На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - Алексей Ивакин

Получив сообщение об обнаружении «двойки» и видео с запущенного десантниками разведывательного беспилотника, Крупенников ненадолго задумался. Согласно первоначальному плану, высадившиеся на планету десантники сразу же разделились на три ударные группы по сотне бойцов в каждой. Сделано это было для одновременного удара по всем базам ящеров. Затем штурмгруппы должны были захватить места содержания людей, расположенные в научных центрах в нескольких километрах от лагерей «1» и «2», освободив пленных. Последним этапом операции «Возмездие» становилась совместная атака всех групп на главный Экспериментальный центр. Особо жестких рамок командирам групп комбат не ставил, прекрасно понимая, что весь разработанный «на коленке» план вторжения на Агрон и, тем более, наземных действий – сплошная импровизация от и до. Потому допускались отклонения от первоначального варианта, например, при поступлении от захваченных на поверхности пленных новых сведений.

Прикинув, что на базе содержится никак не меньше тысячи рептилий, Виталий быстро принял решение. Рисковать сотней своих бойцов, пусть даже прекрасно вооруженных и экипированных, бросая их против такой прорвы крокодилов, он не собирался. Да и брать ящериц в плен не имело ни малейшего смысла. Поэтому приказ комбата был прост: уничтожить загон с рептилиями ракетами с WX9 и огнем бортового оружия бронетехники, после чего атаковать с флангов и захватить жилой городок При невозможности последнего – базу так же уничтожить ракетами. Пленных для проведения экспресс-допроca брать по необходимости и по усмотрению командиров групп.

Весь бой занял не более двадцати минут. Заняв позицию на господствующей высоте, десантники развернули несколько переносных ракетных комплексов и ударили по загонам, предварительно заменив штатные объемно-детонирующие боевые части на заряды с OB. Через несколько минут прекрасно зарекомендовавший себя еще на борту транспортника нервно-паралитический газ накрыл мутным облаком лагерь ящеров. Перезарядив пусковые установки ракетами с термобарическими зарядами, расчеты перенацелили их на жилой городок, дожидаясь приказа.

Основная же часть штурмовой группы рванулась вперед, на полном ходу пройдя сквозь превратившийся в огромное кладбище лагерь и охватывая территорию городка с флангов. К счастью (недолгому, впрочем) для охраны загонов, ветра в этот день практически не было, и волна газа не достигла жилых строений, накрыв лишь стоянку транспорта, что оказалось только на руку атакующим, лишив противника возможности им воспользоваться. Десять минут спустя база была в руках бывших штрафников, не потерявших при штурме ни одного человека, хотя сопротивление охранники все-таки оказали, ухитрившись даже подбить плазмой одну из бээмдэшек. Офицеры этому лишь обрадовались, после первого же выстрела «с той стороны» получив полное моральное право вести огонь исключительно на поражение. Захваченными пленными занялся капитан Ильченко, офицеры же, разбившись на тройки, начали зачистку и осмотр территории.

Вот тогда-то лейтенант Дзахоев с товарищами – к несчастью для уцелевших врагов – и обнаружил в подвале одного из зданий чудовищный холодильник…

Интерлюдия

Марк. Дина (окончание)

Когда завершили приборку, «день», как ни странно, не закончился. На потолке что-то зашумело, раздвинулось и… Внезапно вниз полились струи воды. Холодной до дрожи, начавшей немедленно сотрясать голые тела, но такой приятной. Люди стояли, подняв кверху лица, и с наслаждением смывали с себя пот и грязь. И пили, пили, пили, открыв рты. Жаль, что это счастье было недолгим. Искусственный дождь прекратился, и наступила «ночь».

Сначала их трясло от холода. Спать на мокром полу в кое-как отстиранных мокрых же трусах было холодно, очень холодно. Но затем стало чуть теплее. Наверное, люди надышали. Через какое-то время все начали понемногу отползать к центру зала: тепло, как оказалось, шло от стен. Вскоре стены так раскалились, что даже прикоснуться к ним было больно. Молнии не сверкали – мучители разрешили «номерам» скопиться в центре. Когда настало «утро», дышать уже было нечем. Пот стекал ручьями. Особенно страдали полные мужчины, некоторые из которых вообще сидели, раскачиваясь из стороны в сторону, словно белые медведи в зоопарке, создавая иллюзию ветра. В этот момент и произошла первая стычка.

Одного из «медведей», излишне сильно качнувшегося в сторону, оттолкнул сидевший рядом мускулистый парень. Толстяк едва не повалился на соседей, но его падение остановили и оттолкнули обратно. Парень, в свою очередь, не удержался на месте и вместе с толстяком упал на пол, тут же вскочив. Он уже занес, было, ногу для удара по голове толстяка, но вдруг что-то остановило его – схватившись за голову, парень скорчился и зарыдал в голос. Так и стоял на одной ноге, пока в него не ударила молния.

С людей же пот лил ручьями. Кто-то бился лбом об пол, кто-то просто тупо смотрел в одну точку. Кто-то расхаживал из стороны в сторону, апатично ожидая наказания, которого отчего-то не было. Но у всех стали одинаковые глаза – больные, опустошенные, затравленные.

– Внимание! – проскрежетал голос. – Всем разойтись по своим местам.

«Ноль сорок восьмой» равнодушно вернулся на свое место. Труп куда-то исчез, видимо убранный, пока «номера» мылись и грелись.

– Вы себя хорошо вели, а поэтому получили питание, душ и сушилку.

Большинство реагировало на голос заторможенно. Многие шевелили губами, словно произнося про себя падающие с потолка слова. Произнося, будто они уже стали забывать человеческую речь…

– «Ноль шестнадцать»! Выйти в центр помещения!

Тот, который первым начал приборку своим нижним бельем, вышел в центр.

– «Ноль шестнадцать»! Вы заслужили поощрение. Поощрение – это свобода. Просим вас попрощаться с вашими товарищами и подойти к двери.

Шестнадцатый ошарашенно огляделся и… начал молча кланяться во все стороны.

– Дюк Дзюба! Вам разрешается говорить. Вам поручается попрощаться с каждым из номеров.

Вот как! Шестнадцатого, оказывается, зовут Дюком Дзюба. А как раньше звали «ноль сорок восьмого»? Он уже, кажется, и забыл…

Дзюба торопливо подбежал к ближайшему из людей, схватил того за руку и затряс:

– Я пойду! Ты прости, мне надо! Прости! Мне надо! До встречи!

И в этот момент тонкая легкая молния – а «ноль сорок восьмой» уже научился отличать молнии по силе и интенсивности воздействия – клюнула Дюка в плечо. Тот коротко взвизгнул, подпрыгнув на месте, но не упал.

– Дюк Дзюба! Следует говорить не «до встречи», а «прощайте»!

И это «прощайте» ударило сильнее, чем молния.

Так Дюк – «ноль шестнадцать» и шел по кругу, пряча взгляд и пожимая руки:

– Прощай, «ноль пятьдесят четыре», прощай, «ноль двадцать семь», прощай, «ноль восемьдесят восемь», прощай… прощай… прощай…

Около одного он остановился. Смотрел в пол. Долго держался за руку. Потом все же произнес:

– Прощай… Брат…

Секунду спустя в брата ударил электрический разряд и тот упал без сознания. Дюк отскочил в сторону, опять взвизгнув и тряся рукой.

Незнакомое чувство неожиданно овладело душой «ноль сорок восьмого», когда Дзюба коснулся его вялой кистью. Это чувство вспыхнуло вдруг огненным шаром где-то в животе и удушливой волной почти мгновенно поднялось к горлу. Затем ЭТО замерло на секунду и пышущим жаром пламенем ворвалось в голову. Он едва не потерял сознание от этого, но Дзюба вдруг отпустил его и шагнул к двери. «Ноль сорок восьмой» тяжело задышал, зло оскалился, напрягая мышцы для броска, но дверь зашипела пневматикой, и оттуда вышел позабытый, уже почти древний, ужас.

Два ящера схватили Дюка за локти и втащили в дверной проем.

И настала «ночь».

Потом опять «день».

Потом снова «ночь».

ЭТО не отпускало «ноль сорок восьмого». Он не мог спать. Он не видел ничего, только то, как его пальцы яростно сжимают горло Дзюбы, заставляя корчиться, задыхаясь, в его руках. Он пугался этого сна и тут же просыпался. И не мог снова полностью уснуть, плавая под тонкой пленкой дикого, совершенно невозможного полусна-полуяви. Сна, который ему никогда не снился, ни разу в жизни.

Но и когда он не спал, то видел теперь этого проклятого Дзюбу, который шел на свободу. НА СВОБОДУ!

В ответ на это чувство вдруг появлялось другое. Начинало тошнить, словно какой-то комок застрял в гортани и просился наружу. Голова кружилась… Мир кружился… Все кружилось…

«Ночь»… Словно проваливаешься в какую-то чудовищную бездну и летишь маленькой искрой жизни в не имеющую дна яму.

«День»… Шагаешь по залу. Триста шестьдесят шагов вдоль. Сто пятнадцать поперек Вымотать себя, чтобы снова провалиться «ночью» в личный, персональный ад.

«Ночь»…

«День»…

«Ночь»…

«День»…