Время перемен - Александр Мазин

– Дышать легко! – быстро произнес дознаватель.– Воздуха много!

Руки задержанного упали, дыхание выровнялось.

– У тебя есть девушка? – спросил дознаватель.

– Да.

– Красивая?

– Да.

– Хочешь от нее ребенка?

– Нет.

– Почему?

– Тесно. Много. Слишком много людей. Лишних людей. Чужих! – Задержанный повысил голос.– Ненавижу! Убивать! Душно! Воздух!…

– Спать! – перебил дознаватель.

Задержанный закрыл глаза, лицо его расслабилось. Хорошее русское лицо. Мужественное. И такая тяжелая фобия. Мне стало его жалко…

– Явно выраженная патология,– сказал дознаватель, поворачиваясь в сторону объектива.– Картина, аналогичная остальным. В фазе возбуждения переход в автоиндуцирующее состояние, при отсутствии отклика – самоиндукция и позыв к самоубийству.

«И здесь самоубийство»,– подумал я.

– Потенциально опасен. Рекомендации по восстановлению – те же. Результат достоверно не прогнозируется. Уголовной ответственности не подлежит.

– Ничего себе,– пробормотал я. Жалко парня.

Вот уже пятьдесят лет как в России перестали расстреливать людоедов, маньяков и им подобных. Но по мне лучше расстрел, чем пожизненная изоляция, которую применяют к «потенциально опасным» сумасшедшим, которым психиатрия не может гарантировать полного выздоровления. Психиатрия же в лице своих конкретных представителей вела себя крайне осторожно. Потому что если с «излечившимся» случался рецидив, псих отправлялся обратно в лечебницу, а «выпустивший» его психиатр – за решетку, поскольку, выпуская пациента, в случае рецидива заболевания принимал на себя полную ответственность за его действия.

– Что значит – «картина, аналогичная остальным»? – спросил я.

– То и значит,– Иван снова потер виски.– Большая часть задержанных членов партии «Славянская старина» страдает тем же недугом.

– Голова болит, Ванька? – спросил я.– Помочь?

– Перетерплю. Такой вот набор: неприязнь к тем, кого считают чужими, переходящая в ненависть и практически неуправляемую агрессию. Мы уже выявили и изолировали более двухсот человек, страдающих этими нарушениями, и продолжаем поиск. Еще одно неприятное свойство заболевания: установлено, что его носители могут индуцировать аналогичные отклонения у окружающих. Особенно среди молодежи низших классов. В связи с особой опасностью носителей я ориентировал психологов в первую очередь на определение симптоматики заболевания. Что это и откуда взялось, мы установим позже, после того как остановим его распространение.

– Угу,– сказал я.– Я тебе, Ванька, уже сейчас могу сказать, что это за болезнь. Расизм называется. Лозунги могут варьироваться: «Убей косоглазого!» – в Санкт-Петербурге. Где-нибудь в Челябинске (там азиатов, китайцев, корейцев, вьетнамцев раза в полтора больше, чем европеоидов) он будет звучать: «Прикончи белого!» Слушай, Ванька, ты давно в Америке был?

– Я там вообще не был,– сказал мой друг.– Хрена мне там делать?

– Съезди. Для граждан России там сейчас открытая виза. Полюбуйся, как тамошние этнические китайцы играют на противостоянии «белые-черные-латиносы», чтобы блокировать проникновение индусов в Сенат.

– Остынь, камергер! – Сучков похлопал меня по колену.– Российская империя – не американская. И то, с чем мы сейчас столкнулись, это не расизм, а…– мой однокашник сделал строгое лицо и процитировал: – «Здесь имеет место некая внутренняя агрессия, ищущая точку приложения вовне, сообразуясь с социальными и моральными качествами субъекта-носителя, чтобы предохранить сознание субъекта от разрушения».

– Попроще, Ваня,– попросил я.– Ты же не «умник», а кадровый офицер.

Сучков усмехнулся. Могу поклясться: сам Ванька, услыхав данную сентенцию, отреагировал бы аналогично, но поддразнить однокашника – это святое.

– Отупел ты в своем «Алладине», кадровый офицер Грива,– сказал Сучков.– Это потому что работа у вас примитивная. «Это „Алладин“! Всем стоять-лежать по стойке смирно! – произнес он противным писклявым голосом.– Кто не спрятался – стреляем без предупреждения!»

– Мультики смотришь, подполковник,– я облил его презрением.– В детство впал?

В последнее время в России (да и не только) стало модным лепить о нас тупые сериалы, в которых алладиновцы выглядели еще более кровожадными, чем уничтожаемые ими монстры. Мое начальство не возражало. Более того, у нас ходили слухи, что половина этой белиберды финансируется из бюджета нашего имиджевого отдела. Но я полагал, что офицеру русской жандармерии не к лицу даже упоминать эту дешевку.

– Кто бы говорил! – фыркнул Иван.– Ладно, пошутили. Теперь по делу. В данный момент мы задержали двести шестьдесят семь человек. Из них двести тридцать три страдают приступами немотивированной агрессии. Выплески ее контролируются задержанными ограниченно. Внешние объекты приложения выбираются в соответствии с убеждениями индивидуума. Чаще всего до активных действий не доходит, потому что патология носит групповой характер и ее носителям достаточно, собравшись вместе, поорать, например, о своей ненависти – и кризис позади. Если в среде страдающих агрессией оказываются посторонние, скажем, друзья членов партии, то они тоже могут стать носителями данной фобии. Или не стать ими. Механизм этого явления исследуется. Хуже всего для носителя фобии – если его выплеск не находит ни отклика, ни объекта приложения. Тогда агрессия перенаправляется на самого носителя, что может привести к его смерти. Зафиксировано уже четыре случая. Правда, во всех четырех смерть была лишь клинической: необратимых последствий удалось избежать…– Подполковник потер висок, посмотрел на меня.– Так что, может, ты и прав со своей кривой самоубийств…

– Она не моя,– сказал я – Надеюсь, что не моя, но не уверен… Ты же знаешь – у меня своя фобия. Профессиональная…

– «Ифрит»?

– Угу. Вопрос: как взаимодействуют здоровые и больные «бердыши». Ведь, если я тебя правильно понял, здоровые там тоже есть. Как они оказались в этой компании психов? Каков их интерес?

– У большинства – деньги. Таков побудительный мотив полицейского, который тебя арестовал.

– «Бляха №2346»?

– Да. Второй по популярности мотив, как всегда, власть. Почти все «нормальные» члены партии занимают в ней руководящие места.

– Выходит – твой профиль? Секта?

– М-м-м… Не думаю. Хотя определенное сходство имеется. Блокировка свободы воли, запрограммированная реакция… Но секта – это стандартные методики психической обработки, лидеры-программаторы, короче, всегда можно выявить и «технологов», и технологию превращения человека в придурка. Хм-м-м… А здесь мы имеем результат, но ни «технологов», ни «технологии».

– А лидеры?

– Слабаки. Мелкая околополитическая сошка.

– А за ними?

– Национальный демократический конгресс.

Артём присвистнул. НДК был главной оппозиционной силой в монархической Российской империи и на выборах в Думу стабильно набирал 12—14%.

– Не то, что ты думаешь,– сказал Сучков.– У НДК таких неформальных отпрысков – сотни. От этих «бердышей» они уже открестились.

– Ты запрашивал?

– Не я. Из канцелярии Императорского Совета.

– Даже так?

– А ты думал! Из-за тебя, между прочим. Ты же у нас – младший камергер.

Запищал мой коммуникатор. Я активировал вызов.

– Здорово, алладиновец! – рыкнул динамик знакомым голосом Сергея Буркина.– Ты еще не в тюряге?

– Серега! Чертяка! Ты где?

– Здесь. А ты небось у Ваньки сидишь?

– Угадал. Тебе привет.

– Приветом он не отделается. Хреново работает Департамент территорий. Порядок не обеспечивает. Иван, ты слышишь? Полагаю, ты должен компенсировать нанесенный мне социальный ущерб. Обед в «Европейской» меня вполне устроит.

– А ты-то тут при чем? – возмутился Сучков. Он подключился к линии вызова и теперь безуспешно пытался вывести на дисплей картинку, но вместо лица их однокашника на экране высветился Петергофский каскад. По ту сторону тоже работала система защиты.

– Морально переживал! – Буркин захихикал.– За невинно ущемленного в правах однокашника.

– Китайский ресторанчик на Загородном – это все, на что ты можешь рассчитывать, вымогатель! – заявил Сучков.

– Ты, Сучков, какой-то жадный стал. Ладно, сделаем скидку на твое сложное семейное положение. Согласен на ресторанчик.

– Артём?

– Нет возражений,– сказал я.– А что у тебя с семейным положением?

– Долго рассказывать.

Иван коснулся сенсора:

– Дежурный! Подготовить вертушку! – И пояснил, повернувшись ко мне: – Извини, но времени для конных прогулок у нас нет.

– Может, Бог с ним, с рестораном? – предложил я.– Прямо здесь перекусим, а Серегу…

– Расслабься,– Иван хлопнул меня по плечу.– Команды даны, машина запущена. Давай поспорим, что самое позднее завтра утром мне принесут результат. На блюдечке с голубой каемочкой.

Серега Буркин, наш односкамеечник, человек, с которым мы бок о бок проработали пять лет в Департаменте внешней разведки, сменил имидж. Нацепил, понимаешь, новенький мундир статского советника, приколол рядом со значком нашей Военной Императорской школы университетский ромбик, отпустил бородку, которая на его широкой сибирячьей физиономии смотрелась уморительно. Короче, прикидывался умником. Только это была чистая бутафория, потому что умник из него – как из бульдога борзая. Но я, грешным делом, его новому назначению порадовался. Потому что теперь корешок наш Серега заведовал отделом «генных технологий» в НИИ исследования безопасных направлений науки, а следовательно, мы с Иваном имели полное право ввести его в курс дела. Только оказалось, что статский советник уже владеет полным объемом информации, включая и результаты, добытые операми и психологами Департамента территорий. Ну да разведка – она и есть разведка. Так что наш обед как-то самопроизвольно превратился в совещание. Но перед этим Серега Буркин извлек из кейса черный приборчик размером с кулак, приложил палец к сенсору, на макушке прибора зажглась красная мигалка – наш кореш заявил, что теперь маленький банкетный зал китайского ресторана на Загородном является помещением абсолютной изоляции. Сучков тут же активировал свой служебный суперзащищенный коммуникатор и убедился, что тот ослеп и оглох. Буркину это настолько понравилось, что я не стал его разочаровывать сообщением, что мой «алладиновский» браслетик продолжает работать без помех.