Стихотворения и поэмы - Вадим Шершеневич

16 мая 1920

Слезы кулак зажать

Отчаянье проехало под глаза синяком,В этой синьке белье щек не вымою.Даже не знаю, на свете какомШарить тебя, любимая!

Как тюрьму, череп судьбы раскрою ли?Времени крикну: Свое предсказанье осклабь!Неужели страшные пулиВ июлеВ отданную мне грудь, как рябь?!

Где ты?Жива ли еще, губокрылая?В разлуке кольцом горизонта с поэтомОбручена?Иль в могилу тело еще неостылое,Как розовая в черный хлеб ветчина?

Гигантскими качелями строк в синевуМолитвы наугад возношу…О тебе какой?О живойИль твоей приснопамятной гибелью,Бесшабашный шут?!

Иль твоей приснопамятной гибелью,Ненужной и жуткой такой,Ты внесешься в новую библиюВеликомученицей и святой;А мне?.. Ужасом стены щек моих выбелю.

Лохмотья призраков становятся явью.Стены до крови пробиваю башкой,Рубанком языка молитвы выстругав.Сотни строк написал я за здравье,Сотни лучших за упокой.

Любимая! Как же? Где сил, чтобы вынестиЭтих дней полосатый кнут.Наконец, и мой череп не дом же терпимости,Куда всякие мысли прут.

Вечер верстами меряет згу.Не могу.От скрипа ломаются зубы.Не могу.От истерик шатается грудь.Неужели по улицам выпрашивать губы,Как мальчишка окурок просит курнуть.

Солнце рыжее, пегоеПо комнате бегаетБосиком.Пустотою заскорузлое сердце вымою.Люди! Не знаю: на свете какомНеводом веры поймаю любимую.

О нас: о любимой плюс поэтеДаже воробьи свистят.Обокрали лишь двух мы на свете,Но этиПокражу простят.

На однуЧашку все революции мира,На другую мою любовь и к нейЛуну,Как медную гирю,И другая тяжелей!Рвота пушек. По щекам равнин веснушками конница.Шар земной у новых ключей.А я прогрызаю зубами бессонницыГустое тесто ночей.

Кошки восстаний рыжим брюхом в воздухеИ ловко на лапы четырех сёл.Но, как я, мечтал лишь об отдыхеВ Иерусалим Христа ввозивший осёл.

Любимая!Слышу: далеко винтовка —Выключатель счастья — икнет…Это, быть может, кто-то неловкоЛицо твое — блюдо весны —Разобьет.

Что же дальше? Любимая!Для полной весныНужно солнце, нагнущее выю,Канитель воробьев и смола из сосны,Да, глаза твои сплошь голубые.Значит: больше не будет весны?

Мир присел от натуги на корточкиИ тянет луну на луче, как Бурлак.Раскрываю я глаз моих форточки,Чтобы в черепе бегал сквозняк.

Счастья в мире настанет так много!..Я ж лишенИ стихов и любви.Судьба, словно слон,Подняла свою ногуНадо мною. Ну, что же? Дави!Что сулят?— В обетованную землю выезд?Говорят:— Сегодняшний день вокзал.Слон, дави! Может, кровь моя выест,Словно серная капля, у мира глаза.

В простоквашу сгущая туманы,На оселкеМоих строк точу топор.Сколько раз в уголкеЯ зализывал раны!Люди! Не жаловался до сих пор.

А теперь города повзъерошу я,Не отличишь проселка от Невского!Каждый день превращу я в хорошуюСтраницу из Достоевского!

Череп шара земного вымою,И по кегельбану мира его легкоМоя рука.А покаДаже не знаю: на свете какомШарить тебя, любимая?!Судьба огрызнулась. Подол ее выпачканТвоим криком предсмертным… О ком?А душа не умеет на цыпочках,Так и топает сапогом.

Небо трауром туч я закрою.Как кукушка, гром закудахчет в простор.На меня свой мутный зрачок с ханжоюГрафин, как циклоп, упер.

Умереть?Не умею. ВедьОстановка сердца отменяется…Одиночество, как лапу медведь,Сосет меня ночью и не наедается.

Любимая! Умерла. Глаза, как конвой,Озираются: Куда? Направо? Прямо?Любимая!Как же? А стихам каковоБез мамы?С 1917-го годаВ обмен на золото кудрей твоихВсе стихи тебе я отдал.Ты смертью возвращаешь их.

Не надо! Не надо! Куда мне?!Не смеюТвоим именем окропить тишину.Со стихами, как с камнемНа шее,Я в мире иду ко дну.

С душою растерзанней рытвин ГалииОстывшую миску сердца голодным несу я.Не смею за тебя даже молиться,Помню: Имени моего всуе…Помню: сколько раз с усопшей моеюВыступал на крестовый поход любви.Ах, знаю, что кровь из груди была не краснее,Не краснее,Чем губы твои.

Знаю: пули,Что пели от болиВ июле:Фюит… фюит…Вы не знали: в ее ли,В мою лиВжалились грудь.

Мир! Бреди наугад и пой.Шагай, пока не устанут ноги!Нам сегодня, кровавый, с тобой,Не по дороге!!!

Из Евангелья вырвал я начистоО милосердьи страницы и в згу —На черта ли эти чудачества,Если выполнить их не могу.

Какие-то глотки святых возвещали:— В началеБыло слово… Ненужная весть!Я не знаю, что было в начале,Но в конце — только месть!

Душа обнищала… Душа босиком.Мимо рыб молчаливыхИ болтливыхЛюдей мимо я…Знаю теперь: на свете какомНеводом нежности поймаю любимую!

Эти строки с одышкой допишет рука,Отдохнут занывшие плечи.— И да будет обоим земля нам легка,Как легка была первая встреча.

25 августа 1919

Перемирье с машинами

Александру Кусикову

В небе птицы стаей к югу вытекли,Треугольник фиговый на голи синевы.Осень скрюченной рукою паралитикаУдержать не может золота листвы.В верстах неба запыхались кони бы,Сколько их кнутами молний не зови.Гонит кучер на запад по небуСолнечный гудящий грузовик.

Город машет платком дымка приветыИ румянцем труб фабричных поет.А с грудей котлов в кружева огня одетыНефтяной и жирный пот.Сноп огня пред мордою автомобильюНюхает навстречный тротуар и дом.Ветер, взяв за талью с тонкой пылью,Мчит в присядку напролом.

Вижу: женщина над тротуаром юбками прыснула,Калитка искачалась в матчише.В черные уши муфты руки женщина втиснула,И муфта ничего не слышит.Слушай, муфта! Переполнилось блюдоЗапыхавшихся в ужасе крыш,Молитву больного верблюдаГудком провывшего услышь.Люди! Руки я свои порочныеВ пропасть неба на молитву вознесу…Не позволю трубы водосточныеРезать на колбасу.Слушайте, кутилы, франты, лодыри!Слушай, шар наш пожилой!Не позволю мотоцикл до одуриГонять по мостовой.

Слышу сквозь заплату окон — форточку,Дымный хвост наверх воздев,У забора, севшего на корточки,Лает обезумевший тефтеф.Лает он, железный брат мой у забора,Как слюну, текя карбидовую муть,Что радуга железным пальцем семафораРазрешает мне на небо путь.

Друзья, ремингтоны, поршни и шины,Прыщи велосипедов на оспе мостовой,Никуда я от вас, машины,Не уйду с натощак головой.О небесные камни ступни моиВ кровь не издеру.Заладоньте, машины любимые,Меня в городскую дыру.

Заладоньте меня, машины!Смотрите, смотрите, авто!У бегущего через площадь мужчиныЗа плечом не поспевает пальто.Уничтожьте же муку великую,Чтоб из пальцев сочился привет.Я новое тело выкую Себе, беспощадный поэт.

Оторву свою голову пьянуюИ, чтоб мыслям просторней кувырк,Вместо нее я приделаю нановоТвой купол, Государственный Цирк.И на нем прической выращуБотанический сад и лысину прудком,А вместо мочевого пузырищаМытищинский водоем.Давно вместо сердца — кляксы пылкой —Просился мотор аэро.Мне руки заменят сенокосилки,Канализационные трубы кишками гаера.

Зданья застынут балконными ляжками.Закат разольет свой йод.Мосты перекину подтяжками,Будет капать ассенизационный обоз, как пот.Рот заменю маслобойней,Ноги ходулями стоэтажных домов,Крышу надвину набекрень спокойней,И новый царь Давид готов.

Я дохнул, и колоколом фыркнулаЦерковь под напором новых месс.И кто-то огромной спичкой молнии чиркнулПо ободранной сере небес.Слушайте, люди: раковины ушей упругоРастяните в зевоте сплошной:Я пришел совершить свои ласки супругаС заводской машиной стальной!

16 мая 1920