Шерлок Холмс и уэльские тайны - Ллойд Биггл-младший

— Скажите, вы помните тот день, когда был убит Глин Хьюс?

— Никогда его не забуду, — мрачно заявил мистер Пью.

— Может быть, кто-нибудь из работников или вы видели незнакомцев, идущих к Ллангелину?

— Нет, сэр, мы не видели. Полиция уже спрашивала об этом. Туда почти никто не ходит. Незачем.

Мы сели на лошадей и выехали на дорогу.

— Не представляю, как можно взобраться на второй этаж. Не по лозе же дикого винограда? — сказал я.

— Если бы вы прошли немного дальше, Портер, — отозвался Холмс, — то увидели бы железную трубу. Она, правда, скрыта под диким виноградом.

— Я её тоже заметил, — упорствовал я. — Но я не представляю, как можно вскарабкаться по ней на второй этаж.

— Да, обычный вор вряд ли стал бы это делать, — проговорил задумчиво Холмс. — Но в этом деле вообще много необычного. По-моему, мы столкнулись с какой-то тайной организацией, Портер, у которой обширные связи как в Уэльсе, так и в Англии. Тот, кто ею управляет, очень умён. Он, например, ловко прикрывается Лигой по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Я уверен, что он находится здесь.

— Здесь, в Тиневидде?

— Я имел в виду Ньютаун, Трегинон, Лланфер, Карно, Лланидло или Пентредервидд. Где-то внутри круга, который образуют эти города и деревни, находится и руководитель этой организации.

— Неужели в этой тихой деревенской местности зреет заговор?

— В этой тихой местности, Портер, всего пятьдесят лет назад бушевало восстание чартистов, вызванное безработицей. То же самое мы наблюдаем сейчас. Тогда чартисты захватили Лланидло и удерживали его десять дней, пока правительственные войска не навели порядок.

— Был ведь ещё и бунт «ребекк»?

— В этой местности «ребекки» не появлялись. Они очень активно действовали на юге Уэльса, в Кармартеншире и Пембрукшире.

— Если предположить, что Коннор — глава заговора, то как объяснить слежку за его домом и попытку вломиться к нему в дом кого-то, кто связан с «ребекками»?

— Этого я не знаю, — сказал Холмс. — Возможно, ни «ребекки», ни Коннор не имеют никакого отношения к тайной организации. Ложитесь-ка лучше спать. Вам, Портер, и вам, Мадрин, — Шерлок Холмс повернулся к нему, — придётся провести сегодня ночь, следя за домом Коннора. Я сегодня вечером уезжаю в Бармут, но завтра вернусь, и мы обсудим, что делать дальше.

— А мне ещё надо сочинить стихотворение в память покойной Элинор Тромблей, — вспомнил Мадрин. — Представляю, какой поднялся бы шум, если бы я сказал, что она была отравлена. Хотя валлийский язык гостям Тромблей-Холла практически неизвестен, кто-нибудь, может быть, и догадался бы.

— А скажите-ка, — вдруг оживился Холмс, — это по-валлийски.

— Cafodd ei llofruddio.

— Великолепно! — воскликнул Холмс. — Но поберегите эту фразу до другого случая. Пока ещё рано раскрывать карты.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пока мы добирались до дома, я обсудил с Холмсом, каким образом нам с Мадрином лучше всего организовать слежку. Я считал, что надо держаться как можно ближе к дому.

Холмс согласился со мной и посоветовал обратить особое внимание на подходы к дому со стороны озера и оставить без внимания подходы со стороны дороги и хозяйственных построек.

— Внимательно наблюдайте за обстановкой и ничего не предпринимайте до тех пор, пока что-нибудь не случится, — добавил он.

Когда мы оказались во дворе дома Мадрина, Холмс дал Даффи шестипенсовик, чтобы он отвёл лошадь Мадрина на пастбище — мальчик был, конечно, в восторге, — простился с нами и поехал на полустанок, где намеревался сесть в поезд, оставив свою лошадь в конюшне при гостинице «Красный лев».

Я забрался на сеновал и попытался заснуть. Мадрин заявил, что не будет спать, а поработает над стихотворением. Перепробовав несколько способов заставить себя заснуть, я встал и пошёл в дом.

Мадрин пожаловался, что никак не может найти нужный тон стихотворения. Ему хотелось выразить в нём чувство утраты — Элинор Тромблей была доброй, прекрасной женщиной, помогавшей десяткам людей, — но мешало то, что придётся читать стихотворение перед людьми, которые этого чувства не испытывают.

— Почему это вас так заботит? — удивился я. — Пишите, как чувствуете. Представьте себе, будто вы читаете перед валлийцами, перед теми, кому она помогала.

— Думаю, что это не понравится Эмерику Тромблею. Он любит, чтобы в стихах были красивые слова и ритм.

— Вот поэтому у вас ничего и не получается, — сказал я. — Постарайтесь как можно искреннее выразить чувство утраты, а форма придёт сама. Быть может, это сумеет оценить и Эмерик Тромблей.

Я прошёл на кухню, где за столом сидели Меган и Гвенда, и мы затеяли игру: я показывал рукой на кресло и спрашивал: «Что это?», девочки повторяли вопрос по-валлийски: «Beth ydy hwn?» — и отвечали на него: «Cadair ydy hwn» — «Это кресло». Благодаря этой весёлой игре я узнал много новых слов.

Перед тем как отправиться в дозор, мы решили заглянуть в «Старую таверну». Здесь было полно народу. Видимо, густой туман не мешал людям найти сюда дорогу.

Мы взяли по кружке пива и стали искать, куда бы сесть. Пробираясь между столиками, я заметил Айорана Вогана, который махал нам рукой. Мы подошли к нему.

— Я нашёл его, — сказал он тихо.

— Кого? — не понял я.

— Ну, того малого, у которого деревянные башмаки с квадратными носами. На кожаном верхе точно вышиты рыбки. Его зовут Рис Парри, он двоюродный брат Джека Парри. Сидит вон в том углу. — Воган указал головой в сторону.

Я повернулся и увидел тёмно-рыжего мужчину с бородой.

— Он не говорил, откуда приехал? — осведомился я.

— Не знаю, — ответил Воган. — Я с ним не разговаривал.

— Я попробую узнать. — Мадрин поднялся и пошёл к столу, за которым сидел рыжий мужчина.

Я сел рядом с Воганом и стал наблюдать за рыжебородым. За его столом расположились несколько человек, они о чём-то оживлённо беседовали по-валлийски, но Рис Парри не принимал участия в разговоре. Подняв глаза к потолку, он внимательно рассматривал окорока и колбасы, как будто они были гораздо интереснее людей, окружавших его.

— Ваши башмаки готовы, — сказал Воган с гордостью.

— Прекрасно! — обрадовался я. — Как раз вовремя. Я зайду за ними завтра.

— Зачем завтра, когда можно сегодня, — возразил Воган. — Скажите, когда будете уходить, я пойду вместе с вами.

В потоке долетавшей до меня речи я вдруг различил своё имя — Айорверт Джонс. Мадрин повернулся и крикнул: «Идите сюда, Айори!», его поддержали несколько голосов: «Идите к нам!» Я поблагодарил Вогана за башмаки и за сыскную работу и, прихватив стул, пошёл к столу Мадрина. Все немного потеснились, и я сел рядом с Мадрином. Он, оглядев всех, сказал:

— Мы говорим о том, кто где родился. У нас в Уэльсе многие живут всю жизнь там, где родились. А как в Лондоне?

— В Лондоне в общем-то так же. Если человек родился в каком-то районе, то он учится в школе, которая находится неподалёку, старается найти работу поближе к дому, женится на девушке, живущей рядом, и их дети рождаются в том же районе, где родились и они сами.

— Ну, это прямо про меня, — улыбнулся Мадрин. — Я и моя жена родились в Пентредервидде, и наши дети родились здесь же. А где родились вы? — вдруг обратился Мадрин к молчавшему Рису Парри.

— В Бангоре, — ответил тот.

Все очень удивились и стали переглядываться, потому что Бангор находился далеко, на севере Уэльса.

— Мне бы очень хотелось побывать в вашем городе, — сказал я. — Говорят, это очень красивый город. Он ведь стоит на берегу пролива Менаи? Там вроде есть собор и университет.

— Университет — ерунда, — скривился Рис Парри, — собираются в бывшем отеле и слушают разную болтовню. Да и город известен только потому, что люди приезжают туда подышать морским воздухом.

На этом он замолчал и не проронил больше ни слова до тех пор, пока вся его компания не потянулась к выходу. Он также молча вышел вместе с ними.

Мы завернули к Вогану, он попросил меня примерить башмаки и остался очень доволен, когда я сказал, что ногам в них очень удобно. Из дома сапожника я вышел в новых башмаках, потому что мои здорово промокли. Мы сели на своих пони и поехали в Тиневидд.

Привязав пони в рощице, как это делал я позапрошлой ночью, мы пешком прошли к дому Кайла Коннора.

Гервин Пью уже поджидал нас. Мы устроились в небольшом сарайчике у ворот, сквозь щели которого хорошо были видны сам дом и подход к нему со стороны озера и лужайки. Управляющий постлал на пол солому и принёс две охапки сена, так что один из нас мог подремать, пока другой следил за домом.

«Пар из преисподней» по-прежнему скрывал от глаз лужайку и берег озера. По ним могла бы пройти незамеченной толпа людей, если бы не прекрасная слышимость: даже хруст сучка под ногой в тумане разносился на значительное расстояние.