Холоднее войны - Чарльз Камминг

– Слишком много подозреваемых, – продолжила она. Ее голос был тусклым и каким-то безжизненным. – Крот может быть в Госдепартаменте. В Лэнгли. Господи, да даже в самом Белом доме. – По мере того как они отдалялись от обувного, стук костей становился все тише и тише. – Но…

– Но… – продолжил Том.

Корабль в Босфорском проливе дал длинный, протяжный гудок. Звук был похож на стон.

– Но есть люди, которыми я занялась бы плотнее. Четверо, если быть точным. И один из них – Дуглас Тремэйн.

Том подавил в себе инстинктивный порыв сказать, что она ошибается и что Тремэйн – человек вовсе не из породы предателей. Но промолчал, зная, что как раз такие мысли – ахиллесова пята любого шпиона или охотника за шпионами. Подозреваемым может быть каждый.

– Дуг?

– Боюсь, что да. – Амелия опять сняла жакет и перекинула его через руку. – Еще один – то есть одна – с нашей стороны – это Мэри Бегг.

– Никогда о ней не слышал.

– Она работает в отделении, занимающимся Ближним Востоком, на Воксхолл-Кросс. Перебралась к нам из МИ-5 сразу после того, как ты ушел. Она много чего видела. И во многом принимала участие. Вполне вероятно, что это она.

– А другие – они янки? – спросил Том и ревниво подумал, уж не стала эта Бегг его вполне полноценной заменой.

Амелия кивнула.

– У меня команда в Техасе. В Хьюстоне. Очень тщательно проверяют Тони Ландау. Его отпечатки буквально везде – на деле Хичкока, на деле Эйнштейна. И у него был доступ к большей части файлов, связанных с проваленными агентами.

– К большей части, – с нажимом повторил Том.

Удовлетворенная тем, что он это заметил, Амелия кивнула.

– Он ничего не знал об Эльдем. О ней почти никто не знал.

Том уже знал, что сейчас скажет Амелия. Что об Эльдем было известно Чейтеру и что он, возможно, сдал ее туркам. Потом она попросит его покопаться в лэптопах Чейтера, в его телефонах, ходить за ним повсюду – даже в ванную, спать у него под кроватью и так далее. Ему предоставлялась возможность отомстить за Кабул.

– Поэтому ты тут, – сказала Амелия. Точно как он и ожидал. – У Кузенов здесь молодой офицер. Райан Клекнер.

– Клекнер, – несколько озадаченно повторил Том. Этого имени он никогда не слышал.

– У него был тот же доступ к информации. Он ходил на те же встречи. За Бегг мы присмотрим, и у меня есть кое-что на Тремэйна. Я хочу, чтобы ты занялся Клекнером. У тебя будет все, что нужно, чтобы дать правильную оценку его поведению и либо исключить его из числа подозреваемых, либо убедиться в его вине.

Том кивнул.

– За две недели до того, как Пол улетел на Хиос, и за неделю до Догубаязита он приезжал в Лондон. Я сказала ему то же, что сказала сейчас тебе.

– Пол был в курсе того, что у нас крот?

– Да.

– А американцы? С ними ты тоже поделилась своими подозрениями?

– Господи, нет, конечно. – Амелия передернула плечами, как будто по спине у нее пробежала дрожь. – Пойти к Кузенам с таким вот обвинением? Тогда все будет прикрыто в мгновение ока. Никаких совместных операций. Ни одного шанса на получение нужной информации. Все пойдет прахом – все те доверительные отношения, которые мы по кусочкам выстраивали после Блейка и Филби.

– То есть Пол был единственным, кто знал?

– Подожди. – Амелия подняла руку. Они дошли до самого подножия холма. Галатский мост, на котором было полно людей, виднелся теперь на юго-западе. На Кемеральти-Каддеси машины шли сплошным потоком. – Я должна быть с тобой предельно честной. Положа руку на сердце я не могу сказать, что Пол абсолютно вне подозрений. – Том видел, что ей больно, и знал, каковы будут последствия, если окажется, что кротом был Уоллингер. – Но мы обязаны это остановить. Нужно узнать, по какому каналу утекает информация. Мне пришлось приостановить почти все совместные операции, обмен информацией, резко сократить количество докладов. Кузены не понимают почему и начинают волноваться. Это касается всего, что мы делаем в Турции, в Сирии, с иранцами, с израильтянами… Я не могу двигаться дальше, пока мы не разберемся с этой проблемой. – Говоря, Амелия словно рубила воздух ладонью. – Тебе надо сильно постараться и получить все ответы побыстрее, Том. – Она сжала руку в кулак. – Если мы не нароем ничего на Клекнера, мне придется обратиться к американцам. И очень скоро. А если крот – это один из нас…

– Занавес, – закончил Том.

Минуту они стояли молча.

– А что Пол говорил на этот счет? – спросил Том.

Амелия немного удивилась.

– Он согласился в этом покопаться. Сказал, что не доверяет Клекнеру и ему не нравится Бегг. Дескать, что-то с ней не так. Мы договорились никогда не обсуждать это с помощью наших обычных каналов. Никаких телеграмм, телефонов и так далее.

– Ну разумеется. – Том подумал, что Амелия собирается продолжить, но она молчала. Просто смотрела на линию горизонта за минаретами, окружавшими Золотой Рог. – И?.. – подтолкнул он.

Амелия обернулась. Ее глаза застилали слезы.

– И больше я его никогда не видела.

Глава 20

На пляже никого не было.

В полном одиночестве Яннис Кристидис сидел на влажном песке и слушал, как волны тихо накатывают одна за другой. Он ни о чем не думал – его мозг был практически парализован алкоголем. Было два или три часа ночи; он уже давно потерял счет времени. Покопавшись в кармане рубашки, он достал скомканную пачку «Ассос» и неловко вытряхнул на песок сразу три сигареты. Две из них тут же подхватил ветер. Третью Кристидис поймал и сжал губами. Потом полез в карман штанов за зажигалкой.

Последняя сигарета приговоренного. Он даже не чувствовал вкуса табака. От первой затяжки его голова запрокинулась, и он увидел черное небо и мигающие, двоящиеся в глазах звезды. Затем выдох – и Кристидис наклонился вперед и со стоном повалился набок.

Он заставил себя встать. Оперся кулаком в землю и сел прямо. Снова посмотрел на воду, на черную ночь, на силуэт рыбацкой лодки, маячившей метрах в пятидесяти от берега. Это был его остров. Это была его жизнь. Это было его собственное решение, и ошибка оказалась слишком большой, а стыд и вина – невыносимыми. У него было все для того, чтобы жить, и при этом совершенно незачем жить.

Теперь он был уверен, что сделает это. Кристидис сунул сигарету в рот и обеими руками принялся копать песок, как будто собака, которая собирается припрятать кость. Песок был густой и тяжелый, горка росла, и вскоре он забросал себя по самые колени.

В детстве он играл на этом самом пляже.

Сигаретный дым вдруг обжег ему горло, и Кристидис закашлялся. От порыва ветра заслезились глаза. Он выплюнул сигарету. По подбородку побежала струйка слюны, и он вытер ее рукавом. Затем ощупал свои промокшие брюки, вытащил бумажник и бросил его в выкопанную яму. Туда же полетели часы и обручальное кольцо. Потом Кристидис принялся кидать песок обратно в яму. Звук волн внезапно стал громче, словно прилив заторопился к берегу, чтобы унести его с собой. Должно быть, просто несколько минут назад по проливу прошел корабль. Это Яннис пока еще осознавал. Возможно, он не был так пьян, как думал.

Он похлопал по песку, заравнивая яму, поднялся на колени, потом, пошатываясь, встал. Он даже не знал, зачем только что закопал свои личные вещи на пляже. Наверное, затем, чтобы его смогли опознать. Чтобы знали, что его больше нет, что он ушел. Иначе пройдет всего пара часов, и кто-нибудь обязательно подберет и бумажник, и кольцо, и часы. Кристидис стащил с себя брюки вместе с трусами, потом рубашку. Кинул пачку сигарет на песок. Прыгая на одной ноге, он снял носок, затем другой. «Почему я вообще в носках? – вяло подумал он. – Почему все еще не снял их?» В голове вдруг стало черно и пусто от шума моря, от ночи и от страха. Он боялся того, что собирался совершить.

Кристидис сделал неуверенный шаг вперед и споткнулся. В глубине души он все еще надеялся, что кто-нибудь заметит его и остановит, не даст ему двинуться дальше. Но никого не было. Он вошел в воду и почувствовал, как песок опускается ниже, что он идет по отлогому склону. Вода доходила ему уже до груди. Море ворвалось в рот, и он невольно стал отплевываться и жадно хватать воздух. Повинуясь инстинкту, он поплыл. Дальше от берега. Двигаться.

И алкоголь, и страх сразу же выветрились. Он миновал лодку, направляясь прямо в открытое море. Огибая корму, он едва не дотронулся до нее, но сдержался, понимая, что если сделает это, то уже не отпустит ее. Так что он проплыл мимо, затем оглянулся и посмотрел на мягко покачивающийся силуэт. Пляж был черный и коричневый одновременно, и у него уже не хватало дыхания. Он мельком подумал о своей одежде там, на берегу, на твердом мокром песке и о закопанном бумажнике рядом. Все это уже прошлое. Его жизнь – прошлое.

Он энергично работал руками, то и дело оглядываясь на Хиос. В уши заливалась соленая морская вода. «Не будь трусом, – сказал он себе. – Не возвращайся к тому, что ты уже пережил». Он старался повернуться к своему стыду спиной; окружить его непреодолимой стеной. Он думал, что время все поправит, все залечит. Все забудется. Но все оказалось не так.