Различия - Горан Петрович

Здесь что-то лопнуло

Казалось, в зал ожидания набились все. Точнее, все, за исключением солдат, главным образом резервистов, которые заполнили пристанционный буфет «Согласие», в то время как все остальные, как будто боясь куда-то опоздать, ринулись к зданию станции. Погода была невыносимо жаркой, полдень, несжатые поля стояли не шелохнувшись, только высоко над нашими головами вершины нескольких тополей свидетельствовали о том, что в воздухе происходит какое-то движение. Выходили из здания только по необходимости, набрать воды из колонки, заглянуть в буфет, не освободилось ли там место, на что, конечно, можно было и не надеяться, а некоторые, самые упорные, подходили к окошку растерянного начальник станции, наклонялись и спрашивали, когда наконец что-нибудь, все равно что, прибудет на эту станцию или хотя бы пройдет через нее.

Вода в колонке, а это была не обычная колонка, а мемориальная, с укрепленной на ней  ржавой металлической пластиной, тесно заполненной именами и фамилиями местных жителей, погибших в предыдущих войнах, была теплой. И странно пахла. Чем дольше лилась струя, тем мутнее она становилась. А если ее набрать и немного подождать, на дне собирался осадок. Но запах оставался, не выветривался.

— Не хочу, не могу, не буду я пить... — сопротивлялись две девочки-близняшки, одинаково одетые, с одинаковыми заколками в волосах, они различались только проборами — у одной он был слева, у другой справа.

— А что я могу поделать! Вы что, не понимаете, где мы находимся? Бог знает где! Вы что, хотите тепловой удар получить? Ничего страшного, зажмите нос и пейте! — нервно отвечала их мать.

Солдаты уходить из буфета не собирались. Пиво лилось рекой, каждый пытался перекричать соседа, но все обещали кому-то как следует задать, кого-то разбить в пух и прах. Три офицера убеждали и заклинали резервистов снять винтовки и составить их по углам. А старый седоволосый официант «Согласия», который, должно быть, уже наслушался похожих воинственных речей, на каждое заявление утвердительно кивал головой, но смотреть на все это ему явно не хотелось, и он лишь следил за тем, не улизнет ли кто, не заплатив за выпивку.

— Папаша, а может, в кредит, а? Расплачусь потом, когда вернемся с поля боя? — повторял один из резервистов, улыбающийся, с красным лицом.

— Лучше сейчас... Мне кассу сдавать сменщику. Буфет не мой, аренда, хозяин с нас спрашивает... — Официант, не поднимая на него глаз, уже клал на стол чек с бледно пропечатанными цифрами.

Дежурный по станции был еще совсем молод, почти мальчик. Видно, ему впервые случилось увидеть столько народу на своей маленькой территории. Он не знал, что делать, кому-то звонил по телефону, стоя по стойке «смирно», потом, сняв фуражку, откашливался и передавал содержание разговора машинисту застрявшего поезда. Машинист, человечище огромного роста, с ним не соглашался. Он одновременно и ругался и крестился:

— Ну нет! Раз они там так хорошо во всем разбираются, пусть кто-нибудь из дирекции приезжает и дальше сам ведет состав!

Молодой дежурный по станции снова аккуратно надевал фуражку, вставал по стойке «смирно» и снова звонил по телефону. Он старался вести себя по инструкции. То есть отказывался выполнять распоряжение, отданное на другом конце провода, этого он делать не смел, но вместе с тем пытался объяснить, какова ситуация.

— Чтоб я еще хоть раз в жизни куда-нибудь поехал на поезде! — горячился пассажир невысокого роста, нагнувшись к окошку дежурного и судорожно сжимая под мышкой папку для документов.

— Ну зачем же так... Железнодорожная сеть покрывает весь мир! — разводил руками дежурный по станции.

— Ну, значит, здесь что-то лопнуло! — почти сунул голову в окошко низкорослый.

Да еще приподнялся на цыпочках, из-за чего папка выскользнула, упала, открылась, и обнаружилось, что в ней ничего нет. Низкорослый панически огляделся по сторонам и стремительно захлопнул папку. К счастью, почти никто не заметил, что она пуста.

Что больше вводит в заблуждение — земные просторы или бескрайние небеса?

В зале ожидания переговаривались мало. Теснившиеся люди по большей части молчали. Как будто экономили воздух. Иногда кто-то хрипло кашлял. А если кто-нибудь вдруг заговаривал, то почти сразу же умолкал. Война. Пусть не прямо здесь, но все же где-то рядом. И хотя не ко всем это относится, но никогда не знаешь, кто есть кто. Нужно быть осмотрительным. Люди попадаются всякие. Прежде всего конечно, ихние. Ну а потом, бывает, встречаются и наши. Следовательно, ихние из ихних и наши из наших... В основном так.

Наружные деревянные жалюзи были закрыты, чтобы сохранить хоть какую-то прохладу. Это не помогало, помещение словно уменьшилось по сравнению с тем, каким оно действительно было, превратилось в настоящую душегубку. Люди тяжело дышали, ежеминутно обтирая пот платками или прямо ладонями, стараясь занять такое положение, чтобы избежать солнечных лучей, которые все-таки пробивались через деревянные планки, беспощадно перерезая своими лезвиями все, что попадалось на их пути. Может быть, поэтому мне вспомнился один фокус, когда иллюзионист закрывает в длинном ящике человека из публики, а потом театральными жестами втыкает в него длинные кинжалы, пока остальные зрители с любопытством ждут, когда же оттуда, из мрака, наконец послышится предсмертный вопль.

— Да, вот уж не повезло, так не повезло, — вздохнула сидевшая рядом со мной толстая баба и полезла в свою кошелку, раздувшуюся, как пиявка. Порывшись в ней, она извлекла толстый ломоть хлеба и бумажный пакет с мелкими жареными рыбешками. — Если хочешь, угощайся, возьми одну, — предложила она мне.

Я отказался, отрицательно покачав головой.

— Так что же, получается, что в этом богом забытом месте ни один поезд ни на минуту не останавливается, все международные, господские, со спальными вагонами проходят мимо?! — продолжал кипятиться низкорослый с папкой для документов, сейчас он на цыпочках тянулся к висевшему в рамке расписанию, видимо, довольно старому, если судить по нескольким засохшим мухам под грязным стеклом. — Интересно, сколько это продлится? Час, день, неделю, месяц, целый год или несколько десятилетий? — Низкорослый нервно ходил туда-сюда, от расписания к закрытому окошку кассы и обратно. — Вот ведь проклятое место, отсюда так просто не выберешься... Мы здесь все сгнием, как эта гора свеклы на запасных путях...

Наконец и он утомился.

Снова воцарилось молчание. Снаружи, из привокзального буфета «Согласие», доносилось нестройное пение. Должно быть, солдаты уже порядком набрались. Слов было не разобрать, мелодия тоскливая. Постоянно повторяющаяся. Паузы между повторами становились все короче, отчего создавалось впечатление, что это одна бесконечная песня, старинная и печальная, о которой никто уже не может сказать, как давно она звучит и сколько еще будет звучать. Казалось, мы уже целую вечность сидим в этом зале ожидания, в небольшом станционном здании, где всегда стоит полдень и откуда до ближайшего населенного пункта невозможный для нас час пешего хода, а может, и больше, нет, наверняка намного больше, ведь раскаленная солнцем равнина Воеводины так обманчива, эти колокольни в стиле барокко, эти бетонные элеваторы выглядят близкими, а вот поди доберись до них и поди узнай, что больше вводит в заблуждение — земные просторы или бескрайние небеса. Теперь уже никто не вытирал пот со лба, убедившись в бессмысленности этого занятия, а может, и оттого, что любое движение требовало дополнительных усилий. И сколько же было здесь несостоявшихся путников, словно остановленных на ходу и теперь безвольно созерцавших свои бесполезные ноги и не имевших ни малейшего желания двинуться с места.

Песочные часы с человеческими судьбами

Может быть, потому, что все остальное в зале ожидания замерло, за исключением бабы, которая постоянно что-то жевала (от жареных рыбешек остался только запах и десяток довольно крупных голов), может быть, именно поэтому я только тогда увидел молодую женщину с ребенком на руках, она расстегивала блузку и высвобождала крепкую грудь. В первый же момент я спросил себя, как это я ее раньше не заметил. Я каждого ощупал взглядом, каждого постарался рассмотреть, чтобы скоротать время, мысленно прикидывая, кто чем занимается и почему оказался в поезде:

...шестеро сезонных рабочих, у них огромные кисти рук и ступни; в белых, в далеком прошлом выходных рубашках, тщательно выбритые, тихие, они на авось отправились на поиски какой-нибудь работы...

...пятеро болельщиков, почти мальчишки, не по погоде замотаны в слишком теплые шарфы своих клубов; в поезде они всю дорогу развлекались тем, что тайком от проводника рисовали на стенах купе или в коридоре вагона срывали фотографии городов, но не всех, а только некоторых, из одной или двух республик...