Легенда о старом маяке - Джулианна Брандт

– Я и не мечтал стать великим, – пробормотал он, глотая слёзы и чувствуя себя совершенно разбитым. – Я просто хотел быть собой.

Гленнон сломался. Он долго держался, но больше уже не мог. В нём словно открылась дыра, откуда текли тоска и страх, много страха, заполнившего весь дом. Недовольство папы словно заморозило его, сковало мышцы.

Гленнон почувствовал, как тёплые руки сестры обняли его, словно защищая от тоски и злости. Казалось, весь его мир стоит на краю гибели. Потому что иногда… жить с папой – это значит переживать конец света каждый день!

Ли обнимала его… а потом отпустила, и он остался лежать под столом совершенно один. Он понял, почему сестра всегда пряталась, когда боялась. Стулья по бокам и стол сверху успокаивали: как будто он мог видеть все углы ящика, в который втиснулся, чтобы чувствовать себя в безопасности. Мальчик знал, кто ещё находится рядом с ним под столом…

Карандаш заскрёб по бумаге. Гленнон затаил дыхание, перед ним появился листок. Он не решался открыть глаза: у него не было сил снова читать замечания папы, – но Ли молчала и не торопила его. И он решился взглянуть.

«Сегодня мы ступили на остров Филиппо, и мне везде поплохело. Остров что-то сделал со мной. Сердце и лёгкие болят постоянно, и ностальгия мучает».

Никаких красных линий. Никаких комментариев папы. Только слова Гленнона, написанные почерком сестры.

Гленнон плакал, прижимая листок к груди. Папа заставил его чувствовать себя ужасно, Ли с такой же силой исправила это. Он выполз из-под стола и на четвереньках двинулся к Ли. Она сидела у камина, держа над огнём его настоящие записи.

– Я их сожгу? – спросила Ли.

Гленнон кивнул, и сестра бросила листочки в огонь.

Они горели, и уже не видно было, где огонь пожирает дрова, а где папино недовольство. Всё исчезало вместе.

– А я считаю, что ты здорово пишешь, – заметила Ли. – Увлекательная история. Я люблю такие.

– Ты любишь страшные истории.

– Я люблю всякие, особенно написанные моим братом. Не знала, что ты любишь писать.

Гленнон пожал плечами. Он сел на диванчик у огня, поглаживая листы, которые дала ему Ли. Она сидела на полу, прислонившись к его ногам.

– Ты знаешь, что я хочу снимать фильмы? – спросила Ли.

– Нет.

– А я хочу. Иногда я мечтаю, как в будущем стану жить далеко от дома и снимать фильмы на самом деле. Я бы и сейчас могла, с друзьями, но папа не позволит купить камеру.

– Почему он нас так ненавидит? – прошептал Гленнон.

– Думаю, он нас любит. – Ли почесала в затылке и прикрыла волосами лицо, как делала всегда, когда ей было не по себе. – Но… когда мама говорит, что любит нас, мне кажется, что она говорит: «Я слушаю, как ты рассказываешь о том, что нравится тебе», а когда папа говорит, это – «Можешь слушать, как я рассказываю о том, что нравится мне». Не знаю, почему такая разница. Но она есть.

Гленнон не знал, что сказать. Его удивило, что думает Ли о родителях, о том, почему они любят или ненавидят их. Он всегда старался об этом не думать. Слишком больно.

Заскрипели половицы в кухне, потом в столовой и, наконец, в гостиной. На диван упала тень дяди Джоба. Он подал Гленнону и Ли по тарелке с фасолью и макаронами с сыром. Дядя встретился взглядом с Гленноном, но не сказал ничего по поводу его опухшего лица, мокрого от слёз.

Гленнон снова расплакался: он понял, что любовь дяди Джоба – это что-то вроде: «Можешь поплакать, ничего страшного». А любовь Ли говорила ему: «Я выслушаю тебя и поверю, я буду с тобой».

Ему стало немного легче.

Они поужинали, и дядя Джоб ушёл на вечернюю смену. Гленнон и Ли сидели у огня. Симус свернулся на коленях Ли и жмурился от тепла камина. Кот наслаждался, а Гленнон и Ли строили планы. Главная сложность была в том, что они не знали, чем можно остановить призраков.

– Это не то, что полтергейст, – сказала Ли.

– Фильмы не лучший источник информации, – заметил Гленнон.

– Не лучший, – согласилась Ли. Она подняла глаза, стараясь не побеспокоить Симуса. – Но знаешь, что мне нравится в ужастиках?

– То, что они страшные?

– Да нет… конечно, мне нравится, что они страшные. Но больше мне нравится другое: в них всегда показано, что зло и злодеи терпят поражение.

– Разве в таких фильмах обычно не погибает множество людей? – Гленнон смотрел много таких фильмов и знал, что они не всегда хорошо кончаются для людей.

Ли пожала плечами, думая, видимо, о том же самом: если они сейчас в ужастике, как же его остановить?

Гленнон посмотрел на лестницу, ведущую к маминой комнате. Ему не нравилось, что мама постоянно спит. Она чувствовала себя плохо, а они не знали, почему и как ей помочь.

– Нужно провести исследование, – сказал он.

– Нужна библиотека, – сказала Ли.

– Мисс Лейси! – Гленнон вспомнил, как они ездили в город.

– Кто?

– На острове есть библиотека. Я познакомился с библиотекаршей, мисс Лейси, на почте. Она получала огромную посылку с книгами. Она пригласила заходить, если мне понадобится какая-нибудь книга. Может быть, там есть что-то о призраках?

Ли оживилась. Она помолчала, а потом погладила Симуса по спинке.

– Отличная мысль!

– Спасибо. – Гленнон тоже хотел приласкать Симуса, но кот не дался. Он зашипел, спрыгнул и ушёл, держась поближе к огню и подальше от Гленнона.

– Но, думаю, не стоит прямо спрашивать её, знает ли она что-нибудь о призраках, – хихикнула Ли. – Что, если она с ними заодно?

– С Таунсенд и Эвереттом?

– И с тем, кто пытался утопить тебя.

Симус сбежал, и, чтобы занять руки, Ли комкала край своей рубашки. Симус сбежал, и Гленнону оставалось смотреть только на огонь. Пламя извивалось в разные стороны, словно в такт биению сердца. Гленнон отвернулся.

– Точно. – Он почувствовал озноб, как тогда, после шторма, до того как смотрительница Санч дала ему сухую тёплую одежду. – И с тем, кто пытался утопить меня.

– Пойдём утром в библиотеку, – сказала Ли. Она взяла с дивана подушку и свернулась, как Симус, наслаждаясь теплом.

Гленнон пошёл спать. В тишине и покое он перебирал в уме всё, что знал об острове Филиппо и его обитателях. В этот вечер он не стал писать письмо папе.

«Кто ещё знает о призраках на острове?» – вот какой была единственная запись в его блокноте.

19

Утром Гленнон зашёл проведать маму. Шторы были опущены,