Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина

— Не во всем, — конечно же, я тут же иду на попятную, — Но вот в вопросах рекламы агентства, точно… А что? Отчего вы увлеклись самобичеванием?

— Так, ничего, — маман решительно встряхивает волосами и, скрестив руки на груди, отходит к окну. — Цитирую одного хорошего знакомого. Редкий подлец! И при этом, ты знаешь, такой хороший человек, такой глубокий, такой понимающий… — минуты слабости прошли, маман делает пару быстрых, маленьких глотков кофе, опустошает полстакана воды, запивая и снова усаживается за стол, — А про звезды ты зря бузишь. Это хорошая реклама. И недорого. Проблема только в том, что телефоны и адрес у нас может сто раз еще поменяться, а перебить надпись потом уже будет нельзя. Я специально вызвала тебя, чтоб ты решила этот вопрос.

— Вы собираетесь еще и координаты писать на этой звезде??? — легкое головокружение валит меня обратно за стол. Нет, работать с ней становится все невыносимее. Что она там говорила про сумасбродство и самодурство? — Понимаете, была бы я вам посторонним человеком, с радостью бы любую вашу блажь бежала б оговаривать. Деньги ваши, откаты у рекламщиков — мои. А если не откаты, так, по крайней мере, очень доброе расположение — я ведь представитель такого крутого заказчика…

— Именно поэтому я и не хочу брать людей с улицы на эту должность. Не терплю, когда меня обманывают, поэтому никогда не создаю ситуаций с искушениями…

— Да, я помню. Только дайте же мне договорить, а то забуду, и потом ни в жисть не сформулирую. Так вот, именно потому, что я вам не посторонняя. Именно потому, что по вашим поступкам будут судить и обо мне… Да и вообще оттого, что мне не все равно, какой у вас сложится имидж… Поэтому я очень вас прошу отказаться от всех ваших сумасбродных идей и довериться мне. А лучше — любому хорошему профессиональному агентству. Я могу представить вам людей. Замечательных, талантливых, понимающих…

— Деточка, — маман, вопреки всем правилам, закуривает и чиркает зажигалкой возле моего носа. — Мой имидж уже давно сложился. Теперь я имею право тратиться на развлечения. А вся эта реклама, по сути, — просто развлечение. Поверь, агентству недвижимости ничего, кроме специализированных изданий, вообще не нужно… Но если мама хочет повеселиться со звездочкой, что ты можешь иметь против?! Ты же когда тебе скучно, маешься всякой безобидной дурью. Стишки там издаешь, всякие «Нараспашки» выпускаешь…

Самое грустное, это ощущать полное свое бессилие оградить близких людей от их собственной глупости. Все-таки маман немного сумасшедшая. Говорят, иначе и не могло быть. Моя бабушка по маме, говорят, к старости стала вообще неуправляемая. Самый милый из ее бзиков маман пару раз мне охотно рассказывала. Программу «Время» в те времена вел молодой и неспешный джентльмен, из тех, что всегда нравятся пожилым леди (никто из нас не помнит его фамилии). Бабушка чувствовала его повышенное внимание к себе и считала невежливым отвечать молчанием. Она писала записки, разворачивала их к экрану и требовала, чтоб ее подвезли поближе к телевизору. Так, не отвлекаясь от основной работы и не выказывая перед остальными телезрителями своей встревоженности, диктор мог узнать, что заслужил благосклонность. «Вчера вы смотрели на меня непозволительно! Но я прощаю вас» — писала ему бабушка, когда была чем-то расстроена, или: «Я вас тоже люблю!» — если пребывала в хорошем настроении. И это был не столько маразм, сколько увлеченность натуры. Ей так важно было придумывать себе какую-то игру, в которую можно было бы верить…

Вот и маман со своими звездочками явно туда же катится. Зато у нее в агентстве стабильно, сытно и престижно… Господи, ну с чего Павлик взял, что это компенсирует тягостность от моего бездействия?!?!

— «Женские факи» — лучший в мире журнал! Я ни черта не делаю и получаю за это деньги! Зашибись! — радостно провозгласила Марина после очередного серьезного разговора с Вредактором.

Это было еще в те далекие времена, когда мы с ней обе работали в редакции журнала «Женские факты». Я на тот момент уже ушла из ТЮЗа, уже обнаружила в себе человека с природным чутьем языка, уже поработала внештатным корректором во множестве мест и на постоянную работу в этот журнал была принята без всяких вопросов. Марина, конечно, работала журналистом, хотя настояла — и это взаправду очень смешно выглядело — чтобы в трудовой было написано: поэт. «Настоящий поэт виден по стихам, а вовсе не по бумажкам со званиями», — презрительно фыркала она, но неизменно каждому заново встреченному старому знакомому горделиво демонстрировала ксерокопию трудовой. — «Это отвратительно, но мне некуда было деваться. Записали без моего ведома!» — оправдывалась она со смешками.

В тот день Марина буквально приползла в редакцию. Обе мы находились уже в том возрасте, когда ночные посиделки за компом видны, увы, не читателям, а зрителям, рассматривающим нас по утрам.

— Бурная ночь? — не преминула поддеть Нинель. — Тебе идет…

— Да, — отвечала Марина. — Наедине с тенями Ахматовой и Гумилева. Я хочу выпросить у Вредактора право на серьезную литературную рубрику. На пять номеров вперед материал за две ночи накатала. С таким запасом, он не посмеет отказать!

Но он посмел. Вредактор считал, что поэты современным женщинам не интересны. Марина заявила в ответ, что тогда вообще никакую рубрику вести не будет. Вредактор вежливо согласился, сообщив, что именно это он ей и хотел предложить.

— Вы умеете оперативно реагировать, — передразнивала Вредактора Марина, делясь со мною в курилке происшедшим. — Вы нужны нам на случаи срочного вызова на репортаж. Скоро, между прочим, мы планируем запускать новостийный раздел… Марина, пока ваша основная задача — присутствовать. Быть под рукой, понимаете? И, пожалуйста, без фанатизма. Не нужно опасных инициатив. Давайте жить дружно… — откомментировав слова Вредактора неприличными словами — все же обидно, когда выпустить классную статью отказываются, — Марина тут же вспоминала о своем выгодном положении и снова становилась довольной: — Но ведь здорово! Мне платят просто за присутствие. Никакого износа творческого потенциала, никаких мук с выпусками!

Конечно, такая «лафа» продлилась недолго, конечно, потом Марину «нагрузили» обязанностями… Но и тех было слишком мало, чтоб занять весь ее рабочий день.

— Иногда я просыпаюсь в ужасе и думаю, — рассказывала Марина. — Какого черта я тут сижу? Дома ждет недописанная книга, недоустроенная личная жизнь и просто мягкая кровать, в конце-то концов. А я трачу время тут, причем совершенно попусту. Но потом я начинаю думать по-другому: раз судьба дала мне такую вот передышку, надо пользоваться. Обычно люди перерабатывают в деньги смесь из времени, усилий, идей, нервов. Мне же дали возможность получать тот же результат, затрачивая лишь первый компонент. Это же круто?!

— Нет, — вздыхала я, но Марина совсем меня не слушала.

И вот теперь, выходит, я в том же самом положении, что тогда была Марина и тоже не противлюсь этому, а оправдываю себя заработком и стабильностью…

От подобных мыслей меня откровенно передергивает. Кажется, моя скорбь по Марине зашла чересчур далеко.

— Я могу взять отпуск? — резко интересуюсь я у маман, прежде чем мозг успевает взвесить принятое решение.

— Надолго? — аккуратно обработанные брови взлетают наигранно удивленно.

— Может, пока не одумаюсь, а может, навсегда. Я не могу заниматься ерундой. А толковой работы у вас для меня не имеется… Можно, я уйду в отпуск?

Маман смотрит на меня обиженно. Кажется, ей думается, что я попросту бросаю ее.

— Если в неоплачиваемый, то можно. — поджав губы и сделавшись сразу некрасивою, заявляет она. — Кто виноват, что ты такая бестолковая…

— Да не обижайтесь вы, я буду заходить. Часто. Правда же… Только про очередные ваши рекламные идеи мне ничего не рассказывайте, а то поругаемся…

Маман тяжело вздыхает, кивает на дверь, намекая, что там ее ждут заботы фирмы. Кажется, я уже надоела. Пора совершать свой «отход на север».

В самом деле — на что я здесь? То хочу работать, то нет, то хочу запускать рекламную компанию, то, когда маман, наконец, дозрела до мероприятий — сопротивляюсь…

Эх, маман, как жаль. «Я оставляю еще полкоролевства./ Зима за легкомыслие меня накажет.» Но, знаешь, если честно, у меня просто камень с души валится всякий раз, когда я окончательно решаю уволиться отсюда. Надо же, как важно для меня, оказывается, это невзрачное с виду правило: нигде не ходить в нахлебниках…

— Давай забудем происшедший разговор? — я уже возле двери, но маман останавливает. — Ну их, эти звездочки, может и впрямь они не нужны.

В который раз она ломает мои планы вдруг накатившей покладистостью. В который раз мои разговоры об уходе оканчиваются ничем… Я знаю, что все это до следующих «звездочек», знаю, что снова буду чувствовать себя содержанкою, но не могу пройти мимо столь откровенных ее шагов к налаживанию обстановки.