12 Жизнеописаний - Вазари Джорджо

Когда Филиппо это дописал, он утром отправился в магистрат, и после того, как он им передал этот лист, они все обсудили, и хотя они и не были на то способны, но, видя живость ума Филиппо и то, что никто из других зодчих не имел такого пыла, он же обнаруживал непреложную уверенность в своих словах, постоянно возражая одно и то же, так что казалось, что он, несомненно, воздвиг, по крайней мере, уже десять куполов, консулы, удалившись, порешили передать заказ ему, выразив, однако, желание хотя бы немного на опыте убедиться в том, как возможно воздвигнуть этот свод без лесов, ибо все остальное они одобрили. Судьба пошла навстречу этому желанию, ибо, как раз в то время Бартоломео Барбадори захотел построить капеллу Санта Феличита и сговорился с Филиппо, который в это время и без лесов построил купол для этой капеллы, находящейся при входе в церковь направо54, там, где сосуд для святой воды, исполненный им же55; точно так же в это же время он построил еще одну капеллу со сводами для Стиатты Ридольфи в церкви Сан Якопо, что на Арно, рядом с капеллой большого алтаря56. Эти работы его и явились причиной того, что делам его больше поверили, чем его словам. И вот консулы и попечители, которых записка его и виденные ими постройки укрепили в их доверии, заказали ему купол и, после голосования, назначили его главным руководителем работ. Однако они не стали с ним договариваться на высоту большую, чем в двенадцать локтей, говоря, что они еще посмотрят, как будет удаваться работа, и что если она удастся, как он их в этом уверял, они не преминут заказать ему остальное. Странным показалось Филиппо видеть в консулах и попечителях такое упорство и такое недоверие; и не будь он уверен, что он один мог довести это дело до конца, он и не приложил бы к нему руки. Но, исполненный желания стяжать себе эту славу, он это взял на себя и обязался доги работу до конечного совершенства. Записка его была переписана в книгу, в которой проведитор57 вел приходные и расходные счета на лес и мрамор, вместе с упомянутым выше его обязательством, и ему было назначено содержание на тех же условиях, на которых раньше оплачивались главные руководители работ. Когда данный Филиппо заказ стал известен художникам и гражданам, одни это одобряли, другие порицали каким, впрочем, всегда и бывало мнение черни, глупцов и завистников.

Пока заготовлялся материал, чтобы приступить к кладке, в среде мастеровых и граждан объявилась кучка, недовольных; выступая против консулов и строителей, они говорили, что с этим делом поспешили, что работа, подобная этой, не должна производиться по усмотрению одного человека и, что им можно было бы простить, если бы у них не было достойных людей, каковыми они располагали с избытком; да что это и немало не послужит к чести города, ибо, случись какое-нибудь несчастье, как это подчас бывает при постройках, они могут навлечь на себя порицания, в качестве людей, возложивших слит ком большую ответственность на одного, и что, принимая во внимание вред и позор, которые от этого могут последовать для общественного дела, хорошо было бы, дабы обуздать дерзость Филиппо, приставить к нему сотрудников. Между тем Лоренцо Гиберти достиг большого признания, испытав свой талант на дверях Сан Джованни; то, что он был любим некоторыми весьма влиятельными особами, обнаружилось со всей очевидностью; действительно видя, как росла слава Филиппо, они, под предлогом любви и внимания к этой постройке, добились у консулов и попечителей того, что Лоренцо был присоединен к Филиппо в качестве сотрудника58. Какое отчаяние и какую горечь испытал Филиппо, услыхав о том, что сделали попечители, видно из того, что он готов был бежать из Флоренции; и не будь Донато и Луки делла Роббиа59, которые утешали его, он мог потерять всякое самообладание. Поистине бесчеловечна и жестока злоба тех, кто, ослепленный завистью подвергает опасности чужую славу и прекрасные творения ради тщеславного соперничества. Конечно, уже не от них зависело, если Филиппо не разбил модели и не сжег рисунки и меньше чем в полчаса не уничтожил всю ту работу, которую он вел в течение нескольких лет. Попечители же, предварительно извинившись перед Филиппо, уговаривали его продолжать, утверждая, что изобретатель и творец этого строения он и никто другой; а между тем они назначили Лоренцо то же содержание, что и Филиппо. Последний стал продолжать работу без особой охоты, зная, что ему одному придется сносить все тягости, сопряженные с этим делом, а затем – честь и славу делить с Лоренцо. Однако, твердо решив, что он найдет способ, чтобы Лоренцо не слишком долго выдержал эту работу, он продолжал вместе с ним по тому же плану, который был указан в записке, представленной попечителям. Тем временем в душе Филиппо пробудилась мысль сделать модель, каковой до того времени еще ни одной не было сделано; и бот, взявшись за это дело, он заказал ее некоему Бартоломео, столяру, жившему около Студио60. И в этой модели имевшей соответственно как раз те же размеры, что сама постройка, он выяснил все трудности, как, например, освещенные и темные лестницы, все виды источников света, двери, связи и ребра, а также сделал для образца кусок ордера галереи. Когда об этом узнал Лоренцо, он пожелал увидеть ее; но так как Филиппо ему в этом отказал, он, разгневавшись, решил в свою очередь сделать модель для того, чтобы создалось впечатление, что он недаром получает выплачиваемое ему содержание и что он тоже как-то причастен к этому делу. Из этих двух моделей та, которую сделал Филиппо, была оплачена в пятьдесят лир и пятнадцать сольдо, как это явствует из распоряжения в книге Мильоре ди Томазо61 от 3 октября года, а на имя Лоренцо Гиберти – триста лир за труды и расходы по изготовлению его модели, что проистекало от любви и милости, которыми он располагал, гораздо больше, чем от пользы и надобностями для постройки62.

Учение это продолжалось для Филиппо, на глазах которого все происходило, до самого 1426 года63, ибо Лоренцо называли творцом наравне с Филиппо; досада же настолько завладела душой Филиппо, что жизнь для него была полна величайших страданий. Поэтому, так как у него были различные новые замыслы, он решил совсем от него отделаться, зная, насколько тот был непригоден для такой работы. Филиппо уж довел купол в обоих сводах до высоты в двенадцать локтей, а так как уже должны были быть наложены каменные и деревянные связи, и так как это было дело трудное, он решил поговорить об этом с Лоренцо, чтобы испытать, отдает ли себе тот отчет в этих трудностях. Действительно, он убедился в том, что Лоренцо и в голову не приходило думать о таких вещах, так как он ответил, что предоставляет это дело ему, как изобретателю. Филиппо понравился ответ Лоренцо, так как ему казалось, что этим путем его можно отстранить от работы и обнаружить, что он не был человеком того ума, который ему приписывали его друзья и благоволящие покровители, устроившие его на эту должность. Все каменщики, уже набранные для работы, ожидали приказания, чтобы начать возводить и связывать своды выше достигнутого уровня в двенадцать локтей, откуда купол начинает сходиться к своей вершине; а для этого они были принуждены уже строить леса с тем, чтобы рабочие и каменщики могли работать в безопасности, ибо высота была такова, что достаточно было взглянуть вниз, чтобы сжалось сердце и охватила дрожь самого смелого. Итак, каменщики и другие мастера ожидали распоряжения каким способом строить связи и помосты, но так как ни от Филиппо, ни от Лоренцо не исходило никакого решения, каменщики и другие мастера стали роптать не видя прежней распорядительности, а так как они будучи людьми бедными, жили только трудами рук своих и сомневались, хватит ли у того и у другого зодчего духу довести это дело до конца, они продолжали его, насколько им позволяло знание и умение, затягивая работу, заделывая и подчищая все то, что уже было построено.

В одно прекрасное утро Филиппо не явился на paботу, но, обвязав себе голову, лег в постель и, непрерывно крича, приказал спешно нагреть блюда и материи, притворяясь, что у него болит бок. Когда об этом узнали мастера, ожидавшие приказа к работе, они спросили Лоренцо, что же им делать дальше. Он ответил, что приказ должен исходить от Филиппо и что нужно подождать. Кто-то сказал ему: «А ты разве не знаешь его намерений?» – «Знаю, – сказал Лоренцо, – но ничего не буду делать без него». А сказал он это, чтобы оправдать себя, ибо, никогда не видавши модели Филиппо и ни разу, дабы не показаться невеждой, не спросивши того о его планах, он говорил об этом деле на свой страх и отвечал двусмысленными словами, в особенности же зная, что он участвует в этой paci против воли Филиппо. Между тем, так как последний болел уже более двух дней, проведитор64 и очень многие мастера из каменщиков ходили навещать его и настойчиво просили его сказать им, что же им делать. А он: «У вас есть Лоренцо, пускай, и он что-нибудь сделает», – и большего от него нельзя было добиться. Посему когда это стало известно, возникло много толков суждений, жестоко порицавших всю эту затею: кто говорил, что Филиппо слег от огорчения, что у него не хватило духа возвести купол и что, впутавшись в это, он уже идет на попятную; а его друзья его запали, говоря, что если это огорчение, то огорчение от обиды на то, что к нему приставили Лоренцо в сотрудники и что боль в боку вызвана переутомлением на работах. И вот за всеми этими пересудами дело не подвигалось, и почти что все работы каменщиков и каменотесов остановились; стали роптать против Лоренцо, говоря: «Получать жалование – мастер, но распоряжаться работами – не тут то было. А что если не будет Филиппо? А что Филиппо долго проболеет? Что он тогда будет делать? Чем же виноват Филиппо, что он болен?»