеленые квадратики стремительно приближались — да и река больше не казалась блестящей ниточкой. При желании я наверняка бы смог различить и постройки, и даже людей, но почему-то пялился во вновь сошедшие с ума приборы, будто те еще были способны хоть как-то мне помочь.

— Держись! — заорала Гижицкая. — Выровняй эту чертову штуковину, слышишь меня?!

— Пытаюсь!

Я всем весом налег на руль высоты, и хрупкая рукоятка не выдержала: с треском переломилась, оставив лишь бесполезный обломок. Штурвал еще кое-как крутился, но я едва мог сдвинуть заклинивший механизм. Будь перед моими глазами спидометр, он наверняка показывал бы километров сто пятьдесят в час — если не больше. Ветер завывал и хлестал из разбитых окон хлестал, что становилось больно глазам. Гижицкую оторвало от меня и швырнуло куда на пол, к двери.

Если бы не панель спереди, я бы наверняка полетел за ней следом — и только чудом удержался, едва не выломав из нее штурвал. Впрочем, управлять “Петром Великим” уже не мог даже он: рули наверняка оторвало или ветром, или немецкими пулями.

— Мы падаем! — Гижицкая каким-то чудом поднялась на ноги и снова вцепилась в меня. — Ты… Кто-нибудь знает, что делать?

— Ничего, — простонал с пола капитан. — Держитесь крепче, сударыня… И да поможет нам всем Господь.

Глава 15

— Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?

Грязно-желтое забытье, наполненное палящим солнцем, песком и навечно въевшимся в само мироздание запахом гари, наползало со всех сторон. Укутывало, накрывало с головой и мягко утягивало в глубину осторожными щупальцами. И не собиралось выпускать, что бы ни…

Нет уж.

Я стиснул зубы и рванулся. Изо всех сил, так, что сама ткань сна затрещала — и не выдежала, сдалась и тут же принялась таять похожими на туман хлопяьми. Выжженый город, стыльные чудища где-то внизу исчезали — а за ними и низкое желтоватое небо, и звуки, и память. Им было все равно, и только девчонка зачем-то посмотрела мне вслед глазами-льдинками. Но без осуждения — скорее наоборот, как-то ласково и будто бы даже с одобрением.

Сон — а может, и сама смерть — снова отступили, выпуская меня обратно в реальный мир. Недобрый, наполненный гулом огня, треском лопающегося железа, грохотом, запахом дыма… и, конечно же, очередными неприятностями.

Мир, в котором у меня пока еще оставалось слишком много незаконченных дел, чтобы умирать.

Открыв глаза, я увидел над собой не низкий потолок гондолы, а серебристую ткань обшивки. Она трепыхалась не ветру, а сквозь прорехи то и дело проглядывали клочки неба. Ярко-синего, чистого и непривычно-светлого после долгого полета сквозь туман. То ли носовая часть “Петра Великого” при падении пострадала особенно сильно, то ли вообще весь корпус превратился в ошметки — отсюда я мог разглядеть только жалкие останки когда-то могучего каркаса.

Переломанные и разве что не закрученные в узлы шпангоуты торчали во все стороны, как кости давно погибшего зверя… а может, и человека — остатки обшивки резервуаров напоминали истлевшие лохмотья какого-нибудь несчастного бродяги. А гондола… гондолы вообще не было, или она просто осталась где-то… там.

Похоже, когда “Петр Великий” рухнул, меня вышвырнуло вперед через разбитое пулями окно. Шагов на двадцать — а может, и все сорок, а потом еще и протащило по земле примерно столько же. Обычный человек от такого падения непременно свернул бы шею, но я остался жив — и как будто даже здоров… относительно. То ли гондола удачно лопнула, не зацепив мое многострадальное тело, то ли помогли защитные плетения.

То ли в очередной раз выручила госпожа Удача, у которой я явно ходил в любимчиках.

Болело все, что могло болеть. Нога, вывернутая так, будто всерьез собиралась отделиться от тела и продолжить путь самостоятельно. Спина и плечи. Левый локоть, который я, похоже, распорол чем-то острым. Голова… разумеется — ею я наверняка не раз и не два приложился, кувыркаясь по суровой и негостеприимной немецкой земле.

И все же я все еще жил, дышал — хоть и не без труда, смотрел на мир обоим глазами и будто бы даже понемногу возвращал себе способность двигаться. В моем организме наверняка осталось куда меньше целых ребер, чем хотелось бы, зато черепушка, позвоночник и конечности вроде как уцелели… насколько это вообще было возможно.

Минуты три или четыре я лежал, пытаясь дотянуться до родового Источника. Получилось с трудом — слишком уж далеко от меня на этот раз оказались и дед, и родное Елизаветино, и сама земля, на которой жили предки фамилии Горчаковых. Дар вообще слушался неохотно, будто желая для начала выяснить, какого черта я вообще забрался на самый запад германского Рейха — и только потом понемногу принялся пульсировать, заполняя высушенный резерв.

То ли я подчистую выложился, швыряясь Свечками в немецкие аэропланы, то ли истратил все на Щит — то ли и вовсе ухнул остатки в момент удара об землю и только поэтому уцелел. А может, Дар и без моего непосредственного участия подлечил все, до чего смог дотянуться.

И подлечил, надо сказать, неплохо — магия все еще не спешила накачать меня мощью Одаренного на грани пятого и четвертого классов, зато обычные человеческие все-таки вернулись в мое распоряжение. Я кое-как подтянул руки, уперся локтями в землю и с трудом, но все-таки приподнялся. Голова гудела и кружилась, и я с радостью повалялся бы еще некоторое время, позволяя Источнику завершить начатое…

Увы, как раз