Туман над тропами - Алекс и Ангелина Змаевы

Марги

22 день 6 луны 10903 круга от н.м.

  Тропинка извивалась по склону, сбегая по уступам горы вниз — к поселку. Примерно на середине пути от моей хижины, в узкой скальной щели, примостились «стражи тропы» — две терракотовые анаконды, свернувшиеся одна конусом, а вторая — сложновывязанным «бантиком», и поглядывающие на путников обсидиановыми глазами. Прошлогоднее творчество Спящей. Причем занятия скульптурой начались с моей подачи.

  Как-то в одну из своих прогулок по окрестным лесам я обнаружила необычное: увидала расписанные изображениями людей, зверей и птиц скалы над рекой, и сидящих против них Шустрика со Спящей. Спящая отдыхала после работы, а Шустрик тут же прицепился ко мне: нравятся ли мне рисунки, какие больше и почему. Сказать честно «одни ужаснее других» не решилась — видно было, сколько сил девочка вложила в их создание, но и восхититься примитивными изображениями язык не повернулся. Я попробовала рассказать про перспективу и светотень, но наткнулась на глухую стену непонимания. Как и с письмом, проблема оказалась вовсе не в знаниях или технике исполнения, а в отсутствии привычки к абстракциям. Спящая просто не могла понять, как это «более далекий предмет выглядит как будто меньше». Об это самое невозможное «как будто» и «как если бы» я билась головой всякий раз, пытаясь обучить Подарочка. И каждый раз находились обходные пути. Имея горький опыт попыток объяснить абстракции, я предложила Спящей лепить из глины, по моим понятиям — дело конкретное, осязаемое и не требующее отображения объемного мира на плоскости. Но и тут сперва меня постигло глубокое разочарование. Спящая решила начать свое занятие скульптурой с установления магической связи с духом глины, вылепив себя, и пришла ко мне за разрешением. Мне стало любопытно и разрешение было дано, а получилась в результате обычная «скифская баба». Выдающихся размеров бедра и груди (Откуда только что взялось? Сама еще пропорциями тела совершенный ребенок), большой рот, и едва намеченное все остальное.

   — Ты хочешь, чтобы дух глины сделал тебя такой?!

  Я собралась предложить девочке разломать сей «шедевр», и забыть эту историю. Держать перед глазами такого уродца и называть его «я», на мой взгляд, было уж слишком. Ответ Спящей завел мои мысли в тупик:

   — Ой, конечно, хочу! Она такая правильная…

  «Правильная», значит? Возникло ощущение ускользающего от моего понимания смысла событий. И тогда я, отложив в сторону сохнущую глиняную фигурку незнамкого, предложила девочке вылепить тапира. Подозрения подтвердились — тапир стоял передо мной как настоящий. Проработаны все детали, мышцы под шкурой прямо-таки перекатываются в движении. И это глиняная неподвижная статуэтка! Творение Спящей не шло ни в какое сравнение с фигуркой марги, которую Крадущаяся когда-то положила на жертвенный камень в последний свой день. Спящая оказалась очень талантливой девочкой. Но почему она иначе видит людей, чем животных?

  Я попросила сделать еще два изображения: ревуна, сидящего на ветке, и нашего «лучшего охотника» — Дикого. Только взяла с юной скульпторши слово ничего самому Дикому не говорить. Выслушивая согласие, я всеми силами старалась сдержать улыбку.

   — Ну конечно, Крадущаяся, зачем ему знать, что мы на него колдуем.

  Ревун меня снова привел в изумление тончайшей реалистичностью, а изображение Дикого показалось издевательской пародией — толстые руки и ноги, огромный член и полное отсутствие головы. Несколько раз я заводила осторожные беседы, пока не поняла — Спящая по-разному видит безразличный ей внешний мир и значащих для нее людей. В чем-то ее скульптуры соплеменников были подобны авангардизму начала двадцатого века, только вот те художники сознательно искажали реальность, а Спящая просто концентрировалась на значимых для нее атрибутах человека, и «честно забывала» обо всем остальном.

   — Спящая, посмотри, разве рука у него толще шеи?

   — Нет. Но разве это важно?

   — Да и член у Дикого вовсе не с ногу толщиной.

   — Он у него большо-о-ой…

  Спящая закатывала глаза, показывая произведенное на нее впечатление. Я так и не поняла, была ли подобная особенность восприятия соплеменников неким вывертом прорвавшегося в эту культуру абстрактного мышления, или это нечто другое. Фигурки людей мы со Спящей не стали обжигать, а аккуратно вернули в яму с глиной, и я взяла с нее слово никому не говорить об этих опытах, вовремя вспомнив о технике безопасности при колдовстве.

  Одно время я терзалась беспокойством, как меня самое воспринимает Сучок. Неужели тоже «по частям»? Однако способа выяснить этот вопрос так и не нашла. А потом и расхотелось искать. Спящая же с той поры стала лепить зверей, все увеличивая размеры и усложняя формы, благо новая печь Копуши позволяла обжигать достаточно крупные изделия. Изображенные звери выражали при этом всем своим видом совершенно человеческие чувства: страх, радость, гнев или вот как эти — настороженное внимание и готовность к действию.

  Очнувшись от воспоминаний, я провела рукой по лбу глиняной анаконды, щелкнула ее по носу и побежала по тропе вниз, в поселок.

  Несмотря на середину дня, все племя оказалось на месте. Ребята чинили крышу после ночного ливня, девушки готовили еду, возились по хозяйству. Даже наш «добровольный отшельник» Золотце оказался здесь. Пришел менять тушу мелкого тапирчика на моток веревки. Может, ему и обменяют, последнее время прошлогодняя история забывается и к Золотцу относятся спокойнее.

  Скандал случился громкий. Когда в сезон дождей день за днем несколько лун Золотце возвращался без добычи, Хохлатая с Ушастой заикнулись было о своем «праве смены очага», да все никак не могли договориться, к кому они пойдут. Пробовали сунуться сперва к Копуше, да услышали в ответ: «Нам с Ниточкой больше никто не требуется ни в гамаке, ни за едой». Короче, девушки были отправлены далеко и основательно. Попытка Ушастой поговорить со Старшим о печальной судьбе женского состава очага кончилась там же, где и началась. Старший просто не стал ее слушать и ушел по своим делам. Однако эти маневры не прошли незамеченными для Золотца и на другой день он, подкараулив на тропе Шустрика, нагруженного рыбой, отнял у него весь улов и принес в поселок как свой. Похоже, от своих неудач Золотце совсем перестал соображать, потому что даже не подумал вытащить продетую через жабры рыб цветную веревку, которую плела для Шустрика Спящая, окрашивая волокна соком ягод. Так что к тому моменту, когда слегка помятый Шустрик добрался до поселка, случившееся было уже понятно всем присутствующим. Старшие ребята отправили Подарочка за мной, а сами стали решать, что делать с Золотцем. К моему приходу большая часть недовольных считала единственно возможным выгнать негодяя вон из племени, о чем тут же мне и сообщили, кипя возмущенным разумом. Перспектива обрести на острове бродячего и обозленного охотника, которому некуда деваться, не казалась привлекательной. Поэтому я подвела аудиторию к тому, чтоб ограничиться решением вопроса с девушками, который и послужил причиной всей истории (лишнее подтверждение того, что женщины есть двигатель прогресса). Разумеется, сказала я, если среди охотников найдется кто-нибудь, кто позаботится о Хохлатой и Ушастой. Такие нашлись. Братья-близнецы Дневной и Ночной считали себя приятелями Шустрика и, не сумев настоять на изгнании Золотца, захотели хоть так помочь другу. В тот день я провела обряд, узаконив два новых очага: Дневного с Ушастой и Ночного с Хохлатой. Только очаг они построили один и поселились все вместе. Отношения внутри этой четверки казались запутанными и, несмотря на то, что тогда я большую часть времени проводила в поселке, понять, что у них происходит, не удалось. Однако все участники вновь созданного очага выглядели довольными и я решила, что ситуация не требует вмешательства.

  Гораздо больше меня беспокоил Золотце. Оставшись один, он совсем перестал разводить огонь в своем очаге, питался плодами и моллюсками, частенько пропадал из поселка. С окончанием сезона дождей и вообще исчез.

  Видя мое беспокойство, Сучок решил выяснить происходящее, отправился на поиски, и следующие шесть дней я боялась еще и за него. Когда вернулся, повисла у него на шее, не желая отпускать. И замысловато ругалась на все окружающее. Сучок, умница, сразу понял, что это всего только истерика, а вот остальные сильно испугались, не принято у нас так высказываться представителю духов, может плохо кончиться для племени. Я успокоилась только после секса, выкричав свои страхи, почувствовав Сучка внутри себя. И когда все кончилось, я еще долго удерживала его, сохраняя соединение, не давая разорвать. Всхлипывала и хрипло приговаривала собравшимся вокруг наблюдателям: «Все хорошо, ребята, теперь все хорошо».