Танки генерала Брусилова - Анатолий Матвиенко

Далее штабист рассказал про действия флота, от коего ожидается очистить море от мин, разгромить флот противника и не допустить наращивания японских сил в Корее, а также высадки в Маньчжурию. После очистки материка принудить Токио к подписанию мирного договора на выгодных для России условиях под угрозой десанта на Окинаву и аннексии острова.

На словах и в планах получилось замечательно. Барон вышел из штаба фронта с твердым ощущением, что составители не учли мелочи – мнения самих самураев. Непривычно хмурым выглядел Брусилов. Макаров, для которого прожект скорой победоносной войны не был секретом и ранее, также не излучал радости в отличие от более молодых генералов и полковников, командиров дивизий и бригад, с удовольствием приехавших на Дальний Восток за орденами и званиями.

Дурные предчувствия не обманули. Спустя полтора суток Врангель едва успел вцепиться в поручни сухогруза, чтобы его не смыла за борт волна. Впереди, в полумиле по курсу, пылал «Анадырь», транспорт из их конвоя, безжалостно торпедированный подлодкой за три часа до окончания срока ультиматума. Можно считать – одного полка нет.

В ночной тьме, озаряемой вспышками орудий, носились корабли сопровождения – «Алтай» и «Енисей», расстреливая зону возможного нахождения субмарины. Прошел эсминец, у него за кормой вспучились пузыри от разрывов глубинных бомб. Транспорт начал резко менять курс, выписывая противолодочный маневр и рискуя налететь в темноте на другое судно.

В полном напряжении нервных струн они провели четыре часа. Наконец их посудина подошла к деревянному причалу скорее даже не порта, а какой-то рыбацкой деревеньки, ломая тонкую ледяную корку. На берегу реки Тэндоган замелькали огни, послышалась частая пальба. Там орудовал высадившийся первым пехотный полк. Судя по выстрелам, воинов-освободителей далеко не все встретили хлебом-солью.

Началась сумятица разгрузки. На трех судах, оборудованных кранами и потому приговоренных везти танки и тягачи, в свете прожекторов машины опускались на деревянный настил. Пусть у танка удельное давление на почву меньше, чем у ноги пехотинца, но общий вес многотонный. Доски и бревна трещали под траками, машины проваливались в топкий берег. Третий борт выгрузили лишь к полудню, опуская артиллерийские тракторы в ледяную воду чуть не по верхушку котлов и вытаскивая их на берег сцепленными по трое тягачами.

На высадку корпуса и приведения хотя бы в некоторый порядок войск и техники ушло больше суток. Боевое охранение лишь раз вступало в бой с небольшим отрядом, прибывшим из Пхеньяна на разведку боем.

Барон сбил руки и сорвал голос, но к вечеру следующего после десантирования дня смог доложить, что все танки завелись и батальон ждет приказа. Брусилов, облюбовавший в качестве временного штаба дом какого-то из местных вельмож, давшего деру вместе с прояпонской администрацией, что-то черкал на карте, вполголоса переговариваясь с начальником штаба.

– Полюбуйся. Нам нужно держать северный берег Тэндогана до Сончхона, пока здесь не накопится достаточно сил для наступления на юг. То есть около сотни верст. До этого взять Пхеньян и захватить мосты.

– Корпус не может держать оборону на таком огромном фронте, ваше превосходительство.

– Спасибо, утешил. Думаешь, не знаю? А на юге сухопутных сил раз в десять больше, чем у нас. Спасибо, что на север нет ни единой железной дороги. Так что утром выдвигаемся к Пхеньяну. Потом я вынужден дробить соединение на три подвижные группы, плюс резерв. Окапываться и обматываться колючкой по правилам нам сил не хватит. Посему в случае их прорыва – встречный бой.

– Так точно. Когда идем к Пхеньяну?

– Немедленно. Придаешься к первой кавалерийской бригаде. Утром доложить, что мост и город в ваших руках.

Полковник Павел Павлович Гротен, деятельный высокий офицер неполных сорока лет, был хорошо знаком барону. Именно с его бригадой, в которую входила оставленная Петром Николаевичем часть, проводились катания по степи на танках и лошадях, гордо поименованные учениями.

– Добрый вечер, барон. Составите нам компанию по захвату города? – полковник, как влитой, сидел на кауром жеребце. К нему поминутно подъезжали вестовые с докладами о готовности полков и подразделений к выдвижению. – Первым идет эскадрон боевого охранения. За ним вы пожалуйте.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Каковы мои действия в городе?

– Атака с ходу, подполковник, пока японцы не укрепились.

– Боюсь, какие-то меры успели принять. Так что разрешите ударить сразу, но с северо-востока, зайдя выше по течению Тэндогана. Артиллерийская поддержка будет?

– Три батареи гаубиц на тягачах. Но скажу откровенно, не нужно разбивать и сжигать город. Орудия назначены для укрепления позиции у моста.

Понятно, нет охоты прослыть у местных разрушителями Пхеньяна. Но коли японцы начнут воевать всерьез, сколько нашей лишней крови выльется? Тем паче маломальский опыт с танками есть только в чистом поле и на земляных укреплениях. Как воевать среди лабиринта одноэтажных лачуг – бог знает. Хорошо хоть Гротен не настаивает на кавалерийских действиях в городе и приказал идти за танками пешим строем. Иначе достаточно одной пулеметной засады – трупов не сочтем, как японцы, тщившиеся в декабре захватить корейского императора.

Передовой дозор до города добрался без единого выстрела. В поздних февральских рассветных сумерках Пхеньян выглядел подобно Кусону, только больше. В бинокль различались пагоды с прихотливо загнутыми кровлями, несколько буддистских храмов, остатки старых крепостных сооружений, давно не образующих замкнутый квадрат. Основная масса застройки – бесконечное нагромождение низеньких халуп с неширокими проходами, означающими улицы. Какой-нибудь Брест-Литовск рядом с Пхеньяном покажется столицей мира.

Бригадные разведчики притащили нескольких перепуганных до смерти местных жителей, которые, бросив на двукольные тележки нищенский скарб, пробовали сбежать из города при слухах о приближении русских.

Полковник вызвал барона и командира гаубичного дивизиона.

– Японцы ждут нас, господа, – комбриг разложил на походном столике нарисованный от руки чертеж города. Неприятный зимний ветер трепал башлыки шинелей, заворачивал углы карты, придавленные камушками. – Со слов беженцев выходит, нас ожидают с запада по единственной проходимой улице, Чондон или Чонын… Не знаю, как правильно. Вероятно, есть какой-то отряд на выезде в сторону Чонджу. По нашим расчетам, в Пхеньяне не больше полка японцев, они не смогут перекрыть все направления, включая северо-восточное, обращенное навстречу владивостокскому десанту. Но, вероятно, им удастся заставить воевать на своей стороне расквартированный тут корейский пехотный полк.

Пока офицеры изучали схему, слова робко попросил переводчик, офицер из числа сбежавших через Ялу корейцев.

– Ваше высокоблагородие, полковник-сси, дозвольте сказать.

– Говорите, Чен.

– На железный повозка надо корейский флаг. – Он показал на ряд бронеходов, не выучив пока простое слово «танк». – И слова «свобода Корее». Наши не будут стрелять.

– Поддерживаю, – встрял Врангель. – Штабс-капитан, из головной машины выбрасывайте принадлежности, пусть Чен едет с вами с востока.

Разделив и без того невеликое соединение на два полка, усиленных бронетехникой, Гротен приказал атаковать Пхеньян с двух сторон, пройдя через речку Потхонган и продвигаясь к Синэ-Чунсиму, сравнительно респектабельному центру, речному порту и мосту на южный берег Тэндогана. В час пополудни над восточными окраинами взвилась ракета, означающая, что второй кавполк первой бригады завершил обход и начал движение к мосту.

Барон пересадил Муханова на второй танк и лично повел ротную колонну в неизвестность. Никому передоверить этого он не мог, понимая, что до выхода роты Бетлинга и второго полка в тыл обороняющимся здесь предстоит изображать ложное направление атаки – опасная и неблагодарная работа.

Штабс-капитан напряженно всматривался в перспективу улицы, прижавшись к щелям наблюдательного грибка. В шуме тринклера и ходовой он докричаться до водителя не мог, поэтому отдавал указания лампочной сигнализацией. Она не слишком надежная, оттого в танковых ротах выработался нехитрый код: похлопывание по плечам – поворот, по спине или затылку – трогай или тормози. Сейчас бронеход катился не быстрее пяти верст в час.

Узкий грунтовый проезд меж рядами низких одноэтажных домов назвать улицей можно лишь при большом воображении. С обоих сторон сточные канавы, для дождевой воды и канализации вместе. В большинстве окон даже стекол нет, там или пленки, или зияющие проемы. Крыши из черепицы, но не добротной, красной, как в родной Виктору Эдуардовичу Либаве, а из чего-то, напоминающего плохо обожженную глину. Двери сдвижные, остов из реек, обтянутый бумагой, – разве ж то двери? Особенно зимой.