Статьи из газеты «Вечерняя Москва» - Дмитрий Быков

— Для начала, отец Андрей, подготовимся к беседе: поймать вас удалось только на АТВ, где вы участвуете в «Пресс-клубе». Не скроем от читателя, что мы сидим в ресторане перед записью. Тема такова, что надо бы выпить и закусить…

— Я пощусь. Впрочем, если здесь есть кагор — от церковного вина отказываться не стану.

— А закусить?

— Не надо. Впрочем, я вовсе не отказываюсь от еды в обычное время: полнота не должна смущать православного священника. В конце концов учил же Ориген, что праведники воскреснут в сферических телах. А мы с вами, можно сказать, уже…

— Скажите, не изменилось ли за последнее время отношение Православной церкви к гражданскому браку?

— С точки зрения Церкви гражданским является любой брак, не освященный в храме. Тут нет принципиальной разницы, поставили вы печать в ЗАГСе или нет. Общеизвестно, что процедура развода со времен «Анны Карениной» значительно упростилась (прежде этим ведала духовная консистория, весьма непримиримая к таким ситуациям, какая описана у Толстого). Еще Розанова смущало несоответствие между заключением церковных союзов — как правило, они заключаются торжественно и пышно — и их расторжением. И в этом смысле нет особой разницы между, скажем, венчанием или пострижением в монахи: и развод, и расстрижение происходят довольно рутинно. Это действительно важная черта православия: ваш вход в церковь — всегда праздник, событие, ваше отпадение от нее только фиксируется — и все. Неинтересно.

— И чем же гражданский брак не устраивает Православную церковь?

— Если прибегать к мирским аналогиям, Церковь присоединяется к мнению, что хорошую вещь браком не назовут. То есть брак — не столько праздник, сколько испытание. Православию очень хорошо известна разница между влюбленностью и любовью. Влюбленность может продолжаться от нескольких дней до нескольких лет, но совместная жизнь рано или поздно переводит ее в другое качество — или уничтожает. Люди, решившиеся на брачный союз, взяли на себя исключительно тяжелые обязательства: делить все тяготы друг друга, постоянно терпеть присутствие рядом другого человека, наконец… И даже в самом прочном и духовно-родственном брачном союзе возможны вспышки взаимного недоверия или раздражения.

— Вам случалось кричать на жену?

— Увы.

— Хорошо вы себя чувствуете после этого?

— Отвратительно.

Брак с точки зрения православия — высшая форма соединения людей в миру. Это прежде всего огромная ответственность. Живя в гражданском браке, вы словно пробуете воду ногой или подстилаете соломки на всякий случай — а это мало соответствует духу христианства с его пламенной, жертвенной природой. «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно» — говорит апостол Павел в Послании к евреям; вступая в брак, вы приносите жертву. Любая другая форма сожительства считается блудом.

— Интересно, какие поводы для развода признает Православная церковь?

— На этот счет существует довольно развернутая церковная концепция, утвержденная на Архиерейском Соборе РПЦ в августе 2000 года. Похвастаюсь: я писал в ней раздел об отношении Церкви к СМИ. К вам, журналистам.

— И каково должно быть это отношение?

— Если ваш интерес искренен, а издание ваше не утверждает античеловеческих ценностей, не растлевает читателя, священник обязан ответить на все ваши вопросы. Относительно «Вечерней Москвы» у меня сомнений нет. Так о разводе: существенным поводом является, например, отпадение одного из супругов от христианства.

— То есть, если я начну богохульствовать — не дай бог, конечно, — жена имеет право подавать на развод?

— С точки зрения Церкви — безусловно. Если уйдете в секту — тоже. И это даже более существенный повод, чем измена, которую Церковь тоже признает достаточным поводом для развода, если прелюбодеяние доказано. Впрочем, это и во времена Толстого считалось достаточным поводом — помните адвоката, который с особенным удовольствием произносит именно это слово?

— А, допустим, неспособность одного из супругов исполнять супружеские обязанности? Поймите, мною движет не личный интерес, но исключительно теоретический…

— Да верю, верю. Если эта неспособность наступила до брака (и была, допустим, скрыта) — да. Если в браке — нет.

— Но почему?!

— Потому что людей должно удерживать вместе не только совместное потомство, поводом к разводу считается также долгое и безвестное отсутствие одного из супругов.

— А, допустим, финансовое положение?

— Нет. Если кто-то из супругов разоряется — это никоим образом не является оправданием развода. Ничего себе жертвенный союз, распадающийся при первом финансовом кризисе!

— Извращенные склонности одного из супругов?

— Да, безусловно. Также поводом для развода может стать жестокость супруга, систематические избиения, семейное насилие — к любому насилию над личностью, тем более в браке, Церковь абсолютно непримирима.

— Для венчания оба супруга обязаны быть крещеными? Тут никаких послаблений не предвидится?

— Да, вы должны быть крещены, если венчаетесь в церкви. Но никаких особенно сложных процедур, испытательных сроков не предусмотрено: вы можете креститься и в тот же день обвенчаться.

— Как православие относится к брачному контракту?

— А как можно относиться к подвигу, совершаемому на определенных условиях? Вот это я сделаю потому-то, на это готов в обмен на то-то… Опять подстилание соломки. Главный контракт вы заключаете, венчаясь. И над головами брачующихся не зря держат венцы: эти венцы можно трактовать и как мученические! Так полагают многие церковные писатели. Не случайно сказано: могущий вместить да вместит. Для тех, кто не может вместить, Церковь оставляет путь монашества. Его избрал я.

22 сентября 2005 года,

№ 240(23068)

Приятный мужчина с окнами на север

Окна московской квартиры Радзинского выходят на север. Темнеет нынче быстро, но света он не зажигает. Все происходит в лучших театральных традициях: усадив меня спиной к сумеречному окну, сидя против света и жизнерадостно улыбаясь в своей манере, он говорит, не оставляя собеседнику времени для вопроса.

— Диктофон вам не понадобится, вы и так все запомните. Я это умею, простая театральная техника. Меня мои режиссеры, Эфрос в особенности, многому научили.

Знаете, откуда эта телевизионная манера? В жизни я ведь так не говорю — нет этого пения, вскриков, внезапных жестов, хихиканья… Эфрос, когда хотел, чтобы актер воспроизвел со сцены десятую часть требуемой эмоции, эту эмоцию многократно превышал.

В разговоре с актером он кричал, пел, плакал, бросался на него… Я просто делаю так, что зритель запоминает рассказанное. Оно врезается в него. Приемы очень просты: одну из передач о Сталине я всю построил на смехе, на смешных аспектах тиранства. И контраст сработал.

— У вас сейчас выходит книга о Распутине.

— Да. Большая часть документов и фотографий публикуется впервые, многого не было даже в западной версии.

— Но почему все ваши книги выходят сначала на Западе?

— На Западе выходит черновик. Проходит полгода, я остываю, начинаю смотреть на вещь холодными глазами, что-то сокращаю, что-то дописываю. На западном читателе книга обкатывается — в английском варианте я могу себе позволить меньше думать о стиле, подробнее расписываю какие-то русские реалии… Хотя русские реалии и современному читателю не слишком известны.

— Так вот, о Распутине. Я так и не понял одного — хотя книга показалась мне чрезвычайно умной и захватывающей, и внутренне серьезной, почему он был так непопулярен именно среди народа? Ведь он был фактически его посланцем при дворе…

— Да, да, именно тем Емелей, который доехал на печи до самого царя. Но если вы прочитаете оригиналы этих сказок про Емелю — он там вовсе не похож на народного героя. Он жулик, веселый, удачливый, но презираемый рассказчиком в глубине души. Вообще в Распутине каждый отражается посвоему: авантюристы считают его авантюристом, подлецы — подлецом, фанатики — фанатиком… А русский мужик хитер и жуликоват, и Распутин кажется ему таким же жуликом, который лапает царицу. Это нехорошо, чтобы мужик лапал царицу, это неправильно.

Распутин призван был угробить авторитет династии и с этой задачей блистательно справился. От субъективных его намерений это совершенно не зависело — он был человек неглупый, основатель типичной секты, наделенный к тому же чутьем. Например, понимал, что войну начинать нельзя. Николай не понимал: все европейские монархи были родственники, приятели, думали, что повоюют немного для некоторого кровопускания и разойдутся мирно… Распутин это понимал, но Николай ведь не воспринимал его как гонца от народа. Кстати, именно с этой точки зрения его и надо было бы воспринимать: умный, хитрый, дельный мужик, отлично знающий настроения в деревнях. Но увы — при дворе его воспринимали иначе.