Отвергнутые Мертвецы - Graham McNeill

К чему весь этот внезапный шквал посланий из Шепчущей Башни, отсылаемых на флотилии, составлявшие вторую волну за спиной Железных Рук, Саламандр и Гвардии Ворона? Подобные вопросы обычно не тревожили Веску, но создавалось впечатление, что распространяемые по Империуму заверения чуть-чуть перебирают с крикливостью и бравадой, чтобы звучать искренне.

Всё больше и больше сообщений, чья суть скрывалась за шифром с высоким уровнем защиты, летело с Терры к экспедиционным флотам, запрашивая их точное местонахождение и оперативные директивы. Веска, ветеран Коллектора, в какой-то момент начал осознавать, что повелители Империума в спешном порядке пытаются выяснить местоположение всех своих войск и определить, кому они верны. Неужели предательство Воителя распространилось шире, чем можно было подозревать?

Веска плыл через комнату к терминалу, когда над рабочим местом одного из инфоцитов возникла мерцающая иконка подтверждения запроса. Несмотря на то, что каждый оператор был подсоединён к терминалу на аппаратном уровне, сотрудники Коллектора не были сервиторами с выжженными лобными долями. Они были способны на самостоятельное мышление, хотя подобные вещи не одобрялись.

Над головой инфоцита возник ноосферный тег.

– Оператор 38932, какова природа твоего запроса?

– Я... э, ну, это просто...

– Ну давай, выкладывай, оператор 38932, – потребовал от него Веска. – Если это важно, то ты должен действовать под лозунгом чёткости и расторопности.

– Да, сэр, это просто... в это настолько трудно поверить.

– Чёткость и расторопность, оператор 38932, – напомнил ему Веска.

Инфоцит поднял на него глаза, и Веска увидел, что тот изо всех сил пытается подобрать слова, которые передали бы суть его запроса. Но язык его подводил, и чем бы ни было то, о чём он хотел осведомиться, оно было не в состоянии покинуть его рот.

Веска вздохнул, пометив себе в уме, что оператора 38932 нужно отправить на месячную переподготовку. Его репульсорный диск плавно пошёл вниз, но прежде чем он успел отчитать оператора 38932 за недостаток дисциплины в общении, над другим терминалом в том же ряду возник ещё один запрос на подтверждение. Вдобавок, в соседнем ряду тоже мигнули два, за ними – ещё три, потом дюжина.

Прошло несколько секунд, и мерцала уже как минимум сотня иконок.

– Какого рожна? – спросил Веска, поднимаясь вверх, чтобы обозреть тысячи подчинённых ему инфоцитов. Белые огоньки множились, расползаясь по помещению с устрашающей быстротой, как наглядная демонстрация распространения вирусной инфекции. Инфоциты смотрели на своих контролёров, но Веска не имел ни малейшего представления о том, что же такое происходит. Он опустился к рабочему месту оператора 38932 и вырвал из его дрожащих пальцев лист мемобумаги.

Веска изучил напечатанные на нём слова. Буквы, крупчатые, оттиснутые чёрной пачкающейся краской, складывались в какой-то бред. Слова и символы неведомым образом перемешались в неправильном порядке, приведя к истолкованию, которое, конечно же, было ошибочным.

– Нет, нет, нет, – сказал Веска, мотая головой и испытывая облегчение от того, что нашёл разгадку. – Это неправильно истолкованное виде́ние, вот и всё. Хоры его не так поняли. Да, это единственное возможное объяснение.

Его собственные руки тряслись, и как бы он ни пытался убедить себя, что это было всего лишь ошибочно истолкованное сообщение, он сознавал, что это не так. Некорректно понятое виде́ние могло спровоцировать два или три запроса на подтверждение, но не тысячи. Веска Ордин ощутил, что у него засосало под ложечкой, как будто из его лёгких откачали весь воздух, осознавая, что его инфоциты не просят подтвердить достоверности сообщения.

Они надеются узнать от него, что это неправда.

Мемобумага выскользнула из его пальцев, но нейроны его мозга навечно запечатлели оттиснутый на ней кошмар, становившийся всё страшнее с каждой новой строчкой.

Имперский контр-удар на Исстване V захлебнулся в крови.

Вулкан и Коракс пропали без вести. Феррус Манус мёртв.

Повелители Ночи, Железные Воины, Альфа Легион и Несущие Слово заодно с Хорусом Луперкалем.

На травянистом плато, что находится высоко на западном склоне горы, известной под названием Чо Ойю, стоит изысканная вилла с гармоничными пропорциями. Солнечный свет отражается от её белых стен и поблёскивает на красной глиняной черепице крыши. Из единственного дымохода вьётся тонкая струйка дыма, а на коньке крыши восседают выведенные на заказ голуби. Из северо-восточного угла виллы вырастает стройная четырёхугольная башня, похожая на одинокую сторожевую вышку на огромной стене или на маяк, установленный, чтобы вести мореходов в безопасную гавань.

Внутри этой башни стоит Ясу Нагасена. Перед ним деревянный подрамник с натянутым на нём прямоугольником белого шёлка, который удерживают на месте серебряные булавки. Чо Ойю – старинное название этой горы, слова наречия, уже давно как вошедшего в другой язык, который, в свою очередь, со временем вышел из употребления и был забыт. Мигу утверждают, что  оно означает "Бирюзовая Богиня", и хотя Нагасене и нравится поэтичность этого имени, он предпочитает звучание слов мёртвого языка.

Башня выходит на Дворец Императора, а также с неё открывается эффектный вид на на Полую Гору на востоке. Нагасена не смотрит неё. Она омерзительна, хоть и необходима, и он никогда не рисует её, даже когда пишет восточные пейзажи.

Нагасена окунает кисть в баночку с лазурью и кладёт лёгкие мазки в пределах контуров, которые он нанёс ещё раньше, чтобы не дать краске расплыться на ткани. Работая в стиле "мо-шуй" свободной манеры письма[36], он покрывает шёлк глубинами небес и кивает сам себе, глядя на то, как ложится краска.

Он устал. Он рисует с рассвета, но ему хочется закончить картину сегодня. Он чувствует, что если не сделает этого, то может не дописать её никогда. Он простоял на ногах так долго, что у него ломит кости. Нагасена знает, что пережил слишком много зим, чтобы позволять себе подобное безрассудство, но он до сих пор совершает ежедневный подъём по семидесяти двум ступеням, ведущим к самой верхней комнате башни.

– Ну, ты заходишь или как? – не оборачиваясь, спрашивает Нагасена. – Ты отвлекаешь меня уже тем, что стоишь там.

– Мои извинения, Мастер, – произносит Картоно, смещаясь от двери и вставая за правым плечом своего господина. – Подумать только, некоторые слуги думают, что вы теряете слух.

Нагасена весело фыркает:

– Это чтобы им было о чём поболтать. И ты поразишься, какие откровения можно узнать, когда люди думают, что ты их не слышишь.

Они какое-то время стоят в молчании. Картоно интуитивно понимает, что Нагасена сам решит, когда заговорить. Он не опускает глаза на картину, зная, что Нагасена не переваривает людей, которые заглядывают в незавершённые работы. Одна из его излюбленных присказок: "На незаконченную живопись и смотреть нечего".

Вместо этого Картоно глядит над плечом Нагасены, в широкие проёмы в стенах. Его мастер специально спроектировал помещение наверху башни, чтобы заниматься в нём живописью, так что мир раскидывается перед ним во всю ширь.

Каждая стена оборудована ставнями, которые не позволяют ветру залетать внутрь, и даже если Нагасена не пишет, но нуждается в месте, где царит безмятежность, он частенько преодолевает многочисленные ступеньки, чтобы насладиться видами окрестностей. В настоящий момент распахнуты северные и самые восточные ставни, и за ними во всём своём великолепии раскинулся Дворец Императора.

Позолоченные крыши, зубчатые пинакли и могучие башни теснятся в пространстве, и огромный город-дворец дышит движением, словно живое существо. Просители, обслуга, солдаты и писцы наполняют его обширные районы жизнью и шумом. Над Городом Просителей поднимается дым костров, на которых готовится пища, но воздух чище, чем помнится Нагасене. Он принюхивается к ароматам, которые приносит из Дворца ветер, как путники, пришедшие из дальних стран.

– Что ты видишь? – спрашивает Нагасена, указывая на окно.

– Я вижу Дворец, – отвечает Картоно. – И это прекрасное зрелище. Непоколебимый и процветающий, полный жизни.

– А помимо города?   

– Другие горы, много чего перестроено. Небеса чисты, как струи родника, а облака вокруг пиков Дхаулагири[37] подобны дыханию гигантов.

– Опиши гору, – командует Нагасена.

– Зачем?

– Просто сделай это. Пожалуйста.

Картоно пожимает плечами и переводит взгляд на гору, чьи высокие бугристые склоны сверкают в солнечном свете, как серебро.

– Она сияет, как полированный щит, вырастающий из земли, и как мне представляется, я могу разглядеть за ней высокие пики Гангкхар Пуенсум[38].