Нежность по принуждению - Джулс Пленти

— Этикет, Арина, — теперь его набирающий обороты баритон вновь подчиняет себе. — Как ты должна ко мне обращаться?

— Простите меня, мой Господин, — выпаливаю я, готовая сквозь землю провалиться от стыда.

В той подворотне он был со мной таким мягким и родным, а теперь Руслана волнует только это дурацкое обращение. Разве сейчас это важно? Глупая игра.

— Не забывайся впредь, Ариша, — проговаривает тоном строгого ректора. — В бардачке лежат салфетки. Приведи себя в порядок.

Лишь на мгновение Данилевский отрывает взгляд от дороги и впечатывает его в меня. Там нет больше мерцающей теплоты, но есть нечто такое, что вкупе со строгостью голоса, заставляет меня заерзать от возбуждения. Вероятно, я точно извращенка.

Я сухо сглатываю и немыми пальцами открываю бардачок. Шарю там рукой и натыкаюсь на что-то маленькое и цилиндрическое. Зажимаю это в руке и вытаскиваю так, чтобы он не видел. Помада. Это первая женская вещь, на которую я наткнулась. Судя по тому, что это лимитка, выпущенная одним модным домом только этой весной, она принадлежит Крис, а не этой Але. Кем бы она ни была.

Незаметно запихиваю футлярчик обратно и беру шуршащую упаковку с салфетками. Оттираю грязь с рук, а потом снимаю остатки размазанной косметики с лица. Какая же сволочь этот Стас. По его вине Руслан увидел меня какой-то неумытой клоунессой. Хотела бы сказать, что я так же шикарна, как Харли Квин, но даже близко не она. Всего лишь зареванная девчонка с поплывшей тушью и размазанной помадой.

— Куда мы едем? — спрашиваю я максимально беззаботным тоном, чтобы прогнать тяжелое молчание, которое повисло в салоне.

— Домой, — бросает он, покрепче обхватив руль завораживающими пальцами.

Руслан опять замолкает и делает вид, что меня просто нет. К чему такая жестокость, когда я и так перепугалась? Тру очередной салфеткой уже чистые руки и пытаюсь сообразить, что еще спросить, чтобы вновь завязать разговор.

— Спасибо, что приехал за мной, — блею я и касаюсь кончиками пальцев его бедра.

— Убери руку, девочка, — цедит Руслан тяжелым, холодным тоном.

— Простите, мой Господин, — спохватываюсь я и медленно убираю руку.

Прижимаюсь горячим лбом к холодному стеклу, по которому стекают крупные дождевые капли. Смотрю на дорогу, которая мягко стелется под колесами, и стараюсь не умереть на месте. Я разочаровала его тем, что всего лишь позволила сокурснику проводить себя до метро. Да, Стас оказался отбитым на голову, но он раньше никогда не вел себя со мной как психопат.

Мы минуем высокие кованые ворота, и теперь ни его дом, ни дивный английский газон, ни даже уютная беседка с фотогеничными огоньками не кажутся мне больше родными и притягательными.

Руслан паркуется и молча выходит под проливной дождь. Господи, какой же он красивый в своей суровости, с мокрыми волосами и капризно поджатыми губами. Мне хочется броситься к нему и припасть к чувственному рту, но я не решаюсь даже отстегнуть ремень.

Он открывает дверь пассажирского сиденья и отщелкивает механизм привязного ремня. Впервые не подает мне руку. Я выбираюсь под холодные капли, которые падают на шею и затекают за шиворот, заставляя тело дрожать без остановки.

Плетусь за ним как побитая собака, мечтающая поймать хотя бы проблеск благосклонности во взгляде обожаемого хозяина. Данилевский ведет себя сейчас совсем как моя мама. Она тоже игнорировала меня, если я приносила из школы плохую отметку или забывала убраться в клетке нашей ручной крысы. Уж лучше бы он просто накричал на меня, чем игнорировать. Хуже некуда, когда ты становишься пустым местом для того, к кому тянешься изо всех сил.

Руслан входит в дом и холодно бросает мне, даже не сбавив шаг:

— Еда в холодильнике.

Он уходит от меня, скидывая промокший пиджак. Я растворяюсь в пространстве. Становлюсь предметом меблировки.

— Руслан, — вырывается из моего горла жалобное и отчаянное.

Данилевский резко останавливается, поворачивается ко мне лицом и просто оглушает тяжелым, полным осуждения взглядом.

— Простите меня, мой Господин, — лепечу я, готовая встать перед ним на колени, лишь бы Рус перестал пытать меня своей холодностью. — Что мне сделать, чтобы вы больше не сердились?

— Ты наказана, девочка, — проговаривает, обжигая морозными иголочками безразличия. — Иди к себе, Арина. До утра я не желаю тебя видеть.

Смотрю на него и не могу поверить своим ушам. Жду, считая про себя до двадцати. Мне и так сейчас паршиво. Руслан же видит это. Он должен сейчас сжалиться и прекратить зарывать меня еще глубже.

Мои безмолвные мольбы тщетны. Данилевский поворачивается ко мне спиной и шагает в сторону кухни. Спас меня, чтобы сделать еще хуже. Какой смысл игнорировать, если я готова на все, чтобы Руслан меня простил?

Провожаю взглядом его гордую, надежную и большую фигуру, надеясь, что Данилевский вот-вот передумает и обнимет меня, маленькую и жалкую.

Надежда, злая, жестокая сука, распадается легким пеплом, и внутри меня все мертвеет. Немыми пальцами я вцепляюсь в перила и ракетой лечу наверх. Он еще пожалеет об этом. Сам же и извинится.

Глава 13. Руслан

Ее гибкие, теплые, как солнечные зайчики, руки обнимают меня за шею, а острый подбородок утыкается в плечо. Подкралась ко мне со спины и ластится, крошка.

Полярность раздирающих меня чувств запредельна. Мой внутренний садист дрожит в предвкушении — рвется приступить к наказанию. И в то же время хочется просто быть нежным с ней: обнять в ответ, зацеловать. Все вчерашнее происшествие виновато. Мне бы не заигрываться с Аришей. А впрочем, не успею — контракт короткий: всего месяц.

— Доброе утро, — шепчет она своим переливчатым голоском, в котором столько покорности и нежности.

Инстинкты сильнее. И быстрее. Разуму за ними не угнаться. И даже воспоминания в такие моменты отходят на второй план.

— Доброе, — отвечаю сухо и ставлю кофейную чашку на стол