Журнал «Вокруг Света» №10 за 1988 год - Вокруг Света

Власти Галисии тратят немалые средства на содержание памятников истории и архитектуры. Примером может служить древнейший город провинции Сантьяго-де-Компостело, где сохранено немало памятников архитектуры средневековья. Среди них и храм Сантьяго, в котором, как утверждается, находятся «чудотворные мощи» святого Яго, покровителя Галисии.

Однажды вечером, прогуливаясь по кривым, стиснутым мрачноватыми зданиями улочкам, я оказался на небольшой площади, где то и дело вспыхивали фейерверки , хлопали шутихи, слышались звуки волынки, гитар и народные песни. Оказалось, что студенты одного из факультетов университета праздновали здесь окончание учебного года. Ребята веселились всю ночь — обычай, которому уже не одна сотня лет. Кстати, именно студенты и учащиеся средних школ часто бывают инициаторами всевозможных движений за охрану и восстановление памятников старины, которые, как правило, находят поддержку властей.

Я и сейчас нередко вспоминаю эту встречу на площади, как и рыбаков с шестами в руках и неповторимые «риас».

Мадрид — Сантьяго

Александр Рей-Карро

Эль-Пойо, храбрый командир

Журнальный вариант.

— Ты подобрал себе десятку, Маноло?

— Да.

— Кто?

Маркой знает всех бойцов в отряде: он проверяет каждого перед тем, как зачислить к себе в батальон, наблюдает за поведением, настроением, здоровьем бойцов. Великан лет сорока, он руководит самыми сложными операциями. За ним каждый пойдет в огонь и в воду. На смерть, если нужно.

Я называю поименно каждого.

— А почему — Рейнальдо? Он еще не обучен как следует, да и увалень, не больно-то поворотлив.

— Он вынослив, я знаю, проверял,— отвечаю.— Ну, и задание ты сам дал — подбирать молодежь. А до двадцати у нас не так уж и много людей, даже до двадцати пяти на взвод не наберешь...

— До двадцати пяти наберешь, не выдумывай. И необязательно одну молодежь, это Ларго тебя неточно сориентировал.

— Я говорил ему только то, что ты сказал, Маркон, не больше,— вмешался Хорхе.

— Не в этом дело, Хорхе. Слушай, Эль-Пойо, ты должен выделить десяток бойцов, самых выносливых. Самых выносливых, самых крепких. И лучший возраст для этого — двадцать лет. Годом больше, годом меньше — не имеет значения.

— Да ведь так и есть...

— Ладно, слушай. Мы нападаем на аэродром, уничтожаем запасы оружия, снарядов, но прежде всего — самолеты! Но нас двести, а их — пятьсот. То есть не на самом аэродроме, а на базе «контрас», которая как раз над рекой, с той стороны. Если принять бой, потеряем много своих при таком перевесе вражеских сил. Следовательно, сразу после нападения тихо отходим. А ты, Эль-Пойо, свою группу расположишь широким фронтом. Чтобы им казалось, будто там, где ты засел со своими ребятами, вся наша группа. Надо их отвлечь, чтобы они бросились за вами в горы. Ты должен завести их подальше. И обязательно оторваться, уйти. Понял? Ты должен уйти. Это приказ! Никакого лишнего риска, геройства! Вернуться живыми — всем. Понял, каких ребят нужно отобрать?

— Да.

— Сомнения относительно кандидатур имеются?

— Нет.

— Молодец, хороший командир — если выбрал и не колеблешься, значит, и Рейнальдо знаешь лучше, чем я. Молодец, Эль-Пойо! Ну а сейчас посмотрим, товарищи, общий план операций...

Контрреволюционные соединения ощутимее всего били со стороны Гондураса в районе Халапы. Это городок и прилегающий район в излучине Рио-Коко, там, где река, изгибаясь, врезается в территорию Гондураса.

«Контрас» хотели захватить Халапу и, закрепившись, провозгласить район «независимой суверенной территорией». Затем последовал бы призыв к США об оказании военной помощи новому «правительству» Никарагуа.

Однако планы эти «контрас» осуществить не удалось: район Халапы был нашими укреплен — и войсками, и техникой.

Тем не менее на территории Гондураса насчитывалось около восьми-девяти тысяч контрреволюционеров и наемников сомосовского режима. Время от времени они производили вылазки, проникая и в глубь страны. Хотя в основном держались поближе к границе, чтобы в случае чего вернуться в Гондурас.

Стало известно, что в труднопроходимом районе, почти на берегу Рио-Коко, на никарагуанской территории, бандиты построили аэродром, с которого самолеты поставляли бандам, действовавшим внутри страны, и скрытым контрреволюционерам оружие и другие припасы, бомбили городки и деревни.

Противоположный берег Рио-Коко густо порос лесом и кустарником; построить там аэродром было сложно, пришлось бы выкорчевывать большой участок густого леса. А на нашей стороне берег высокий, с большой проплешиной почти полукилометровой длины, и только за ней начинается сельва. Эта поляна на горке и натолкнула «контрас» на идею построить здесь аэродром. Незаметно было, где самолеты садились, аэродром-то у самой реки. А в километре-полутора от реки разместилась самая большая база контрреволюционеров. Возглавлял ее Бенито Браво, известный сомосовский палач, бывший капитан национальной гвардии.

Вот нам и дали задание — уничтожить аэродром, технику, по возможности живую силу врага и затем отойти. Маркой разработал план и мне с моей десяткой отвел в нем не последнюю роль.

До Халапы добрались на машинах — и дорога, и вся территория вокруг контролировалась нашими войсками. А дальше на восток — к горам — отправились пешком.

Мы шли маршем две ночи, днем прятались в лесной чаще, спали, выставив часовых. Дело было обычное, каждый из нас бывал в походах, а несколько новичков были новичками только в нашем отряде. Прежде, в других подразделениях, они уже успели отличиться.

На третью ночь Маркой остановил колонну. Отсюда пойдем в наступление.

...В общем-то, неплохая получилась у меня жизнь — нечего жаловаться.

Родился я в Манагуа, в самом бедном рабочем предместье, которое всегда любил, люблю и сейчас. Хотя достатка там никто не знал, люди жили между собой дружно. Понятно, не последнюю роль это сыграло и в революционном движении, и во время восстания, и потом, когда сандинистские армии наступали на Манагуа.

Там и сейчас живут моя мать, братья и сестры. Оттуда родом и моя Лаура. У нас двое сыновей.

Мне двадцать шесть лет, не худой и не толстый, не высокий и не низкий. Моя Лаура говорит, что у меня прекрасная фигура. Может, это и так, да вот волосы меня подвели: прямые, как пальмовая крыша над крестьянской хижиной, и торчат в разные стороны, как ни причеши — торчат, и все. Из-за этих волос и прозвали меня еще в детстве «цыпленком» — Эль-Пойо. Я маленьким был, тонконогим и худым, ну кто-то и сказал обо мне: «Эль-Пойо». Так и получилось, что с этим прозвищем я и в подполье был, и воевал, и вот теперь — в спецбатальоне. Маркой спрашивал всех, кого набирал в свои группы, как кого прозывают. У него старые конспиративные привычки, а в наших операциях так даже лучше.

Но ведь у других-то прозвища человеческие, как, скажем, Рубио — «русый», или там Бланке — «белый», а Хорхе просто Ларго — «длинный». Ну, правда, бывает и «бык», и «петух». А я — «цыпленок».

И разве не досадно отцу двоих детей именоваться всю жизнь «цыпленком»?

Рос я в семье из восьми детей. Мать вечно где-то подрабатывала, пока мы не стали ей помогать. А отец был человеком, мягко говоря, необычным.

Когда я родился, отец как раз отправился на Атлантическое побережье. Рассказывали, что там легче заработать, и он нанялся, кажется, в Блуфилдсе работать на шахте. Долго он там не усидел, потому что шахта — это было не для него, там больше говорят по-английски, чем по-испански: колонизировали то побережье сначала англичане. Отец, между прочим, научился английскому, с тем и возвратился, едва заработав какую-то мелочь.

Он был довольно грамотен, хотя и самоучка. Но все не мог нигде пристроиться, перебивался временными заработками. Однажды, идя пыльной улочкой нашего предместья, он пнул какую-то коробку — как мальчишки гоняют вместо мяча,— подбил раз-другой, да так и погнал по той дороге, пиная. Обычная пустая коробка, и написано на ней было что-то по-английски. Когда уже отец — а его звали Хоакин — приблизился к нашему убогому домишке из фанеры и досок, взгляд его упал на ту сторону коробки, где было что-то написано по-английски. Он прочитал и обнаружил, что коробка от мыла и написан там перечень веществ, из которых это мыло изготовляют, и рецепт, как его готовят.

И решил он варить мыло. Остатки заработка на Атлантике он вложил в покупку химикатов,— или как там их,— необходимых для мыловарения. И начал варить мыло — на плите, где мать готовила еду, в самой большой кастрюле. Думаю, что мой отец был из тех людей, которым все, что ни делают, удается само собой. Мыло, во всяком случае, у него получилось. В это время, как на грех — а отцу на счастье, в стране были перебои с мылом. Он быстро продал мыло, купил побольше химикатов и большую кастрюлю. И сварил мыло опять. Опять продал, купил лохань, потом тачку — возить мыло на базар. Затем купил велосипед, а со временем — «джип», и еще один, поновее,— так ему с тем мылом классно везло.