Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина

— Так нельзя, Сонечка, — серьезно сокрушался Павлик. — Ты заранее себя настраиваешь на плохое. Ведь подбор песен у тебя специфический — сплошь советский рок, то есть сплошная депрессия. Давай я внесу в плэй-лист хорошей электронной музыки, или психодела какого-нибудь…

— Не стоит, милый, — противилась я. — Услышу такое и решу, что день пройдет, как у робота. Твою музыку можно слушать, мою — нужно. — блистала я, и тут же осознавала свое воровство, смущалась и признавалась: — Это я у Башлачева украла. Он когда из Череповца в столичную жизнь выехал, его между Москвой и Питером разрывали. А он говорил: «В Москве можно жить, а в Ленинграде — нужно». Да ты не волнуйся, и среди моей музыки полно добрых прогнозов. — я тут же принялась гадать Павлику, методом тыка включая отрывки из всевозможных вещей. И Павлуша сразу повеселел, и даже одобрил мои забавы, потому что, на вопрос «Что на работе?» наш компьютер ответил песней БГ, пропев: «Через дырку в небесах/ Въехал белый Мерседес, /Всем раздал по три рубля и проехал мимо…» Павлика это очень обнадежило…

В принципе, Ольга Арефьева угадала. Сначала я отстаивала перед Павликом право ночевать сегодня без него, потом разговаривала сама с собой, а точнее, с записанным моим голосом сообщением автоответчика, вымаливая у него разрешения опоздать на работу, потом подверглась нападению глупых шуточек таксиста: «Хи-хи, так опаздываешь, а нам все светофоры красные. Это ты согрешила сегодня. Точно! Хи-хи… Это любимый тебя задержал, не иначе. Хи-хи-хи…» После трехкратного повторения таких шуточек пришлось мягко напомнить, что с женщинами моего возраста о «любимых» не говорят, а на «ты» переходят только после брудершафта, которого у нас никогда не будет и не было. На работу я примчалась вся взъерошенная, и скурила четыре сигареты разом, чтобы прийти в норму.

— София, тебя вызывают к начальству, — не успела ступить на порог, как была морально травмирована. Ромочка понимающе разводит руками и комментирует. — Пока ты была в отгуле, кто-то принес прайсы с удобными ценами, Александра Григорьевна под впечатлением… Вероятно, попросит тебя утвердить.

— Мать мою за ногу! — неприлично выругалась я, чем повергла коллег в невероятное смущение. Вообще-то они были классным коллективом. Все профи, все орлы, все — личности. Матерая команда, сплоченная десятилетней совместной деятельностью. Отличные ребята, с такими бы дружить, критиковать начальство, устраивать бунт и усовершенствовать процесс деятельности фирмы. Увы, ничего подобного у меня с ними получиться не могло…

И не только из-за разницы в статусах. Я давно поняла, что любой рабочий коллектив — это все равно люди, объединенные не по собственному желанию, а волей судьбы, и потому ни о какой полной солидарности речи быть не может. Вообще странная общность — коллеги. Видимся каждый день, плотно взаимодействуем и при этом совсем-совсем ничего друг о друге не знаем. Потому что общаемся — поверхностно. Если не по работе, то фишками, фишечками, прикольчиками — главное, чтобы слушалось легко. А на душе у каждого при этом по неподъемному грузу, в сердце — по трещине, в мозгу — потрясающая глубина мысли… Но этим — не обмениваемся. Это — личное. И всякий раз, попадая на новые работы, я всегда страдаю от таких законов. Потому что я — существо коллективное. «Вы — мой народ!» — мысленно говорю каждой новой группе, к которой пристану (не от «приставать», а от «пристань»). И принимаюсь сразу хлопотать, оберегать, доверять, узнавать, веселить… В общем, принимать близко к сердцу. И рано или поздно, оказывается, что зря. Что я даже пугаю людей и отталкиваю этой своей привязчивостью. И это всякий раз больно и несправедливо до нежелания жить.

— Сонечка, ты, как ребенок, обижаешься на устройство мира! — посмеивался Павлуша, когда я немножко жаловалась. — Нет толку от твоих переживаний. Меняй запросы к коллективу и все станет хорошо.

— Правильно, Сонычко, — говорил в ответ на мои излияния Боренька. — Коллектив долго работающих вместе людей — сплошь фальшивая, лживая штука. В глаза улыбаются, за спиной интригуют… Если ты понимаешь это, то на фига туда лезешь? Бросай систему, общайся лишь с теми, кто действительно «твой народ», и будешь жить гармонично…

Ни те, ни другие советы мне не подходили. Я хотела работать «в системе» — то есть в отлаженной, солидной компании, — и при этом не считала детством свои взгляды на необходимость полной открытости внутри коллектива. Потому всегда пыталась расшевелить, сплотить, а в результате — лезла в душу и наживала мнение, мол «Карпова, по меньшей мере, слегка не в себе». Зная за собой такую особенность, в этом новом коллективе я старалась быть как можно сдержаннее. В общем, это получалось, но лишало меня, по крайней мере, половины возможного удовольствия от работы. Ведь люди-то все были яркие и интересные…

— А это наш коллектив. — принимая на работу, Александра Григорьевна завела меня в просторную, приятно обставленную светлую комнату. — Шесть мальчиков и пять девочек. Будешь сидеть с ними в комнате. Прошу любить и жаловать.

Все здесь были молоды — самому старшему 37 лет, — ухожены и приветливы. Все разговаривали по телефонам и не выпускали из рук мыши компьютеров. Иногда, выходя покурить, я боролась с искушением внезапно вернуться в комнату. Мне так хотелось увидеть коллег настоящими…

— Скажи, у вас всегда так? — теребила я Ромочку.

— Как? — он испугано поправлял очки и настораживался. — Серьезно? Да нет… Иногда так, а иногда как нападет что-то, так сходим с ума потихонечку. Вон к Михаилу как-то подсела клиентка — милая такая девушка, робкая, боязливая… А я смотрю и прозреваю. Знаю я эту клиентку, сестра она мне родная. Дай, думаю, пошучу. Беру, по внутренней связи Михаилу шлю сообщение. Представь, сидит недоверчивая такая барышня — первый раз в жизни самостоятельно куда-то деньги вложить собирается. И боязно, и неловко показаться трусихою. Пришла сама, потому что втайне от меня и родителей собиралась квартиру снять. И деньги-то не ее, а хахаля, который метит в яппи, и потому с работы не отлучается. И квартиру нужно подыскать правильную, недорогую, но хорошую. А она и близко понятия не имеет, где белое, где черное, и знает прекрасно об этой своей бестолковости и боится ее… И вот, смотрит она пристально в экран монитора полчаса назад разговаривавшего с нею агента по недвижимости, слушает его предложения, а сама все в цифры на экране поглядывает — вдруг что-то этот агент не то говорит, вдруг что-то себе выкручивает… И тут, сама по себе, на экране появляется отчетливая надпись: «Лара, не слушайте его, он — терминатор!». Сестра моя бледнеет и чуть не падает в обморок. Михаил бросает взгляд на экран и чувствует, что лопнет сейчас — с одной стороны от смеха, с другой — от негодования: клиентка и так не в себе, а я ее еще и спугнуть пытаюсь. Ну, тут я, ясное дело встал: «Что ж ты, — говорю, — сестричка, за столько лет не удосужилась узнать название агентства, где я работаю?» Долго смеялись все, даже Александра Григорьевна вышла ругаться, но потом узнала, в чем дело, и побежала к себе в директорскую отсмеиваться… Так что, всякое бывает. Не всегда мы такие заработавшиеся…

Ромочка держится со мною открытее других по двум причинам: во-первых, он тоже курящий, а курилка, как известно, донельзя сплачивает. Во-вторых, он дважды подвозил меня после работы, причем рассыпался в комплиментах столь явственно, что я не выдержала: вместо дальнейшего головоморченья, открыто предупредила, чтоб никаких иллюзий не питал. Ромочка горько вздохнул и заявил, что предполагал нечто подобное. Мол, только в сказках появляется вдруг некто, кто и для карьеры полезен, и тебе приятен, и при этом отвечает взаимностью. В целом же Ромочка оценил мою честность и решил держаться так же. С тех пор мы общались довольно открыто.

— Страдаю, что не могу разглядеть вас. — жаловалась я. — Я ведь, знаешь ли, обожаю людей. Я актриса, я их потом переигрываю. А тут такая досадная ситуация. По некоторым признакам вижу, что каждый из вас — Человечище, но при мне вы никак не раскрываетесь. Если разговоры — то о работе, если шутки — то общепринятые. Все вы сидите такие напряженные.

— Это ты просто еще недавно у нас. Потом попривыкнут все, — утешал Ромочка неправдою. И работала я уже давно — три месяца. С тех самых пор, как серьезный Павлуша убедил меня оборвать свои театральные мытарства и пойти на серьезную работу, «чтобы смело смотреть в будущее». Его агитация как-то совпала с моим очередным разочарованием в театре. Я окончательно поняла, что мы — театр любительский, скорее театральная студия, чем труппа, и успехи наши с неудачами, помимо всего прочего, зависят еще и от загруженности на работе главных действующих спектакля. Поняла после того, как моего партнера задержали на работе и он не явился на премьеру. Зал был полон — да, своими, да, друзьями-сотоварищами, но все равно полон и все равно зал — а актерский состав — нет. В общем, как когда-то в профессиональном (где тебя безбожно строят, используют только в одном амплуа и вообще относятся очень коммерчески), так же я сейчас разочаровалась в авангардном театре, основанном на почве содружества. Поэтому Павлушиным советам я вняла и отправилась… А куда я еще могла отправиться? С тех пор числилась ответственной за рекламу, причем на самом деле была ответственной за отношения Александры Григорьевны с рекламными аферистами. Убедить ее не вступать с ними в работу, я не могла — маман всегда была женщиной увлекающейся и если кто-то заразил ее творческой идеей, то с этим ничего уже не поделаешь. Поэтому просто следила, чтоб ее не особо обманывали.