Синто. Героев нет - Пушкарева Любовь Михайловна

Я в ответ хмыкнула:

— Спасибо. Не пожалеете.

Дальше все опять лихо закрутилось, несмотря на недовольство Дикинса. Клерка оприходовали без «веритаса», и я уже не пачкала об него руки, как о техников. Клерк выдал человека из оппозиционной третьей учебки, и туда выслали гвардейцев, чтобы его привезти. Через полтора часа заговорщика доставили; с первого взгляда было ясно, что этого можно резать на куски, но он никого не сдаст. Но есть «веритас», и есть я, знакомая с практикой его применения на допросе. Раскололи, перед стереокамерами. Я, несмотря на усталость, действовала виртуозно: раскалывать человека, о котором ничего не знаешь, — это высший пилотаж. Мне удалось внушить ему, что все прошло гладко, расследование, как и предполагалось, остановилось на первом звене — технике. Он поинтересовался, устранил ли клерк ту молодую сучку; я подтвердила. И его понесло, он стал выкладывать факт за фактом, называя фамилии заговорщиков и брызгая слюной по поводу нас, синто, и Соденберга. Этот служака был идейным и действительно считал, что политика Соденберга может привести к гибельным последствиям для Дезерта. Дикинс переслал выжимки допроса президенту, и гвардейцы всем корпусом опять полетели в третью учебку. С момента нашего спасения прошло шесть часов.

Когда стали известны заказчики, я набрала номер отца и обо всем доложила. После этого позвонила президенту.

— Не жалеете?

Он подумал и ответил:

— Нет.

Я подняла брови, беззвучно говоря: «Ну и?»

— Спасибо, леди Викен-Синоби.

— Спасибом сыт не будешь.

У него глаза на лоб полезли. Я отключила связь, отец позаботится о продолжении этого разговора.

Вот так в течение полумесяца оппозиция Дезерта лишилась своих самых ярких и одиозных представителей. А я узнала о себе много нового, и это меня абсолютно не радовало. Нет, я никогда не страдала излишней мягкотелостью и чувствительностью. Я не жалела о том, что сделала, я действовала абсолютно верно. Но все равно было какое-то ощущение неправильности моих поступков. Может, я невольно впитала в себя мораль зажиревших тропезцев? По крайней мере, я могла успокоить себя тем, что приказала Полу убить ту пожилую женщину-техника быстро и без мучений; что касается сучки и гаденыша-клерка, надеюсь, они получили сполна; а заговорщиков-офицеров казнили расстрелом, без затей.

Не знаю, насколько глубокий след оставили бы во мне все эти события, если бы мне не было на что, или, вернее, на кого отвлечься. Судьба преподнесла мне неожиданный и щедрый подарок — Дарела Вольфа. Мы с ним много времени проводили наедине, и я чувствовала, что нравлюсь ему, впрочем, как и Хорзану. При первом же удобном случае Хорзан поведал мне, что это Вольф толкнул его подписать тот злосчастный контракт с Эбанденс, и поэтому позже, чувствуя свою вину перед лучшим курсантом, вытянул его с Деправити и дал работу в своей учебке. Вольф тоже рассказал мне эту историю. Что ж, я была рада, что мужчина, который мне нравится, нормальной ориентации. Хорзан буквально с первого дня принялся ухаживать за мной. Вольф этому никак не препятствовал. Сама я какое-то время размышляла, чего же я хочу, Хорзан был идеально сложен, да и недурен, несмотря на изуродованную половину лица, но он был, мягко говоря, не умен, попросту глуп. Это не касалось образования или каких-то специальных знаний, просто он не чувствовал меня, не знал, что у меня на уме, не предугадывал, в отличие от Вольфа. Несмотря на то, что Хорзан всегда старался угодить, он меня частенько раздражал. С Дарелом же я всегда была на одной волне. Прошло уже два месяца с моего приезда, мы с Вольфом были практически друзьями, а Хорзан успел мне порядком поднадоесть, и тут до меня дошло, что я, пожалуй, не дождусь первого шага от ректора. И, как это ни было бы мне непривычно, я сама сделала этот шаг. Мы, как и много би-вечеров до этого, сидели в комнате ректора и отбирали кандидатов, когда я прервала разговор и поцеловала его в губы. Он удивился, но уже через секунду отвечал на поцелуй. Вот так у меня появился любящий мужчина, не скажу «любимый» лишь потому, что любовь — это между равными. А Дарел, несмотря на все свои достоинства, увы, не был мне ровней, опять та же проблема. К тому же ему не повезло — он переболел омега-вирусом и не мог иметь детей, и о замужестве с таким человеком, тем более иностранцем, не могло быть и речи.

Любящий, понимающий, умный мужчина, который позволяет женщине быть слабой — сказочный подарок Судьбы. При нем я научилась капризничать и надувать губки, эту роскошь я не смогла себе позволить ни с одним мужчиной-синто, даже с донжаном. Рядом с ним я действительно могла быть слабой, хоть совсем ненадолго, но могла. После возвращений с Кноксоновской учебки и второго админкупола, я закатывала истерики, выливая из себя весь страх и злость на Судьбу, запихнувшую меня на эту планету. Дарел слушал и молчал, успокаивая лишь одним своим присутствием. Его существование примиряло меня со всей жестокостью Дезерта. На людях мы всегда были вежливы друг с другом и соблюдали дистанцию, не в обычаях синто афишировать личную жизнь, да и делу это бы помешало. Все капризы, все выходки, которые я себе позволяла, происходили при закрытых дверях его или моей комнаты. Что сказать о нем как о любовнике… Он делал все, чтобы я была на седьмом небе. Я сводила его с ума; когда он смотрел на меня, я знала, что на всем свете нет никого прекраснее меня. Если восхищение Эфенди было обоснованным и шло от головы, то восхищение Дарела было безусловным, я была его персональным божеством. И при таком отношении у него хватало ума не ревновать и вообще никак не проявлять чувство собственника. Иногда у меня возникало ощущение нереальности от переполнявшего меня счастья. Однажды я спросила, как у него получается быть таким идеальным. На что он мне ответил, что годы — это не только потери, но и уроки, и что он научился ценить подарки Судьбы, и вряд ли бы я назвала его идеальным, если бы мы встретились, когда он был моложе. Иногда я позволяла себе выходки типа того, чтобы прийти к нему спать, не дав «допуска к телу». Я тут же засыпала, а он крутился, иногда сквозь сон я слышала, как он принимает душ. Дарел не упрекал меня и не пытался «получить свое», и, похоже, из-за таких проделок я была ему еще желаннее.

Время летело. Прошло девять месяцев, мои спецгруппы были полностью сформированы. С Синто прислали в помощь двух преподавателей из семьи Синоби и вирт-оборудование. Жизнь начала входить в колею, каких-либо встрясок давно не случалось. Мы с Вольфом уже напоминали счастливую пару со стажем, я приноровилась распознавать, когда можно повыкручивать ему руки, а когда отдать всю накопленную нежность и ласку. Пока я не научилась этого делать, у нас произошло два-три инцидента. Однажды я опять вызверилась на Дезерт, на структуру и способ жизни этой убогой и жестокой планеты. Дарел не выдержал и металлическим голосом попросил меня никогда не хаять при нем его родину. Учитывая, что он впервые применил подобную интонацию ко мне, я слегка растерялась, обижаться и ругаться как-то не хотелось, а сделать вид, что не заметила, тоже нельзя.

— Но, дорогой, а при ком же мне ее хаять? — я задала вопрос голосом растерявшейся дурочки. Это снизило его боевой настрой.

— Ни при ком, — тем не менее твердо ответил он.

Я «растерялась» окончательно.

— Но, дорогой… я не смогу… мне это нужно… — лепетала я, хлопая ресницами. Дарел, видя эту игру, уже почти улыбался.

— Пожалуйста, каким бы неправильным ты ни считала происходящее здесь, имей все же уважение к людям, которые здесь живут и пытаются что-то изменить в лучшую сторону, — сказал он мягко.

Ему удалось меня пристыдить, но я не собиралась сдаваться.

— Хорошо, я постараюсь, — сказала я серьезно. — Но хоть иногда, хоть раз в месяц можно? — добавила я, уже шутя.

— Можно, — сдался он.

— А если я какой-то месяц пропущу, то сеансы накапливаются, — откровенно смеясь, добавила я. На том наше выяснение отношений и завершилось.

Однажды ночью, после восхитительного секса, у меня сорвалось с языка