Асьенда - Изабель Каньяс

– Простите меня, падре, ибо я согрешила, – пробормотала я, по привычке опустив подбородок.

– С этим домом что-то творится.

Я вскинула голову. После того как падре Андрес побывал в моем доме, я узнала, что голос у него низкий, с легкой хрипотцой, как будто только после сна. Сейчас же в его голосе гудело волнение. Я крепче сжала сцепленные руки, будто в яростной молитве.

– Слава богу, – прошептала я. Слова прозвучали задушенно, горячие слезы подступили к глазам и застыли там, обжигая их. – Вы понимаете.

– Я почувствовал это сразу же, как прошел через ворота, – сказал падре Андрес. – Раньше такого не было. Моя тетя – кухарка доньи Хуаны, и раньше я…

В дверь исповедальни резко постучали.

Я дернулась.

– Carajo[22], – выругался падре Андрес.

В изумлении я поднесла руку ко рту. Священник? Сквернословит?

– За ризницей есть кладовая, – прошептал он. – Поговорим там. Я…

Исповедальню залил свет.

– Падре Андрес!

Он повернул голову к двери, и прядь прямых черных волос упала ему на глаза. Внешность падре привлекла мое внимание еще в нашу первую встречу – да и как могла она не привлечь, если солнечный свет разливался по нему, словно по святому с картины? Сейчас же, скрытая за решеткой исповедальни, я могла наблюдать за ним незамеченной. Тень вырезала его точеные скулы и строгую линию орлиного носа. Чувствительные глаза орехового цвета пытались привыкнуть к свету. Падре Андрес нахмурился, глядя на кого-то, кого мне не было видно.

– Падре Висенте, прихожанка желает исповедоваться, – искренне и невинно заявил он.

Падре Висенте. В груди все сжалось.

– Тогда почему же вы здесь? – Тон падре Висенте был потрясенным, обвиняющим.

Очевидно, принятие исповедей не входило в обязанности падре Андреса. А значит, он не являлся полноправным приходским священником. Может, был слишком молод, а может, этого не позволяла смешанная кровь, ведь в приходе всем заправляли священники-креолы вроде Висенте и Гильермо.

Падре Андрес моргнул и уже открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого схватил что-то в исповедальне и быстрым движением вытянул на свет книгу.

– Все дело в молитвеннике. Падре Гильермо одолжил его и, наверное, по случайности оставил тут.

Сквозь решетку я рассмотрела золотистые буквы, проглядывающие меж длинных смуглых пальцев падре Андреса. Святое Евангелие.

Из горла рвался смешок, и я прижала руку ко рту, чтобы не выдать себя.

– Вон! – рявкнул падре Висенте.

Андрес подчинился. Его уход не был ни изящным, ни мгновенным; судя по стуку, раздавшемуся от удара головой о дерево, исповедальню явно строили не для людей его роста.

Падре Висенте уселся напротив меня. Его бледные, редеющие волосы на свету казались едва не прозрачными. Он с щелчком закрыл дверь исповедальни и вздохнул, ожидая, пока я начну.

– Добрый вечер, падре, – сказала я, сведя губы в сторону, чтобы скрыть свой настоящий голос, и попыталась вложить в него как можно больше благочестия.

Сердце пропустило удар. Мне что, правда придется исповедоваться падре Висенте, прежде чем я смогу пойти к падре Андресу? Вот уж точно, carajo.

– Простите меня, падре, ибо я согрешила…

* * *

Десять мучительных минут спустя я вышла из исповедальни и быстрым шагом направилась в заднюю часть церкви, откуда прошла через небольшую боковую дверь. Я была глубоко благодарна, что правила приличия не позволяют падре Висенте покинуть исповедальню, пока прихожанка не скроется из виду.

Солнечный свет ослепил меня. Я тряхнула головой, моргнула, чтобы прояснить взгляд, и пошла вдоль белой оштукатуренной стены церкви. А если случится наткнуться на другого священника, что ему сказать? Не хватало только, чтобы меня поймали на краже в ризнице, как обычного воришку. И это спустя всего несколько дней, как я впала в немилость у падре Висенте…

Но ведь я могу просто вернуться в Сан-Исидро, не получив помощи.

Нет, этому не бывать.

Я завернула за угол. Потертая деревянная дверь, примерно такой же высоты, что и я сама, была приглашающе открыта. Это и есть кладовая за ризницей? Я как можно скорее проскользнула внутрь и сразу столкнулась с падре Андресом.

Он отшатнулся.

– Простите! – потрясенно выдала я, на что он прижал палец к губам, призывая меня к молчанию.

Падре Андрес закрыл дверь, и я отстранилась от него, тут же споткнувшись о заброшенную скамью. В углу комнаты громоздился старый алтарь в паутине, заваленный алтарными облачениями; вдоль стен тянулись хлипкие полки, заставленные чашами и деревянными потирами, покрытыми тонким слоем пыли.

Я стыдливо прошмыгнула к алтарю, оставив между нами с падре как можно больше пространства. Этого все равно было мало – даже не учитывая захламленность, комнатушка в лучшем случае была тесной. Я удивилась, как падре Андресу удалось не стукнуться головой о потолок, когда он развернулся ко мне лицом.

– Приношу свои извинения за происшествие в исповедальне, донья Беатрис, – начал он. – Думаю, здесь…

В дверь снова постучали.

Падре Андрес застыл. И только сейчас меня будто громом поразила серьезность ситуации: что, если кто-то откроет дверь и обнаружит тут нас одних?

Вот тогда – будь Андрес священником или нет – мне придется объяснять мужу кое-что похуже, чем просьба о проведении изгнания.

Мы смотрели друг на друга в напряженном молчании, на мгновение потеряв способность двигаться. В густом, как копаловый дым, воздухе повисло осознание затруднительного положения, в котором мы оказались.

В дверь постучали еще раз.

– Падре Андрес! – Это был голос Гильермо.

Я обошла алтарь и нырнула под него, одернув юбки и подтянув колени к груди. Ноги падре Андреса в черных брюках и туфлях в полтора шага пересекли комнату; по каменному полу заскрежетал ящик, закрывший меня под алтарем. Падре развернулся на каблуках.

Кладовую залил дневной свет.

– Падре Андрес! – раздраженно выдал Гильермо. – Падре Висенте доложил мне, что вы были в исповедальне с прихожанкой.

– Я искал молитвенник, падре Гильермо, – спокойно объяснил Андрес. – Разумеется, это была случайность.

Конечно, это была не случайность… И если что-то в их разговоре пойдет не так, я не смогу объяснить, почему свернулась в клубок за пыльным алтарем и почему падре Андрес скрывает меня тут.

Пыльная и выцветшая красная ткань, которой накрыли алтарь, скрывала меня от глаз, но мне была видна полка с такой же пыльной статуей Девы. Она стояла, широко раскинув руки, и ее лицо выдавало полнейшее блаженство.

Прошу, помоги мне. Мысль мелькнула еще до того, как мне стало бы стыдно настолько, чтобы ее не допустить. Как будто эта молитва стоила того, чтобы ее услышали. Кто вступится за меня в такой ситуации? Богородица Пыли и Тайн? Покровительница Неверных Жен?

Падре Андрес плавно сменил тему – с происшествия в исповедальне