Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

Борьба оказалась тяжелой и долгой. Страшась за Сохраба, Мургуз при первой же возможности отправил его в Баку, учиться.

Почти четыре года неустанно, день и ночь вел вместе с другими коммунистами Мургуз Султан-оглы жестокую борьбу с кулацкими националистическими бандами. Наконец врага уничтожили, как любил выражаться Мургуз, «с корнем». Но и после победы не наступило для Мургуза спокойной жизни. В селе начали организовывать колхоз, и Мургуз Султан-оглы с новой энергией ринулся в бой…

Приезжая в село на каникулы, Сохраб почти не видел отца. Ни разу не пришлось им посидеть вдвоем, потолковать по душам. Мургуз поднимался с солнышком, уходил в правление — много забот у председателя колхоза! Домой возвращался ночью, усталый валился на постель и засыпал. Никогда ни одной жалобы.

Да и не знал усталости этот человек! Казалось, он рожден на свет, чтобы бороться, побеждать, трудиться.

Вот и в это последнее лето Сохрабу так и не удалось поговорить с отцом. А поговорить было о чем. Сохраб заканчивал университет, готовился к свадьбе. Об одном попросил его Мургуз — отложить свадьбу до осени, когда окончится колхозная страда.

Глава шестая

Сохраб поднялся с кровати. Надо было пойти к Зийнат и все рассказать. Он не сомневался, что в ее доме найдет поддержку, услышит слова утешения.

Дверь открыл отец Зийнат. Обычно он встречал будущего зятя с распростертыми объятиями, говорил приветливые слова, расспрашивал о здоровье, не знал, куда усадить.

— Я вижу, ты чем-то взволнован, сынок? — спросил он, взглянув на Сохраба. — Мрачен… Что случилось?

Преодолевая волнение и горе, с трудом выговаривая слова, Сохраб коротко поведал о случившемся.

— Да, плохая весть… Очень плохая… — Старик замолчал, прошелся по комнате. — Ты садись, садись… — сказал он, не глядя на Сохраба, но в голосе его не было былой приветливости. Лицо посуровело, потемнело, глубокие морщины легли на лбу.

Он снова стал ходить по комнате грузными, тяжелыми шагами.

— Может, ложный слух? Случается такое… — с надеждой спросил он.

Сохраб отрицательно покачал головой.

Опустившись в кресло, старик подпер ладонью голову и долго сидел молча, раздумывая о чем-то.

— Да, страшная весть… — глухо повторил он. — Не везет нашей Зийнат… — И посмотрел на жену, горестно стоявшую у двери. Старики многозначительно переглянулись. — Уладится, все уладится, — успокаивающе сказал он и вдруг виновато добавил: — Может, тебе пока лучше не ходить к нам, а?

Сам знаешь…

Сохраб ничего не сказал и тяжело, с трудом поднялся.

— Прости нас, — тихо, почти шепотом говорил старик. — Мы очень уважаем тебя и верим: тебя ждет большое будущее. Но прошу, не показывайся пока на глаза Зийнат… — Он помолчал и продолжал так же тихо: — Первый раз она попала в лапы пьяницы и пройдохи. Есть ли у нас право второй раз рисковать ее счастьем?..

Старик закашлялся.

— Пойми меня правильно, — кашляя, говорил он. — Не обвиняй в трусости и неверности. Я понимаю, отвернуться от человека в такую минуту нечестно, подло… Но тот, кто один раз пережил несчастье дочери, не в силах пережить его еще раз… Прости нас!

Молча повернувшись, Сохраб ушел из их дома. Он долго ходил по улицам в надежде встретить Зийнат, поговорить с ней, услышать от нее добрые слова. Но чем дольше ходил Сохраб, тем больше размышлял о будущем, тем тверже убеждался он, что отец ее был прав. Как мечтал он сделать Зийнат счастливой! А сейчас чем, кроме лишений и бед, может он одарить любимую? Так зачем встречаться, разговаривать? Лишние мучения… «Пусть думает, что я бросил ее. Не такое уж это большое горе, поплачет и позабудет…» — решил Сохраб.

Он зашел в ближайшее почтовое отделение и написал Зийнат письмо. Перо дрожало в руке, он испортил несколько листов бумаги — писал, рвал, бросал в корзину. Ох, трудно порой честно написать о том, что лежит у тебя на сердце…

«Дорогая Зийнат! Ты должна простить меня. Я хотел одного — сделать тебя счастливой, заставить забыть былое горе. Не моя вина, что надеждам нашим не суждено сбыться. Прости меня и забудь».

Он перечитывал написанные строчки, и слезы навертывались на глаза. Запечатав конверт, Сохраб опустил его в почтовый ящик. На душе было пусто и тоскливо. Вот и последняя опора рухнула. Один. Совсем один.

Стрелка на часах показывала далеко за полночь, когда кто-то осторожно потряс дверь его узенькой комнаты. Послышался легкий стук. Кто мог прийти к нему в такую пору? «Неужели Зийнат? — как искра, мелькнула надежда. Может, отец раскаялся, что незаслуженно обидел меня, и прислал ее за мной?»

Радостный, Сохраб быстро вскочил с постели.

— Кто там?

Негромкий хриплый голос ответил из-за двери:

— Открой!

Голос показался Сохрабу незнакомым. Несколько мгновений он колебался, но дверь открыл. Узкоплечий, скромно одетый пожилой человек стоял перед ним. Тяжело переведя дыхание, он поздоровался и спросил: Ты сын Мургуза, Сохраб?

Подозрительно оглядев незнакомца, Сохраб еле заметно кивнул головой.

— Собирайся, пойдем…

Сохраб продолжал молчать, с недоумением глядя на старика. «Куда идти? Зачем?» — говорил его взгляд. Старик понял его замешательство.

— Я друг Мургуза, — быстро сказал он. — Мне известно о несчастье. Собирай вещи, пойдем к нам.

— Спасибо, — потупился Сохраб.

Старик пытался улыбнуться.

— Не обижай меня! Что скажут люди, если ты останешься один со своим горем? Прошу, не позорь друзей своего отца…

Речь старика, его достойная манера держаться рассеяли подозрения Сохраба. Но он продолжал стоять неподвижно, сказалось напряжение страшного дня, и силы покинули его. Старик не стал дожидаться, пока Сохраб придет в себя. Суетливо двигаясь по комнате, он достал из-под кровати чемодан и начал кидать в него вещи. Быстро уложив все нехитрое имущество, закрыл чемодан и сунул в руки Сохраба. Потом увязал постель и ловко подхватил под мышку. Они вышли на улицу и долго шли по запутанным переулкам и полутемным улицам. Наконец оказались в Нагорной части города, где и остановились возле небольшого одноэтажного домика. Старик позвонил. В прихожей их встретила невысокая женщина. Улыбнувшись, взяла из рук Сохраба чемодан и ласково сказала:

— Проходите, я очень рада видеть вас…

Ее приветливое, улыбающееся лицо показалось Сохрабу знакомым. Где-то они встречались. События минувшего дня окончательно сбили его с толку, и он никак не мог вспомнить, где видел эту женщину.

Следуя за ней, Сохраб вошел в комнату, чисто прибранную, уютную. Плохо понимая, где он и что с ним происходит, Сохраб опустился на стул. Вдруг из соседней комнаты показалась девушка. Она радостно подбежала к Сохрабу и протянула ему руку. Придвинув стул, уселась рядом с Сохрабом. Это была Мархамат.

Теперь он узнал и женщину. Несколько месяцев назад она остановила его у входа в университет и сказала, что родом они из одного района, что хорошо знает отца Сохраба, что Мургуз Султан-оглы в былые времена часто гостил у них. Прощаясь, просила Сохраба не забывать друзей отца. Сохраб тогда искренне поблагодарил ее, но, расставшись, тут же забыл об этой встрече. И еще раз они виделись, — женщина шла с Мархамат, они остановили Сохраба и долго расспрашивали об отце: как живет, бывает ли в Баку, какие новости в селе? Выслушав ответы на все интересующие ее вопросы, женщина вдруг сказала:

— Сегодня наша Мархамат именинница. Приходите к нам со своими друзьями, будем рады видеть земляка!

Женщина была весьма настойчива, и Сохраб легко разгадал причину ее любезности. Приведя в оправдание тысячу и один довод, он отказался от приглашения. А вот теперь сама судьба привела его в их дом. Хозяйка принесла чай, поставила на стол еду. Старик, сидя напротив Сохраба, говорил медленно и задумчиво:

— Все детство провел я вместе с Мургузом. Еще до революции приехали мы в Баку, устроились на промысле… Десять лет проработали на одном промысле и были неразлучны, как братья. Все пополам! После революции Мургуз вернулся в село. Разлука, работа несколько остудили нашу дружбу. Встречи становились все реже…

Старик замолчал, достал из кармана мятую пачку папирос, закурил. Сизые колечки дыма повисли в воздухе. Он глубоко закашлялся и, переждав кашель, продолжал:

— Я давно знал, что ты в Баку, мне жена говорила. Прошлой зимой, когда Мургуз приезжал, он заходил к нам, просил наведываться к тебе. А я все занят, так и не вырвал минуты зайти, узнать, не нуждаешься ли ты в чем-нибудь. Прости уж меня, старого.

Старик затянулся, гаснущая папироса вспыхнула красным огоньком, задымила.

Сохраб мгновенным взглядом искоса окинул Мархамат, — конечно же только она могла рассказать отцу о случившемся несчастье.