Стихотворения и поэмы - Вадим Шершеневич

<1923>

Вразумительный результат

Еще гнусят поля и земля скрипом оси тянет:— Со святыми упокой душу раба Вадима!— Близ меня так приветливо солнышко стынет.Горсти звезд. Корка неба. Я дома,

В облаковых проселках, среди молнийной ржи,Колесницей ветров непримятой,Я, чуть-чуть попытавшись, мамин дом нахожу,Мама радугу шьет в своем белом капоте.

Я целую костяшку, изгибаясь в поклон,Губою застылою, как поросенок под хреном,Объясняю: вернулся к тебе блудный сын,Посвященный мученьям и ранам.

Улыбнулась в ответ: — Лоскутки твоих мясВмиг сползут, как румяна!Так болтая, сидим. Входит к нам иисус,Весь скелет изумительно юный.

Часто в кости играем (кости вечно с собой;Бросишь руку; коль пальцы не свалятся,Значит: пять на руках!). Нам луна — соловей!А земля гулом улицы молится.

Без страстей и грустей по утрам я молюсь,Чтобы был словно я к тебе мир еще нежен!Иногда посмотрю через высь к тебе вниз:Вон идешь Маросейкой ты с мужем.

Так бледна, что под стать ты сама мертвецу,Как дверей из тюрьмы, не отверзнешь ты веки.За спокойной облаткой воскового лицаГорькой хиной насыпаны муки.

Ах, я знаю: от боли мы хотели потомРастрепать кудри жизни юдольной,Свое имя, что предано с головою стихам,Вы пытались вкрапить в чью-то спальню.

Подошел кавалер и отпрянул назад,Обжигается тело до днесь моей песней;Там, где губы касались мои, — там синитДо сих пор даже неба прекрасней.

И когда б ни смотрели на морщины мужчин,На слюною истекшего в похоти старца,Но в зрачке осиянном навсегда отраженПрофиль мой с револьвером у сердца.

Захотелося имя другое порой начертатьВам строкою губ упрямой,Но с помоста губы должен просто слететьВоскрик имени мертвого Димы.

Мылом диких разгулов и скребницей вина,Чехардой неудачливых маевИ чечоткой ночей, дожигающей дни.Вам не смыть бред моих поцелуев.

Не со злобы, о нет! Я и сам бы был радСебя отпустить вам, как все прегрешенья.Всё звончей и ярчей ослепительный бред,Мною брошенный в память прощанья.

Ты хотела б на небо, в чистилище, в ад!Лишь расстаться бы с жизнью необычайной.Ты взмолилась, но громом отгудел небосвод:— Ад и небо тебя недостойны!

Ты ложишься в постель, посвечу я луной,Утром перышком солнца щекочу твои пальцы.На глаза твои часто грустней и нежнейСиняки надеваю, как кольца.

Я, как встарь, там, в Москве, вас люблю, мне поверь,С той же нежностью вкрадчиво польской!Если холодно вам, иногда и в январьВас обвею теплынью июльской.

Крылоглазая! Над оркестром годин,Над прибоем цветов весны женственнойВозглашает вам басом моим небосклон,Как вас любит ваш прежний единственный!

Молния — спичка в руках моих!Папиросой комету роняю по небесному полю я.Славься, славься отныне во веки в веках,Чистым ландышем, гулкая Юлия!

Так мы любим друг друга с тобой вдалеке.В нелепьи великолепном!Ты наследница страшной моей тоски,Не смываемой даже потопом.

Славься ты, подчиненная моему восторгу!Твоим ночам свои я бросил дни!Никакому не вырезать, никакому хирургуИз твоей души меня.

Апрель 1923

Москва

Поэмы из книги «Кооперативы веселья»

Песня песней

Борису Эрдману

Соломону — первому имажинисту,Одевшему любовь Песней-Песней пестро,От меня, на паровозе дней машиниста.Верстовые столбы этих строк.

От горба Воздвиженки до ладони ПресниНад костром всебегущих годовОрать на новую Песню-ПеснейВ ухо Москвы, поросшее волосами садов.

Фабричные, упаковщицы, из Киноарса!Девчонки столиц! Сколько раз вам на спины лечь— Где любовник твой? — Он Венеры и МарсыВ пространство, как мировую картечь!

Мир беременей твоей красотою,В ельнике ресниц зрачок — чиж.На губах помада краснеть зарею,Китай волос твоих рыж.

Пальцам мелькать — автомобилям на гонке,Коромыслу плеч петь хруст.Губами твоими, как гребенкой,Мне расчесать мою грусть.

Груди твои — купол над циркомС синих жилок ободком.В полночи мотоциклетные дыркиИ трещины фабричных гудков.

Живота площадь с водостоком пупка посредине.Сырые туннели подмышек. ГлубокоВ твоем имени Демон БензинаИ Тамара Трамвайных Звонков.

Полночь стирать полумрака резинойНа страницах бульваров прохожих.От желаний губ пишущая машинкаЧистую рукопись дрожи.

Что трансатлантик речными между,Ты женщин остальных меж.Мной и полночью славлена дваждыШуршащего шепота мышь.

Ты умыть зрачки мои кровью,Верблюду губ тонуть в Сахаре твоих плечей.— Я прозрачен атласной любовьюС широкой каймою ночей.

Каждым словом моим унавоженыПоля моих ржаных стихов.От слов горячих таять мороженомуОтсюда через 10 домов.

Небу глаз в облаках истомы проясниться.По жизни любовь, как на 5-ый этаж дрова.Ты прекрасна, моя соучастница,Прогибавшая вместе кровать.

В сером глаз твоих выжженном пригородеЭлектрической лампы зрачок.Твои губы зарею выгоретьИ радугой укуса в мое плечо.

Твои губы берез аллея,Два сосца догоретый конец папирос.Ты прекрасен, мол твердый шеи,Под неразберихой волос.

Лица мостовая в веснушках булыжника.Слава Кузнецкому лица.Под конвоем любви мне, шерамыжнику,Кандалами сердца бряцать.

В небе молний ярче и твержеРазрезательные ножи.Пульс — колотушка сторожаПо переулку жил.

Пулемет кнопок. Это лиф — тыОт плеч до самых ног.Словно пенис кверху лифта,За решеткой ресниц зрачок.

Магазинов меньше в пассаже,Чем ласк в тебе.Ты дремать в фонарном адажио.Ты в каждой заснуть трубе.

Как жир с ухи уполовником,Я платье с тебя на пол.— Где сегодня твой любовник?— Он трамвай мыслей в депо.

Сердцу знать свою частушкуВсё одну и ту ж.Плешь луны к нам на пирушку,Как нежданный муж.

Твои губы краснее двунадесятникаНа моих календаре.Страсть в ноздрях — ветерок в палисаднике.В передлетнем сентябре.

Весна сугробы ртом солнца лопать,Чтоб каждый ручей в Дамаск.Из-за пазухи города полночи копотьНа Брюссели наших ласк.

На улице рта белый ряд домовЗубовИ в каждом жильцами нервы.В твой зрачок — спокойное трюмо —Я во весь рост первый.

Под коленками кожа нежнее боли,Как под хвостом поросенка.На пальцах асфальт мозолейИ звонка Луж перепонка.

С ленты розовых поцелуев от счастья ключ,1-2-3 и открыто.Мои созвучья —Для стирки любви корыто.

Фабричные, из терпимости, из конторы!Где любовник твой?— Он одетый в куртку шофера,Как плевок, шар земной.

В портсигаре губ языка сигара…Или, Где машинист твоих снов?— Он пастух автомобилий,Плотник крепких слов.

Как гоночный грузовиков между,Мой любовник мужчин среди.Мной и полночью восславленный трижды,Он упрямой любовью сердит.

Его мускулы — толпы улиц;Стопудовой походкой гвоздь шагов в тротуар.В небе пожарной каланчою палецИ в кончиках пальцев угар.

В лба ухабах мыслей пролетки,Две зажженных цистерны — глаза.Как медведь в канареечной клетке,Его голос в Политехнический зал.

Его рта самовар, где угольяЗолотые пломбы зубов.На ладони кольца мозолейОт сбиванья для мира гробов.

И румянец икрою кета,И ресницы коричневых штор.Его волосы глаже паркетаИ Невским проспектом пробор.

Эй, московские женщины! Кто он,Мой любовник, теперь вам знать!Без него я, как в обруче клоун,До утра извертеться в кровать.

Каменное влагалище улиц утром сочиться.Веснушки солнца мелкий шаг.— Где любовник? Считать до 1000000 ресницы,Губы поднимать, как над толпами флаг.

Глаза твои — первопрсстольники,Клещами рук охватить шейный гвоздь.Руки раскинуть, как просекСокольников, Как через реку мост.

Твои волосы, как фейерверк в саду «Гай»,Груди, как из волн простыней медузы.Как кием, я небесной радугойСолнце в глаз твоих лузы.

Прибой улыбок пеной хохота,О мол рассвета брызгом смех,И солнце над московским грохотомЛучей чуть рыжих лисий мех.

Я картоном самым твердымДо неба домики мои.Как запах бензина за Фордом,За нашей любовью стихи.

Твоих пальцев взлетевшая стая,Где кольцо — золотой кушак.В моей жизни, где каждая ночь — запятая,Ты — восклицательный знак!

Соломону — имажинисту первому,Обмотавшему образами простое люблю,Этих строк измочаленных нервыНа шею, как петлю.

Слониха 2 года в утробе слоненка.После в мир на 200 лет.В животе мозгов 1/4 века с пеленокЯ вынашивать этот бред.И у потомства в барабанной перепонкеВыжечь слишком воскресный след.

«Со святыми упокой» не страшно этим строчкам:Им в новой библии первый лист.Всем песням-песней на виске револьверной точкойЯ — последний имажинист.

16 мая 1920